Неопубликованные воспоминания об А. А. Бестужеве-Марлинском. Вступительная статья, комментарий и публикация Г. Невелева

В начале января 1829 года в Якутск был командирован по службе чиновник из Иркутска Николай Семенович Щукин (1792 – 1870). Здесь он встретился и беседовал с Александром Бестужевым-Марлинским.

Щукин проявил большой интерес к своему собеседнику не только как начинающий литератор, но и как очевидец событий 14 декабря 1825 года. После окончания Петербургского университета он служил в одном из департаментов министерства внутренних дел и 14 декабря находился в толпе зрителей на Сенатской площади. Он едва ли не единственный мемуарист, которому удалось услышать и записать рассказ Бестужева-Марлинского о восстании декабристов, о его заключении в Петропавловскую крепость, следствии и суде над декабристами.

В 60-е годы, когда запрет на печатание материалов о декабристах был формально снят, Щукин, к тому времени уже известный сибирский литератор, краевед, написал свои воспоминания о встречах и беседах с Бестужевым-Марлинским и отправил свои записи в С. -Петербургский цензурный комитет, надеясь получить разрешение на их опубликование. Однако цензурный комитет счел рукопись «неприличной» и задержал ее, а в 1868 году Главное управление по делам печати, рассмотрев дело по просьбе автора, «признало ходатайство г. Щукина не подлежащим удовлетворения» и наложило на его рукопись арест¹.

Рассказ Бестужева-Марлинского в изложении Щукина содержит ценнейший материал для биографии декабриста. Сведения о Бестужеве-Марлинском этого периода малочисленны и немногословны. Имеющиеся источники дают лишь внешнюю канву событий, к тому же весьма противоречивую.

Так, в литературе по-разному описывается его поведение после поражения восстания на Сенатской площади. «Алфавит декабристов» сообщает, что Бестужев-Марлинский явился в Зимний дворец в ночь с 14 на 15 декабря². Правитель дел Следственной комиссии А., Д. Боровков дает иные сведения; «Когда каре рассыпано было картечью, он скитался целую ночь по улицам и целое утро по церквам» ³. Е. Бестужева рассказывала М. Семевскому: «14-го декабря вечером прибежал первым к сестрам Михаил Александрович… За ним Ал. Алекс, бросился на колени перед матерью… Простился и ушел в партикулярном» ⁴. Николай I в своих записках писал: «Скоро после того пришли мне сказать, что… явился сам Александр Бестужев, прозвавшийся Марлинским. Мучимый совестью, он прибыл прямо во дворец на комендантский подъезд, в полной форме…» ⁵

Из предлагаемой публикации мы узнаем новый и, по всей видимости, наиболее достоверный вариант. Пополняются наши сведения и о пребывании Бестужева-Марлинского в Петропавловской крепости во время процесса декабристов.

Воспоминания Щукина, таким образом, приобретают значительный интерес. Они существенно дополняют показания Бестужева-Марлинского, данные им Следственной комиссии о том, как он «бунтовал» солдат лейб-гвардии Московского полка; раскрывают обстоятельства прихода декабриста в Зимний дворец 15 декабря 1825 года; рассказывают о заключении Бестужева-Марлинского в Петропавловскую крепость, о его душевном состоянии во время следствия и суда, о тюремной азбуке, о его соседе по каземату Г. С. Батенькове; сообщают ранее неизвестные подробности о жизни Бестужева-Марлинского в якутской ссылке.

Записки Щукина, озаглавленные им «А. Бестужев-Марлинский в Якутске», публикуются по подлиннику, хранящемуся в Центральном государственном историческом архиве СССР (ф. 776, оп. 3, д. 722, лл. 4 – 5, 9 – 17об).

«…На третий день моего пребывания в Якутске является ко мне поутру молодой человек, довольно рослый, приятной наружности, белокурый, с густыми усами. Бывший со мной чиновник встретил гостя как давно знакомого, просил садиться и завел с ним обыкновенный разговор. С первого взгляда на гостя физиономия его показалась мне знакомою, но где я видел его, не мог вспомнить.

Мало-помалу гость завел с нами живой разговор, смешил нас карикатурными рассказами о разных лицах, беспрестанно изменял голос, физиономию. То был важен, то комический актер, но, в общем, заметен был человек образованный и начитанный. Долго проживши в Сибири, я привык узнавать людей, из какого они звания, по наружности, манерам, языку и степени образования, но этого веселого говоруна понять не мог, с первого раза приметил, что он не якутский житель, но из какого звания? То думал, что он поверенный питейного откупа или служащий в Американской компании. Лица эти всегда бывали из приезжих. Но почему он с усами? Усы принадлежали тогда одним кавалеристам. Гость посидел у нас около часа, раскланялся и ушел.

– Кто это? – спросил я у своего чиновника.

– Государственный преступник Александр Бестужев, на пути в Якутск он жил в нашем городе целую неделю.

Так вот где узнал я Александра Бестужева! И молодец, и красавчик, и говорун, и весельчак, и автор прекрасных повестей! Да где я прежде видел его? А… в Юсуповском саду! Этот постоянный гуляка в адъютантском мундире, которого я видел в саду, был Александр Бестужев, и я не знал, что это Бестужев. Слыхал, что он – адъютант герцога Вюртембергского. Поднимая в голове происшедшее, вспомнил, что видел этого офицера 14 декабря на Петровской площади перед взбунтовавшимися ротами Московского полка. В одной руке была у него обнаженная шпага, в другой – белый платок. Он часто махал им и кричал: «Ура, Константин!» Тут были и другие офицеры, мне неизвестные, в шинелях, подпоясанных платками, у иного шпага, у другого пистолет. Все люди молодые <…>.

Когда я узнал, кто был у нас в гостях, мне стало досадно, зачем товарищ не дал мне знать, что гость наш Бестужев. Зачем я сам не спросил: с кем имею удовольствие говорить? Надобно поправить упущение! Но как? Чиновнику, приехавшему на следствие из губернии, неловко ехать с визитом к государственному преступнику. Пожалуй, выведут худое заключение и пошлют донос, а Якутск искони славился доносами. Начальник Якутской области принадлежал к числу таких людей, с которыми не дай бог иметь дела. Горд, раздражителен, интересен, скупяга, деспот. Просить его о чем-нибудь – значит навязываться на оскорбления. Чтобы познакомиться с Бестужевым, я должен был выдержать и спесь честолюбца, и жесткие ответы. Однакож вышло гораздо лучше, нежели я ожидал. Начальник сказал, что Бестужев не арестант, а только под надзором полиции. Он «бывает во всех лучших домах и ведет себя как нельзя лучше, а потому и вам непредосудительно посетить его.

Повести Александра Бестужева считались тогда бриллиантом нашей словесности. Мы выставляли его против Бальзака, знаменитого тогдашнего беллетриста, и радовались, что победа оставалась на нашей стороне. В ссылке Бестужев принял фамилию Марлинского и напечатал в одном журнале повесть «Испытание». Бестужев был то же, что потом Писемский, но в первом более светскости, более деликатности, видно адъютанта герцога Вюртембергского. Теперь находят в повестях Бестужева много неестественности и неправдоподобия. Видели и мы их, но, увлеченные прекрасным рассказом и занимательностью происшествия, пропускали без внимания слабости литератора. Так и теперь прощаются современным писателям неправильность языка, длинноты и подробные описания мелочей, даже грязь и безнравственные сцены.

Я смотрел на него не прежними глазами. Перечитывал в уме его повести и старался заметить в характере черты героев, которых он выводил на сцену.

Александр Бестужев квартировал в небольшом деревянном домике, разделенном сенями на две половины. В одной жила хозяйка с семейством, другую занимал литератор. Помещение его состояло из двух комнат, зальца и спальни. Мебель деревянная, крашенная масляной краской, как обыкновенно у мещан. На столе не было ни книг, ни бумаг, ни малейшего признака беллетристического. Хозяин был одет в сюртук и брюки, будто готовился идти со двора.

1. Центральный государственный исторический архив СССР, ф. 777, оп. 2, д. 34, лл. 10 – 16.[↩]
2. «Восстание декабристов. Материалы», т. VIII, ГИЗ, Л. 1925, стр. 279.[↩]
3. Там же, т. I, стр. 472.[↩]
4. »Воспоминания Бестужевых», Изд. АН СССР, М. – Л. 1951, стр. 402. [↩]
5. »Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи», ГИЗ, М. – Л. 1926, стр. 32. [↩]