Новые проблемы или повторение прежнего?

Первое издание чеховского семинария Б. Александрова было малоудачным. Самое важное в пособиях этого типа – темы формулировались в основном так: «Юмор Чехова в борьбе с диким барством и пришибеевщиной», «Повесть «Степь» как первая обобщающая картина родины в творчестве Чехова», «Чехов в борьбе с пессимизмом («Огни»)». Сходным образом строились и методические указания к темам: «Тема 15-ая. «Скучная история» – повесть о поисках нового, действенного мировоззрения». «Цель работы: раскрыть глубокий смысл повести как острую полемику Чехова с духом бессилия, пассивного примирения и общественного индифферентизма, широко распространенного в интеллигентном «обществе» 80-х годов, как утверждение активного вмешательства в жизнь».

«Смысл повести», в понимании автора семинария, и цель работы были определены уже до того, как студент приступил к ней. Но этого мало. Далее на двух-трех страницах излагалось содержание будущего исследования. Например, «повесть «Скучная история» и была веским ударом писателя по настроениям невмешательства в общественную жизнь, индифферентизма и аполитичности… Его герой… один из тех «детей солнца», которых потом покажет (с большей социальной глубиной и правдой) А. М. Горький… Его старческое бессилие и усталость- результат не многолетней и трудной борьбы, а дряблости его души, бежавшей от настоящей борьбы» и т. д.

Таким образом, заранее было известно, что следует искать в повести, и рассказано, как это лучше сделать. Самостоятельные размышления как бы не предполагались. Требовалось лишь развернуть готовые тезисы.

Рецензий на первое издание семинария не было. Он рассматривался только в числе других пособий этого типа в статье А. Барсука «Семинарии по русской литературе» («Русская литература», 1960, N 1). В статье справедливо отмечалось, что Б. Александров дает слишком детальное развитие каждой темы и «вместо стимулирования научной инициативы и самостоятельного творчества пособие сковывает их (читателей. – А. Ч.), приучает к пассивному следованию за авторитетным мнением». Неясно, правда, почему А. Барсук считает, что «темник семинария по Чехову в целом отличается свежестью, гибкостью и новизной». Похвалы эти незаслуженны. Именно в темах проявился самый узкий традиционализм. Но так или иначе недостаток отмечен существенный. Было ли что либо исправлено при переиздании?

Во втором издании книга несколько улучшилась. В формулировках нет прежней категоричности. Монографические темы названы просто: «Степь», «Огни», «Скучная история». Рубрика «Цель работы» исключена. Подробное изложение темы, занимавшее раньше до шести страниц, заменено кратким планом в десять – пятнадцать строк. Но изменилось ли что-нибудь по существу?

Начнем с главнейшего вопроса – о пунктах плана, то есть о форме рекомендаций к теме. От решения его зависит, станет ли семинарий руководством к добросовестному компиляторству или к самостоятельному исследованию.

Вот как, например, даются указания, призванные помочь студенту раскрыть «идею»: «Беспринципная рабская психология, беспрекословное подчинение очередному хозяину – характерная черта обывательщины» («Душечка»); «Полемика Чехова с. Достоевским в понимании индивидуализма и в художественном методе его раскрытия. Чехов в борьбе с декадансом» («Черный монах»). Прежний принцип сохранен. Рекомендуемая точка зрения предлагается в утвердительной форме.

Такая форма сводит задачу студента к иллюстраторству. Но опасность здесь не только методического характера. Пишущий по предложенному плану становится иллюстратором положений, часто сомнительных. Так ли уж верно, что в «Даме с собачкой» Чехов полемизировал с Толстым, а в «Черном монахе» спорил с Достоевским и боролся с декадансом? В вопросниках семинария Б. Александрова нет ни одной фразы в вопросительной форме. Только готовые ответы.

Рекомендации, относящиеся к общественной проблематике, излишне конкретны и навязчивы. Вопросы же, касающиеся поэтики Чехова, напротив, построены чрезвычайно общо: «Художественное своеобразие повестей Чехова» (в теме «Дом с мезонином» и «Моя жизнь»); «Художественная структура чеховских рассказов» (в теме «Ионыч», «Душечка»); «Путь развития драматического конфликта» («Три сестры»); «Характерные черты лирической повести-исповеди» (в теме «Жанр лирической повести-исповеди в творчестве Чехова конца 80-х – начала 90-х годов»); «Композиция чеховских рассказов, лирический подтекст, роль пейзажа и т. д.». К тому же все эти термины в семинарии никак не определяются.

Несколько специальных тем посвящено проблемам жанра («Жанр юмористической сценки»; «Жанр лирико-философского рассказа»). Но здесь тоже нет самой минимальной точности. Нигде не оговорено, что такое «лирический способ раскрытия характера» или как автор понимает различие между «лирико-философским» и просто «лирическим» подтекстом. Характерные для чеховедения «лиричность» и расплывчатость терминологии возводятся в дидактический принцип, изначально прививаются вступающему в филологию.

Как описывать все эти «характерные черты» и «пути развития драматического конфликта», гораздо менее ясно, чем то, каким образом изучать «борьбу с теорией «малых дел». Именно здесь начинающему больше всего нужно руководство. И именно здесь автор семинария устраняется совершенно.

Явное нерасположение автора к проблемам поэтики Чехова отразилось и на вступительном очерке. «Буржуазная критика… искажала облик писателя, стараясь как можно дальше отодвинуть его от народа… – пишет Б. Александров. – И тем не менее мы не можем просто отмахнуться от того, что было написано о Чехове в буржуазной критике». Далее вся история дореволюционного изучения Чехова рассматривается исключительно как борьба критиков различных политических группировок. Между тем вопрос о «новой манере» Чехова дебатировался тогда едва ли не больше, чем проблемы его мировоззрения (К. Арсеньев, К. Головин, А. Бычков, П. Перцов, К. Медведский, Г. Качерец, В. Маяковский, Д. Мережковский, В. Гольцев, П. Краснов, Б. Эйхенбаум, Я. Абрамов, А. Измайлов и многие другие). В разделе, посвященном советскому периоду, тоже очень мало места уделено работам о поэтике Чехова, что непростительно в очерке, претендующем на объективное изложение развития отечественного чеховедения. Это отразилось и на библиографии. Например, из ста с лишним работ по стилю и языку Чехова, вышедших за последние два десятилетия, в семинарии не указано и пятой части.

Вообще семинарий по самой своей сути предполагает хорошо подобранную библиографию. Ни один из существующих у нас типов библиографических пособий не может, конечно, дать столь дробных разделов, как это делают семинарии. Достаточно полный свод литературы к темам и отдельным произведениям может восполнить многие недостатки пособий.

Этой полноты в книге Б. Александрова нет. Например, в списке литературы к «Попрыгунье», кроме ссылок на общие работы, значится всего лишь пять статей или самостоятельных разделов книг, посвященных этому произведению. Хотя только одних статей можно добавить еще столько же.

Можно было бы оправдать выборочность литературы, если бы главным критерием отбора являлось качество рекомендуемого. Но в книге названо много работ очень слабых. И нет гораздо более значительных. Укажем лишь малую часть неназванных (после 1917 года): М. А. Рыбникова, «Движение в повестях и в рассказах Чехова» (в кн.: М. А. Рыбникова, «По вопросам композиции», М. 1924); П. Верков, «Техника литературной работы А. П. Чехова» (в кн.: «Работа классиков над прозой». Сб. статей, изд. «Красная газета», Л. 1929); С. Балухатый, «Записные книжки Чехова» («Литературная учеба», 1934, N 2); Б. Эйхенбаум, «О Чехове» («Звезда», 1944, N 5 – 6); П. Стрелков, «Работа Чехова над языком своих произведений» («Вопросы языкознания», 1955, N 1); Б. Ларин, «Чайка» Чехова (Опыт характеристики стиля)» (в кн.: «Межвузовская конференция по исторической лексикологии, лексикографии и языку писателя». Тезисы докладов, ЛГУ, Л. 1961); Н. Берковский, «Чехов, повествователь и драматург» (в кн.: Н. Берковский, «Статьи о литературе», Гослитиздат, М.-Л. 1962).

В библиографии семинария очень мало статей С. Балухатого, А. Дермана, А. Роскина, Ю. Соболева. Автор, видимо, – счел достаточным упоминание книг. Но многое ими сделанное не вошло в их позднейшие книги.

Из неучтенного укажем еще несколько важнейших монографий: С. Балухатый, Н. Петров «Драматургия Чехова. К постановке пьесы «Вишневый сад» в Харьковском театре русской драмы» (Изд. Харьковского театра русской драмы, 1935); П. Бицилли, «Творчество Чехова. Опыт стилистического анализа» (София, 1942); Б. Зайцев, «Чехов. Литературная биография» (Изд. имени Чехова, Нью-Йорк, 1954).

Но если отсутствие этих книг можно еще оправдать их труднодоступностью, то как объяснить, что в списках не использованы материалы шести сборников, выпущенных к столетнему юбилею писателя в Перми, Таганроге, Одессе и др. городах?

Дореволюционная литература собрана настолько неполно, что за недостатком места мы не будем перечислять ее пробелы.

И совсем уже необъяснимо и ничем не оправдано то, что в разделе «Библиографические справочники» зафиксировано только восемь названий. Оставляя в стороне обзоры, появившиеся в периодической печати после «Чеховианы» И. Масанова (С. Шувалов, А. Роскин, И. Федоров, Я. Билинкис и др.), укажем наиболее известные из отсутствующих в семинарии библиографических указателей: «А. П. Чехов. 1904 – 1944. Библиография» (сост. К. Д. Муратова, Л. 1944, 58 стр.); «Московский Художественный театр. 1898 – 1938. Библиографический указатель» (сост. А. А. Аганбекян, М.-Л. 1939, 108 стр.); Л. Громов, «Антон Павлович Чехов в дореволюционной периодике Дона» (Ростов-на-Дону, 1948, 92 стр.); Ан. Линии, «Чехов и наш край. Библиография» (в кн.: «А. П. Чехов и наш край», сб. под общ. ред. А. М. Линина, Ростов-на-Дону; 1935, стр. 202 – 217).

В темах и рекомендациях пособия Б. Александрова отразились проблемы сугубо традиционные, и только те, которые уже нашли какое-то разрешение в чеховедении. Автор ведет своих читателей проторенными дорожками. Наметить новые пути он даже не пытается. Между тем в чеховедении не сделано еще многое – то, что уже выполнено по отношению к Пушкину, Достоевскому, Толстому.

Очень мало сделано в чеховской текстологии. Ведущаяся сейчас подготовка академического полного собрания сочинений Чехова показала, как неудовлетворительны считавшиеся авторитетными издания чеховских текстов. Мало работ по стилю, языку и словарю Чехова. Мысль о новаторстве повторяется едва ли не в каждой работе о драматургии и прозе Чехова. Но еще нет исследований, где раскрывался бы новый тип художественного мышления, несомненно созданный Чеховым и оказавший такое влияние на развитие мировой литературы.

Слабо изучена биография Чехова – особенно таганрогский период и первые годы жизни в Москве, – а также юмористические журналы 80-х годов. В вопросе о взаимоотношении раннего Чехова и современной ему юмористики как нигде много ходячих представлений, которые нуждаются в проверке, новом осмыслении.

Это только часть первоочередных задач. На разработку этих и других новых проблем, казалось бы, и должен направлять семинарий усилия молодых исследователей.

Существует точка зрения, что задача учебных семинариев не столько в постановке каких-то новых проблем, сколько в изучении уже поставленных и решенных. На наш взгляд, это суживает задачи семинария. Но даже если встать на такую точку зрения, семинарий Б. Александрова не выполняет и этой задачи.

Семинарии пишутся для студентов. Но влияние их шире. Читая «ученые записки», можно видеть, как много тем, предлагаемых в семинариях, разрабатывается в исследованиях отнюдь не студенческих. Относиться к этому можно по-разному. Но отсюда следует, что темы семинариев главным образом должны быть нацелены на разработку нового.