«Невымышленная литература» Венгрии

Обсуждение сложных проблем современного литературного процесса стало хорошей традицией журнала «Вопросы литературы».

Одну из последних анкет, в которой приняли участие многие писатели, журнал посвятил документальному жанру в литературе. В редакционном резюме; обобщающем полученные ответы, подчеркивается: очерк завоевал прочные позиции среди других традиционных жанров художественной литературы. Меня это радует, ибо в Венгрии до сих пор можно услышать голоса, отказывающие документальным произведениям в праве, так сказать, на «литературный ранг». Причем подобное отношение чаще всего встречается именно в литературной среде.

Отчасти эти взгляды продиктованы своего рода снобизмом. Однако пренебрежение к документальному жанру как явлению художественной литературы питается у нас еще и нечеткой дифференциацией произведений документального толка. К ним относят и публикуемые в журналах и газетах интересные, важные, полезные материалы, авторы которых, однако, вовсе не ставили перед собой чисто литературных задач. Но, спрашивается, зачем, рецензируя подобные произведения, принижать жанр в целом, выводить его за рамки искусства? Впрочем, как бы часто ни встречались литературные снобы, взирающие сверху вниз на документальные жанры, наша критика в конце концов заняла правильные позиции. Я могу назвать много документальных произведений, художественный уровень которых единодушно оценивался как высокий. Предубеждения против этого жанра понемногу рассеиваются.

О каких же жанрах идет речь в анкете «Вопросов литературы»? В ответах на анкету говорится о дневнике, путевых заметках, эссе и, наконец, об очерке.

Очерк, этот специфический термин, принятый в русской литературе, имеет, по-видимому, по крайней мере два значения. В анкете этот термин употребляется наряду с дневником, путевыми заметками, следовательно, в более узком смысле, в то время как В. Канторович в своей содержательной книге, хорошо известной и в Венгрии («Заметки писателя о современном очерке»), употребляет его в качестве обобщающего термина для всей документальной литературы. Я думаю, что назрела необходимость в сознательной выработке какого-то определенного международного понятия для этого жанра. Это очень широкий и разнообразный вид литературы, который, по-моему, еще включает и написанные на художественном уровне мемуары, и писательский репортаж, конечно, в том случае, если он выше банальной «фактографии», если в нем поднимается не только верхний, как у нас говорят – эпидермический, слой действительности, но изображается жизнь во всем ее многообразии. В Венгрии эти жанры часто объединяют общим понятием – «невымышленная проза». Наверное, предложенное понятие несовершенно, но мы считаем, что оно указывает по крайней мере на естественную связь между традиционной эпикой и новыми художественными формами, которые в наш век с поразительной быстротой прокладывают себе путь в искусстве. Речь идет не о том, что работающему в этих жанрах писателю следует отключить свою фантазию и пользоваться только методом описания. Нет! Речь идет лишь о том, что сюжет очерка не сводится, как в традиционном рассказе и романе, к вымышленной истории. Ведь и традиционная эпика (хотя широко пользуется вымыслом) носит объективный характер. И напротив, многие «невымышленные» произведения, казалось бы, опирающиеся на неопровержимые документы, дают образцы субъективного отбора фактов, именно тех, которые подчиняются авторской концепции. Итак, «невымышленная литература»; ее «собирательной линзой» служит личность писателя, а не выдуманная история.

Этими мыслями по поводу определения жанра (повторяю, над ним надо поработать совместно литературоведам разных стран), пожалуй, стоят ограничиться. Однако в самом главном – в том, что «невымышленная литература», или очерк, относится к жанрам художественной литературы, – я придерживаюсь тех же взглядов, что были высказаны на страницах «Вопросов литературы».

В двух самостоятельных литературах – советской я венгерской – наблюдается сходное явление: повышенный интерес к документальным жанрам. Конечно, это не случайно: подобное мы встречаем и в других странах, прежде всего в национальных литературах социалистического содружества, что, по-видимому, позволяет нащупать общие закономерности литературного процесса.

Стремясь к такой – далекой – цели, я расскажу о венгерской «невымышленной прозе». Начну с некоего исторического обзора, ибо генетика всегда помогает раскрытию темы.

У нашей «невымышленной прозы» есть заслуги, хорошие традиции. Стоит хотя бы упомянуть мемуары М. Бетлена (XVII век), «Письма из Турции» К. Микеша (XVIII век), «Путевые записки» в «Путевые письма» Ш. Петефи (1845 и 1847 годы). Современное венгерское литературоведение справедливо относит эти и другие родственные им произведения к художественной литературе.

В наш век «невымышленная проза» публиковалась главным образом на страницах газет. В мире обычной журналистики нет-нет да и появлялись значительные, поистине художественные произведения. Почти все крупные венгерские писатели сотрудничали в газетах или начинали свою писательскую карьеру в редакциях. Ранее Йокаи и Миксат, в XX веке – Ж. Мориц, Ф. Мора, Д. Круди. Эти литераторы долгое время печатали в газетах «репортажи с продолжением». А публицистические выступления Э. Ади, составляющие целые тома, по художественной ценности можно сравнить с его стихами.

В 30-е годы венгерская «невымышленная проза» поразительно быстро выдвинулась на первый план. Родился жанр, который мы называем теперь литературной социографией, расцвела эссеистика.

Социография, как скромный научно-художественный жанр, появилась у нас еще перед первой мировой войной. Если бы развитие венгерского общества в первые десятилетия XX века пошло по демократическому пути, то, возможно, из этих скромных экспериментов развилась бы социология как наука. Но, как известно, история Венгрии пошла по другому пути. Советская республика 1919 года была потоплена в крови, а реставрация помещичье-капиталистического строя отнюдь не благоприятствовала развитию общественных наук. Вместо объективного подхода к действительности от ученых и писателей требовали «мифов», иллюзорного изображения жизни. Мировой кризис 1929 – 1932 годов убедительно показал всю фальшь официальной идеологии. В этих условиях развернулось весьма критическое «исследование деревни» литературными средствами. Писатели преодолели «границу», отделявшую науку от художественной литературы.

Л.