Новый человек – человек борьбы (Речь на встрече партактива Одессы с делегатами Первого всесоюзного съезда писателей). Вступительная заметка, публикация, перевод с украинского и комментарий Г. Островского

25 сентября 1934 года партактив Одессы в Большом зале городского Совета встретился с участниками недавно закончившегося Первого всесоюзного съезда писателей – А. Афиногеновым, П. Байдебурой, Н. Лурье и Ю. Олешей.

Речь Ю. Олеши через два дня была опубликована в одесской областной газете «Черноморська комуна», выходящей на украинском языке. Теперь она, впервые переведенная на русский язык автором публикации, печатается полностью по газетному тексту.

Я не умею говорить перед собранием, поэтому я решил записать то, что я хочу сказать.

Я выступаю здесь как делегат недавно закончившегося всесоюзного съезда советских писателей. Мне особенно приятно делиться своими впечатлениями от съезда именно здесь, в Одессе, потому что в Одессе началась моя литературная судьба. В своих литературных произведениях я часто обращаюсь к теме Одессы.

Воздух этого города, свет моря и листвы, красота таких уголков, как Театральный переулок с его удивительной лестницей, осененной платаном, его долгое лето, его положение на берегу моря, его акации, его паруса, его загородные дороги, где цветы свешиваются со стен, – вся эта красочная, чудесная, близкая к вымыслу атмосфера не могла не повлиять на то, чтобы здесь, в Одессе, возникла целая группа молодых литераторов, которая заняла ныне весьма солидное место в советской литературе.

Я перечислю эти одесские имена: Бабель, Валентин Катаев, Семен Кирсанов, Эдуард Багрицкий, Славин, Ильф и Петров, Вера Инбер, Семен Гехт, Леонид Гроссман. Многие из них известны в Европе в числе таких имен, как Шолохов, Алексей Толстой, Фадеев, имеют огромный успех в Европе авторы «Двенадцати стульев» Ильф и Петров, автор «Растратчиков» и «Квадратуры круга» Валентин Катаев и автор «Конармии» Исаак Бабель.

Много лет назад я ходил по Одессе с Эдуардом Багрицким. На Пушкинской улице есть дом, где арка и над аркой доска, на которой высечено: «Здесь жил Пушкин». Мы останавливались перед этой аркой.

Мы говорили друг другу: мы живем в городе, где жил Пушкин. Мы, я и Багрицкий, были тогда очень молодыми поэтами – это был двадцатый год, мы работали в Агитпропе и в Югросте – составляли надписи для плакатов, писали агитки – это было во время войны с белополякамя. Было жаркое лето, мы жили неважно, страна, пришедшая в напряжение, страна, боровшаяся с врагами, которые поднимались изнутри и наступали с рубежей, – не очень много внимания могла она уделять поэзии и поэтам. Мы питались помидорами и дынями. И писали стихи. И говорили о Пушкине. И о нашем удивительном городе. И о нашем торжественном и грозном времени. Легенды о Буденном переплетались в ваших разговорах с обсуждением вопросов нашей профессии: с вопросами о метафорах, эпитетах, сравнениях и т. д.

Мне кажется – теперь, в воспоминаниях, – мне кажется, что то время было прекрасно. Одесса казалась нежной, печальной. Мы были тогда очень молоды – и мы думали, что на земле очень много поэтов и влюбленных, что на земле все прекрасно и величественно: революция, борьба революции рабочих против всего мира, поход Буденного, воспоминания о Пушкине, мысли о собственной судьбе, о стихах.

Я могу сказать с чувством благодарности: из-за того, что сотни и тысячи рабочих и крестьян, нам неведомых, совершили революцию, – мы, поэты, которым в двадцатом году было двадцать лет, имели такую молодость, что сравниться с нею не могла бы молодость тех молодых людей из романов и поэм, которыми мы увлекались.

Мы ходили по Одессе, тогда никому не известные поэты. Я помню, какие рычащие, яростные стихи для плакатов писал Багрицкий. Конечно, мы говорили о славе. Доска с именем Пушкина сияла над нами.