Неизвестные произведения А. К. Толстого в архиве Уваровых

Алексею Константиновичу Толстому совсем скоро двести лет. Круглая дата, как обычно, — повод для подведения итогов и предъявления достижений в деле сохранения и изучения творческого наследия писателя. В этом отношении главное из насущных дел и замыслов — Полное собрание сочинений Толстого (ИРЛИ РАН). Процесс подготовки такого издания предполагает в том числе и архивную работу по сверке текстов с рукописными источниками. И на этом этапе выявляются ранее неизвестные и не публиковавшиеся документы, имеющие отношение к классику.

Полноценного именного архивного фонда у писателя нет¹, поэтому материалы приходится собирать по фондам его родственников (например, Перовские, Жемчужниковы) и друзей. Среди них особое место занимает граф Алексей Сергеевич Уваров (1825-1885), сын министра народного просвещения Сергея Семеновича Уварова. Прежде всего потому, что «в одном лице» совмещает и друга, и родственника: его мать — дочь Алексея Кирилловича Разумовского от первого брака с гр. В. П. Шереметевой. А мать А. К. Толстого Анна Алексеевна — дочь Разумовского от второго брака, с М. М. Соболевской. То есть Алексей Константинович и Алексей Сергеевич — сводные двоюродные братья. Но общение между ними строилось не столько на родственных связях, сколько на взаимной дружеской симпатии, которая позволяла быть вполне откровенными и, что называется, не выбирать выражений. Возможно, дальнейшее изучение взаимоотношений двух незаурядных личностей, живо интересовавшихся российской историей (А. Уваров — видный ученый-археолог и общественный деятель), многое прояснит в творчестве Толстого, особенно в его балладах и драматургии.

Какие же сокровища таит в себе фонд Уваровых в Отделе письменных источников Государственного исторического музея?

Первое и бесспорное: неизвестное письмо А. Толстого А. Уварову.

Благодатный Уваров!²

Да благословит тебя Лука врач и Пантелеймон целитель за то, что ты, как Приап, украшаешь мой сад и подобно ему, издаешь? > из себя семя. Что до твоего поручения, то прости меня, что я досюлева его не мог исполнить: 1-е ибо потому, что я был болен в Пустыньке. 2-е ибо потому, что приезжая вчера в город незастал дома (два слова зачеркнуто — неправильно написанная фамилия Веневитинова. — А. Ф.) Веневитинова. Сегодня же я нарочно остался здесь дабы завтра чем свет застать его и накрыть сетью прежде чем он опомнится и вылезет на свежий воздух. В спальном запахе передам ему твою записку и навяжу ее ему на шею вместе с галстухом!

Ты не соврал, сказав, что я окончил Серебряного. Да, я его окончил. Ты спрашиваешь, доволен ли я им? Да, я им доволен. Плюнь тому автору на голову, который скажет тебе, что он недоволен своим произведением.

Николеньке передал желание твое получить Кузьму натурщиком, но представляется вопрос: спереди, или сзади? Это надобно сперва обсудить.

В Поречье мне очень хочется приехать, и чем черт не шутит? Может быть весной я приеду к тебе вместе с вальдшнепами.

Прости, не поминай лихом.

Твой по гроб жизни

Ал. Толстой

Правда ли, что ты в Дворянском собрании пел: не одна во поле дороженька?

Северная Пальмира

10 февраля 1862

Когда же ты (1 сл. нрзб, возможно — приедешь, прилетишь. — А. Ф.) в Пустыньку за собаками, а в Красный Рог за козами? Видно у тебя их много в носу, что ты презираешь мое подношение.

Содержание письма, почерк (довольно небрежный в частной переписке) и подпись не оставляют сомнений в принадлежности документа А. Толстому. Прежде всего важны указания на Поречье (имение Уваровых недалеко от Бородина Московской губернии), Красный Рог, Пустыньку (имения, владельцем которых тогда был А. Толстой) и весьма ценное (хотя и шутливо-ироничное) обобщение по поводу авторского отношения к только что завершенному произведению — роману «Князь Серебряный». Пантелеймон-целитель в первой фразе письма словно предшествует поэтическому обращению через четыре года к этому образу в балладе «Пантелей-целитель» (1866). Упоминание вальдшнепов свидетельствует об особой любви Алексея Константиновича именно к этому виду охоты (ср., например, с его письмом А. Бахметеву от мая-июля 1866 года).

Стилистика письма указывает на непринужденно-дружеский характер отношений Толстого и адресата; финальная шутка про коз вызывает в памяти поэтические эксперименты Козьмы Пруткова с таким приемом, как каламбур (см., например, «Подражание Гейне» («На море, у самой заставы…»), «Из Гейне» («Фриц Вагнер, студьозус из Иены…»).

Многие фрагменты нуждаются в комментарии: с чем связано сравнение Уварова с Приапом, что за поручение приятеля должен был исполнить Толстой, каково содержание записки, которую нужно было передать Веневитинову, кто из Веневитиновых имеется в виду (может быть, Алексей Владимирович (1806-1872), чиновник московского архива Министерства иностранных дел, сенатор), кто такой Николенька, о каком Кузьме (Пруткове? Камердинере Владимира Жемчужникова?) идет речь, почему Кузьма нужен Уварову в качестве натурщика (говорит ли это о художественных опытах известного археолога), имеют ли отношение к охоте собаки в Пустыньке и козы в Красном Роге?

Как видим, новое знание лишь добавляет вопросов, требующих решения.

Второй документ — сатирическая ода — принадлежит перу Толстого лишь предположительно, поскольку различимая подпись или другие бесспорные основания для атрибуции отсутствуют. На авторство Алексея Константиновича указывает совпадение почерка здесь и в предыдущем письме. Приписка после текста оды скорее всего адресована Уварову.

Ода Его превосходительство Мусин-Пушкин³

О ты пространством преобширный,

С китайской лысой головой,

И глупой рожей трехаршинной

Ты ужасаешь всех собой.

Ты тот, чье имя не дерзнем

Мы произнесть без отвращенья,

Кто нас приводит в изумленье,