Лианозово (История одной поэтической группы)

Есть такая станция в Москве по Савеловской железной дороге – Лианозово. В конце 50-х – начале 60-х годов это была еще не Москва – подмосковный поселок, преимущественно барачный. Именно там жил в те годы художник Оскар Рабин со своей женой – тоже художницей – Валентиной Кропивницкой. И вот в квартире Оскара Рабина стали происходить неслыханные по тем временам вещи – домашние выставки неофициальной живописи. Каждое воскресенье двери рабинского дома были открыты: любой мог приехать, показать картины, других посмотреть. И ездили очень многие. Место стало известным, популярным, что, естественно, не могло не раздражать наши тогдашние власти. Начались провокации, угрозы, травля в прессе (чего стоят одни названия статей: «Жрецы помойки N8», «Дорогая цена чечевичной похлебки», «Бездельники карабкаются на Парнас»…).

Да и само название «лианозовская группа» впервые было произнесено отнюдь не лианозовцами и даже не искусствоведами и критиками, а все теми же советскими начальниками, конечно, вовсе не стремившимися в данном случае оставить свой след в истории искусства. Это произошло в 1963 году, когда Евгения Кропивницкого исключали из Союза художников «за формализм» (после хрущевских разносов в Манеже), и одним из пунктов обвинения значилось – «организация лианозовской группы». Кропивницкий написал официальное объяснение: «Лианозовская группа состоит из моей жены Оли, моей дочки Вали, моего сына Льва, внучки Кати, внука Саши и моего зятя Оскара Рабина». Так, в сущности, и было. Правда, сам Евгений Кропивницкий жил не в Лианозово, а чуть дальше – по той же Савеловской дороге на станции Долгопрудной. Там он прожил большую часть своей долгой жизни. Там, собственно, и начались переместившиеся потом в Лианозово сборы. Сначала это был довольно узкий круг: Оскар Рабин со своим другом – поэтом Генрихом Сапгиром. Чуть позже к компании присоединился вернувшийся с фронта поэт Игорь Холин. Потом освободились из лагеря «подельники» – художники Лев Кропивницкий и Борис Свешников. В начале 60-х завсегдатаями лианозовских выставок стали поэты Всеволод Некрасов и Ян Сатуновский. А кроме того, вносили большой вклад в домашнюю экспозицию еще несколько художников, живших по соседству (кто в Москве, кто в пригороде, но недалеко от Лианозово), – Владимир Немухин, Лидия Мастеркова, Николай Вечтомов. Вот, в сущности, и вся «группа», о которой потом уже стали говорить даже с некоторой торжественностью: «лианозовская литературно-художественная школа».

Сами же лианозовцы были решительно против какой бы то ни было торжественности. «Никакой «лианозовской школы» не было. Мы просто общались, – говорит Генрих Сапгир. – Зимой собирались, топили печку, читали стихи, говорили о жизни, об искусстве. Летом брали томик Блока, Пастернака или Ходасевича, мольберт, этюдник и уходили на целый день в лес или в поле…» ¹А вот что пишет Всеволод Некрасов: «…с поэтами особенная неразбериха. На показах картин бывало, что читались стихи, но «групп» никаких не было. Над «смогистами» (это уже 62) посмеивались – не как над поэтами, а именно как над «группой»… Бывали Сатуновский и Некрасов, приезжавшие смотреть рабинские работы заметно чаще других. Бывали близкие приятели хозяина: Сапгир, Холин. И был, естественно, Е. Л. Кропивницкий: сам поэт, кроме того, что художник… А она (лианозовская группа. – В. К.) была и не группа, не манифест, а дело житейское, конкретное. Хоть и объединяла авторов в конечном счете чем-то сходных…» ².

Тем не менее лианозовская школа – факт истории нашей послевоенной культуры. Хотя поэты и художники были очень разные, но все-таки «в конечном счете чем-то сходные», и с дистанции в тридцать лет это сходство становится все более заметным. Поэтому и кажется вполне естественным рассматривать лианозовскую поэзию как нечто единое, объединяемое не только «временем и местом», но и определенной эстетической общностью, тем более что именно лианозовскими поэтами сделано многое из того, что активно развивается сегодня в современной «поставангардной» поэзии.

Долгие годы термин «лианозовская группа» был в обиходе только у искусствоведов. Мимо лианозовской группы художников трудно было пройти, поскольку в Лианозово и началось все московское неофициальное искусство – как осознанное движение. Оскар Рабин всегда оставался одним из лидеров этого движения, именно он организовал знаменитую теперь «бульдозерную» выставку, за что и поплатился – его лишили гражданства (недавно вернули – президентским указом в августе 1990-го). Рабин, Мастеркова – в эмиграции, Вечтомов, Немухин – в горкоме графиков, Лев Кропивницкий – в Союзе художников, – все это люди заметные, у них выставки, о них пишут статьи, и их лианозовское прошлое, конечно, не забыто.

Поэты-лианозовцы были известны на Западе и среди отечественного «андерграунда», но как о группе о них мало кто говорил, тем более что никаких совместных манифестов, даже просто выступлений у них никогда не было. Впрочем, первые публикации Сапгира, Холина и Некрасова как раз оказались под одной обложкой – в 59-м году, в «самиздатском» журнале «Синтаксис». Именно Александр Гинзбург – редактор «Синтаксиса», дальнейшая нелегкая судьба которого хорошо известна, и привез Некрасова в Лианозово, познакомил его с Рабиным, Холиным, Сапгиром.

Уже в то время – в конце 50-х – Холин, Сапгир и Евгений Кропивницкий были известны в литературных кругах как «барачные поэты». Пародийный этот термин действительно очень подходил лианозовской поэзии (хотя Некрасову и Сатуновскому в меньшей степени). В 1968 году в Нью-Йорке вышла книга «Поэты на перекрестках. Портреты 15 русских поэтов», составленная Ольгой Карлайл³. В книге вместе с самыми знаменитыми русскими поэтами XX века были напечатаны и Холин с Сапгиром под рубрикой «барачная поэзия». Так этот термин получил окончательную легитимацию.

В середине 60-х в Чехословакии появилась серия публикаций, посвященных лианозовской группе, – в журналах «Тваж» («Лицо») в 1964 году, «Мы» и в еженедельнике «Студент» в 1966-м. Репродуцировались картины Рабина, Немухина, Вечтомова, были напечатаны стихи Некрасова и Сатуновского в переводе чешских поэтов Антонина Броусека и Пршемысла Веверки. Разрозненных публикаций за рубежом было много и позже, однако в 1977 году лианозовские поэты предстали перед читателями как сложившаяся группа – в известном шемякинском альманахе неофициального искусства «Аполлон-77». Публикация эта была подготовлена Эдуардом Лимоновым, он же придумал и другое название – группа «Конкрет» ⁴, добавив к лианозовцам себя и еще трех поэтов – Вагрича Бахчаняна (сейчас он больше известен как художник, мастер коллажа), Владислава Лёна и Елену Щапову. Публикацию предваряла групповая фотография, слегка стилизованная, сделанная в фотоателье на Арбате. Сфотографированы были Холин, Сапгир, Лимонов, Лён, Бахчанян. По сути, именно эта фотография и дала Лимонову повод объявить о никогда не существовавшей группе «Конкрет». Но выдумка оказалась удачная и название подходящее; «верно, нам и хотелось конкретности, фактичности стиха» ⁵, – заметил по этому поводу позднее Некрасов. Поэзия самого Лимонова, безусловно, близка лианозовской поэзии. Лимонов, хотя совсем в другое время – в конце 60-х, как и Холин, Сапгир, был учеником Евгения Леонидовича Кропивницкого.

Собственно, разговор о лианозовской поэзии и должно начинать с Евгения Леонидовича Кропивницкого (1893 – 1978), от которого пошло все лианозовское искусство. Евгений Кропивницкий – личность безусловно уникальная. Художник, поэт, даже композитор («В юности сочинил оперу «Кирибеевич», которая очень нравилась композитору Глазунову» ⁶, – рассказывает Генрих Сапгир). Начав в поэзии вместе с поздними символистами, и живописи – с «Бубновым валетом», он с конца 50-х становится одним из лидеров нового московского неофициального искусства. Поэзия для Кропивницкого, который прежде всего был профессиональным художником, закончив еще в 1911 году Строгановское училище, всегда была делом очень серьезным. Более того, люди, близкие Евгению Леонидовичу, как раз свидетельствуют о его большей привязанности к поэзии. «Кем он был в большей степени – художником или поэтом, сказать трудно. Но он себя считал больше поэтом…» ⁷ – пишет Генрих Сапгир. Ему вторит Лев Кропивницкий: «Поэзия была для Е. Л., по-видимому, чем-то более сокровенным, чем изобразительное искусство» ⁸. Как бы то ни было, Евгений Кропивницкий всю жизнь писал стихи и до революции даже печатался в периодике. Вот стихи Евгения Кропивницкого 1918 года:

Печально улыбнуться:

Прощайте, господа! –

Заснуть и не проснуться

Уж больше никогда.

1. »Искусство лезло в парки и квартиры…». – «Огонек», 1990, N 25, с. 8. [↩]
2. Всеволод Некрасов, Письмо в редакцию журнала «Искусство» (не опубликовано).[↩]
3. »Poets on street comers. Portraits of fifteen russian poets», by Olga Carlisle, New York, 1968. [↩]
4. Термин «конкретная поэзия» возник на Западе в послевоенное время, и западный конкретизм действительно вполне сопоставим с поэзией лианозовской группы. Разумеется, только в самом общем плане, – конкретное выражение каких-то общих эстетических тенденций на нашей почве оказалось резко специфичным. И конечно же, никаких взаимных влияний тут быть не могло, по крайней мере до середины 60-х, когда у нас впервые написали о конкретистах.[↩]
5. Вс. Некрасов, Как это было (и есть) с концептуализмом. – «Литературная газета», 1 августа 1990 года.[↩]
6. «Огонек», 1990, N 25, с. 8.[↩]
7. Там же.[↩]
8. Лев Кропивницкий, Земной уют, М., 1989, с. 32.[↩]