Новые люди глазами юмориста. Публикация Л. Спиридоновой

Почему у известного юмориста Аркадия Аверченко весной 1918 года появилось неодолимое желание написать письмо В. И. Ленину, догадаться нетрудно. Впрочем, он сам объяснил это, признавшись: «…здравый смысл у меня есть и любовь к родине такая, что я, может быть, часто по ночам плачу, да никто этого не знает». Ленин на письмо не ответил, но Аверченко не успокоился и, уже будучи в эмиграции, написал из Константинополя еще одно – «Приятельское письмо Ленину». Уехав из Петербурга за два дня до арест» и «предполагаемой доставки на Гороховую», он спустя три года уже «по-приятельски» советовал Ленину издать последний декрет к русскому народу – «вернуться к старому буржуазно-капиталистическому строю жизни», выгнать Троцкого, распустить ЦИК и уехать отдыхать на курорт.

На сей раз Ленин обратил внимание на настойчивого «корреспондента» и в 1921 году написал рецензию на только что вышедшую в Париже книгу сатирических памфлетов «Дюжина ножей в спину революции». Всем известно, что рецензия, напечатанная в «Правде», была озаглавлена ‘Талантливая книжка». В ней говорилось: «Когда автор свои рассказы посвящает теме, ему неизвестной, выходит нехудожественно. Например, рассказ, изображающий Ленина и Троцкого в домашней жизни. Злобы много, но только непохоже, любезный гражданин Аверченко!»

В этом сборнике читатель встретился с новым Аверченко: не добродушным критиком «веселых устриц», не остроумным бытописателем предреволюционной России и тонким наблюдателем обывательской стихии, которую он время от времени взбаламучивал сатирическими камешками. Его памфлеты – не безобидные камешки на ладони, а увесистые булыжники, пущенные ловкой рукой. Смех писателя стал смехом негодующим, юмор сменился сарказмом. Постоянный лейтмотив, который звучит в творчестве Аверченко этих лет, – «За что они Россию так?»

Вслед за «Дюжиной ножей в спину революции» в 1923 году вышла книга «Двенадцать портретов знаменитых людей в России», где писатель продолжил галерею знаменитостей. В его «фотографическом ателье» сделаны моментальные снимки Н. Крупской, Н. Троцкой, Ф. Дзержинского, М. Горького, Ю. Мартова, А. Абрамовича, А Керенского и др. Их портреты – не просто зарисовки с натуры, а карикатурные изображения, созданные по всем правилам политического памфлета. В рассказах Аверченко негодование и боль прячутся под невинными бытовыми сценками и даже трогательное внимание, которое автор проявляет к своим героям, оборачивается издевательством. Он обращается к Ленину как «коллеге по журналистике», рассказывает, как завтракает Дзержинский, «по прозванию Золотое Сердце», сочувствует обывателям, которых сгоняют на «мероприятие» – слушать речь Троцкого, посмеивается над Луначарским, пропагандирующим пролетарское искусство.Злоба была несовместима с добрым талантом Аверченко, поэтому далеко не все произведения тех лет выдержали испытание временем. Однако было бы несправедливо забыть о существовании этих книг, перепечатывая одну лишь рецензию Ленина, как это делалось долгие годы. В них чувствуется живое дыхание эпохи со всеми ее сложностями, накалом борьбы, слышны голоса противников и подлинная тревога за судьбы родины. А главное, Аверченко выступает в них как мастер политического памфлета, развивая традиции безжалостной сатиры эпохи Великой французской революции. В марте этого года исполнилось 110 лет со дня рождения писателя, одна за другой выходят в разных издательствах его веселые книги.

Здесь мы представляем читателям наименее’ известный период творчества Аркадия Аверченко – рассказы 1918 – 1921 годов. Они были опубликованы в последних номерах журнала «Новый Сатирикон» – перед его закрытием в восемнадцатом году – и в константинопольском журнале «Зарницы».

 

МОЯ СИМПАТИЯ И СОЧУВСТВИЕ ЛЕНИНУ

Сочувствует – Аркадий Аверченко

Я очень добрый человек.

Например: у меня нет ни злобы, ни ненависти к Ленину, Ульянову – тож.

Мне только очень его жалко.

Чем дальше, тем больше я над ним, над его жизнью задумываюсь, и чем дальше, тем больше мне его жалко.

По-моему, всякий человек имеет право на личный уют в жизни (я, например, люблю уют больше всего на свете) – а у Ленина нет этого уюта.

И уюта в жизни его нет, и общественное положение его какое-то странное. В самом деле, ну что это за положение такое – «председатель Советской республики»? Наверное, ему от этого скучно и для самолюбия нет никакого удовлетворения.

Я еще понимаю – быть царем – это уже что-то! Я бы сам, признаться, не отказался от этой должности и думаю, что царь из меня вышел бы неплохой.

Что такое нужно от царя? Здравый смысл и любовь к родине. Я звезд с неба не хватаю, но здравый смысл у меня есть и любовь к родине такая, что я, может быть, часто по ночам плачу, да никто этого не знает.

Ну, так вот: царь – должность определенная, и писатель – должность определенная: знай себе платит штраф за газеты, и генерал – должность определенная: знай себе газеты продает на Невском, и князь – должность определенная: знай себе старые вещи продает.

А председатель Советской республики – это неуютно. В этом нет уклада. Нет привычного.

Мне очень интересно знать, как вообще живет Ленин: что он ест, и много ли, и с удовольствием ли, что читает, когда ложится спать, и смеется ли?

Я думаю, что не смеется. И ему самому скучно жить, и тем, кто около него, тоже скучно живется.

Я думаю, что Ленин – очень сухой человек, и если даже он прочтет эти строки, то не поймет, что я жалею его по человечеству, как брат брата, а, я думаю, немного растеряется, пожмет плечами и скажет сухим без интонации голосом:

– Какой странный этот Аверченко! Читаешь, читаешь и совершенно не понимаешь – какая такая его партийная платформа?

А я безо всякой платформы, ей-Богу… Ну вот, как бы два человека встретились в лесу, и один увидел, что другой спит на корявых сучьях, которые впиваются ему в бока. Ну вот этот первый и пожалел второго по человечеству, беспартийно и совершенно внефракционно.

Слушайте, гражданин Ленин, неужели Вы мне никогда не позавидуете? Вы знаете, например, как я провел вчерашний день? Рассказать? Расскажу.

Встал утром рано – утро хорошее, теплое, солнечное. Думаю, вчера работал и позавчера работал – никто меня не заставит сегодня работать! Поболтаюсь нынче по белому свету так просто, безо всякой работы.

Умылся холодной водой, фыркая, как молодая лошадка. Чай выпил с белой лепешкой, которую тайком ужилил у Петроградской коммуны. Прочел две газеты – левую и правую, В обеих разделывали советскую власть на обе корки – прямо неприятно было читать. Вышел на улицу – сколько света, сколько тепла, сколько солнца! Что значит – ненормированный продукт!

Купил у торговки букетик весенних фиалок. Нюхал. Разглядывал на дороге встречных девушек и дам. Вы знаете, господин Ленин, прехорошенькие встречаются. Жаль, что Вы никогда так на них не смотрите, без платформы. И я ведь не о каких-нибудь дурных мыслях говорю, просто приятно посмотреть на свеженькое личико и стройную ногу, лихо обтянутую черным ажуром чулка.

Разглядывал также открытки в витринах. Оч-чень недурные попадаются. Нынче стали хорошо их печатать – все мазки переданы в точности. Фотографии разглядывал. Заинтересовался и кинематографическим плакатом. Картина называется «Человек, который убил». Играет актриса Лещинская. Красивая. Надо пойти посмотреть, что за картина такая.

Завернул на Морскую. У Буша выставлен эстамп: лев, огромный, с царственной гривой. Этому слово «председатель» никак не подходит – именно царь. Породистый, каналья. И вдруг потянуло меня в Зоологический сад – безмерно я люблю всяческое дикое зверье.

А кто мне указ? Набрал побольше теплого воздуху в легкие и бодро зашагал в Зоологический сад – как птица, я свободен в пределах Петроградской коммуны.

Обедал в кавказском ресторанчике. Прихватил приятеля – ели шашлыки, осетрину на вертеле, и мошенник-кавказец дал даже недурное винцо. Дорого только очень, ну да ничего – этим фельетоном покрою.

Кстати, господин Ленин, частный вопрос: почему бы Вам не разрешить свободной продажи вина? Ведь все равно кто хочет – пьют, плохо только то, что переплачивают громадные деньги. Я так полагаю, что и дороговизна вся оттого, что всем нужно много на вино заработать. Возьмите Вы пьющего ремесленника. Раньше он зарабатывал пять рублей в день, и довольно, потому что полбутылки водки стоило 23 копейки. А теперь он грабит заказчика ста рублями, потому что бутылка спирту стоит 200 рублей… И хлеб будет у ремесленника, потому что хлебный мужичонка дерет 10 рублей за фунт муки по той же причине – на водку сотни уходят.

Право, уже можно было бы разрешить вино – такое мое компетентное мнение.

Да и вообще я бы пошел к Вам в советчики – только ведь Вы меня не будете слушать. Не стоится мне на партийной платформе – хоть кол на голове теши.

Однако вернемся к нашим баранам, как тонко выражались наши бывшие союзники.

После обеда отправились мы с приятелем в оперетку, – очень мило играли, да и музыка приятная, легкая и пьянящая, как шампанское.

Вернулся домой пешком – такая приятная белая ночь, – слегка поужинал ужиленной у коммуны телятиной и сыром, запил доброй бутылкой контрабандного пива и лег в постель.

Вы думаете, удовольствие этого привольного дня кончилось? Как бы не так!

Предстояло самое главное – лежит у меня на ночном столике томик «Замогильных записок Пиквикского клуба» – вот это, доложу Вам, удовольствие! Нет ему равного в природе. В комнате тихо (нынче что-то мало стреляют), мирно горит покрытая голубым колпачком лампа над головой. Доносится легкий запах свежей сирени. Букет стоит на туалете – прислала какая-то скромная поклонница моего скромного таланта. Спасибо ей, спасибо Диккенсу, спасибо рабочим электрической станции, дай им Бог доброго здоровья за то, что они освещают мне страницы Диккенса. Если когда-нибудь будет концерт в пользу электрических рабочих – обязательно выступлю в нем…

Как раз на этой мысли книга заботливо вываливается из ослабленных рук, я поворачиваюсь на другой бок и… желаю и Вам, господин Ленин, искренно от души такой же спокойной ночи.

Ну вот: разве плохо прожил я этот беззаботный денек? А Вы? Ну как Вы проводите Ваши дни? Наверно, сплошная толчея и беспокойство. Все эти прямые провода, доклады, совдепы, бестолочь и неурядица. С утра – ни газету толком не прочесть, ни чаю как следует не выпить. С утра, наверное, уже какой-нибудь Свердлов или Прошьян являются со скучными претензиями, заявлениями и разными центропрокомами. А там звонят, что в пригороде голодный бунт, а тут Мирбах через Чичерина подносит какую-нибудь обсахаренную гадость.

Ни к зверям не успеете пойти, ни Диккенса почитать. До Диккенса ли, когда красноармейцы требуют прибавки жалованья и пайка, когда рабочие требуют Учредительного собрания, а тут Скоропадский, а тут корниловцы, а тут немцы.

До открыток ли в витринах, до женских ли ножек в ажурных чулках, когда один флот загнан в Неву, другой в Новороссийск, а матросы при этом никого знать не хотят и требуют реставрации Дыбенки или еще чего, на что потянуло прихотливую матросскую душу.

Брат мой Ленин! Зачем Вам это? Ведь все равно все идет вкривь и вкось и все недовольны.

Почему мы, простые граждане, имеем право на личную жизнь, а Вы не имеете права на личную жизнь?

Да черт с ним, с этим социализмом, которого никто не хочет, от которого все отворачиваются, как ребята от ложки касторового масла.

Сбросьте с себя все эти скучные, сухие обязанности, предоставьте их профессионалам, а сами сделайтесь таким же свободным, вольным человеком, такой же беззаботной птицей, как я… Будем вместе гулять по теплым улицам, разглядывать свежие женские личики, любоваться львами, медведями, есть шашлыки в кавказских погребках и читать великого мудрого Диккенса – этого доброго обывателя с улыбкой Бога на устах.

Не примите моего предложения как обиду, а исключительно доброта сердца и сердечная симпатия водили рукой автора этого произведения —

Аркадия Тимофеевича АВЕРЧЕНКО.

 

ПРОЛЕТАРСКОЕ ИСКУССТВО

(Лекция, прочтенная Никандром Хлаповым на собрании Колпинской комячейки)

Дорогие товарищи и те вот, что позади семечки лускают!

Я скажу несколько слов за пролетарскую музыку.

Как я четыре года проторчал сторожем при уборной в консерватории, то будучи назначен спецом.