№5, 1962/Обзоры и рецензии

Не хватает научной глубины

После XX съезда партии, когда создались благоприятные условия для творческого развития марксистско-ленинской теории и подъема всей идеологической работы, появилась возможность исправить несправедливость в отношении многих выдающихся деятелей партии, в том числе и А. В. Луначарского, заслуги и значение работы которого долгое время преуменьшались, а ошибки раздувались и выпячивались. Уже за 1957 – 1958 годы было выпущено разными издательствами восемь сборников его статей. Готовится восьмитомное собрание сочинений Луначарского по литературной критике и эстетике. Интересные главы и страницы, повешенные Луначарскому, появились в книгах воспоминаний К. Чуковского, К. Зелинского, В. Шульгина, О. Литовского, Л. Никулина, Н. Сац и др. В периодической печати опубликовано несколько серьезных статей о Луначарском-критике. А в 1960 – 1961 годах вышли первые книжки о Луначарском (Н. Бычковой и А. Лебедева, Н. Самойловой, П. Бугаенко). Эти брошюры должны помочь массовому читателю получить общее, суммарное представление о деятельности и творчестве первого наркома просвещения. Однако их появление, разумеется, не снимало вопроса о книге, которая содержала бы более развернутую и конкретную характеристику жизни, работы, взглядов А. В. Луначарского. Отсюда естественный интерес к изданной «Советским писателем» книге Анатолия Елкина1.

В работе привлекает любовь автора к герою своей книги, правильная оценка того большого вклада, который он внес в литературную критику, в теорию советской литературы. В книге говорится о таких важных сторонах критической и литературоведческой деятельности Луначарского, как разработка проблем социалистического реализма, пропаганда культурного наследия и защита идеи литературной преемственности, борьба за многообразие советского искусства, за связь искусства с современностью, за передовое мировоззрение советского писателя. Отдельные главы посвящены взглядам Луначарского на сатиру, на роль и характер литературной критики. А. Елкин приводит много замечательных мыслей критика, пробуждая у читателя желание обратиться к работам самого Луначарского. В биографических разделах книга (к ним относятся первая и вторая главы) привлечены интересные свидетельства современников. Однако книга в целом оставляет чувство неудовлетворенности.

Главный ее недостаток – поверхностность, стремление «коснуться до всего слегка», без углубления, которое необходимо, чтобы по-настоящему разобраться в затронутых сложных вопросах. Проиллюстрируем это на конкретном примере. На стр. 98 – 104 идет речь о Пролеткульте и об отношении к нему Луначарского. Оставим в стороне примеры упрощенчества в характеристике творчества поэтов, связанных с Пролеткультом и «Кузницей», вроде объяснения космизма и абстрактного коллективизма поэтов первых лет революции результатом каких-то директив пролеткультовского руководства: «…зачастую руководство этих организаций толкало поэтов на абсурдно-обезличенное отображение людей, этакое «космически» неконкретное восприятие мира» (стр. 99). Остановимся только на том, как разрабатывается здесь тема «Луначарский и Пролеткульт». Известно, что Луначарский не дал своевременно отпора пролеткультовским требованиям независимости от советского государства, от партии. Он даже поддерживал это стремление к автономии, за что и подвергся критике со стороны В. И. Ленина. Констатированием этих общеизвестных фактов и ограничивается А. Елкин, прибавляя еще, что нельзя отождествлять отношение к литературному наследству Луначарского и ряда идеологов Пролеткульта.

Но ведь расхождение Луначарского с «ультрапролеткультовцами», если воспользоваться его определением, не исчерпывалось отношением к культурному наследию, оно касалось многих важных вопросов. Таков, например, вопрос о том, кто может быть пролетарским художником. Луначарский отбрасывал нелепую, по его словам, версию, будто пролетарский писатель должен иметь непременно пролетарское происхождение. Он отстаивал тезис о том, что «пролетарскую психику может приобрести и интеллигент, если он, так сказать, усыновлен пролетариатом, представляет собой, например, преданного борца коммунистической партии» 2.

Луначарский не разделял и распространенного среди пролеткультовцев мнения о том, что пролетарский художник будет одновременно и художником и рабочим, что он не должен отрываться от станка. На Всероссийском съезде Пролеткульта Луначарский выступил со специальным докладом о профессионализме в искусстве. Следует отметить, что по этим пунктам критическая позиция Луначарского в отношении пролеткультовских «теорий» совпадала со взглядами Ленина, о чем свидетельствуют заметки, сделанные Владимиром Ильичей в 1922 году на полях газеты «Правда» со статьей В. Плетнева.

Луначарский отрицательно относился и к тем пролеткультовцам, которые на все лады воспевали машину и с одобрением говорили об ее влиянии на психику пролетария, о том, что он сам уподобляется машине. Луначарский считал, что этот «зов к власти машины»»может лишь толкать пролетариат к обесчеловечению и обезличению его, а мы этого вовсе не хотим» 3.

Только учитывая все это, можно правильно определить позицию Луначарского в вопросе о Пролеткульте. Важно отметить, – и этого тоже не сделано в книге А. Елкина, – что Луначарский извлек серьезные уроки из ленинской критики его выступления на съезде Пролеткульта и из письма ЦК партии «О пролеткультах», осознав свою ошибку в вопросе о политически вредных сепаратистских и автономистских тенденциях Пролеткульта. Уже в декабре 1920 года он четко заявил: «Полной автономии ни для кого не может быть, потому что все должно идти в ногу с революцией» 4.

Как хорошо усвоил Луначарский ленинскую установку в пролеткультовском вопросе, показывает эпизод с возникновением в 1923 году так называемого «Пролеткино», которое, намереваясь вести дело «в чисто пролетарском духе», пыталось противопоставить себя Госкино. Луначарский решительно возражал против повторения пролеткультовских ошибок, против «устройства в общем весьма тщедушных, чахлых Людьми и средствами, как бы частнорабочих учреждений рядом с рабочими же государственными…» 5.

Совершенно недостаточно внимания уделено в книге тому, как Луначарский решал важнейший вопрос о политике партии в области литературы и искусства. Эту тему надо было осветить более подробно хотя бы потому, что были попытки изображать Луначарского, используя его отдельные не совсем точные и четкие формулировки, чуть ли не сторонником полного невмешательства советского государства в развитие литературы и искусства. Нужно было отчетливо показать, как Луначарский характеризовал задачи советского государства в области искусства, как он осуждал и излишнее администрирование в вопросах искусства, и пассивность, исходящую из убеждения, что здесь все должно быть предоставлено собственному течению вещей. Нельзя выяснить литературной позиции Луначарского советской эпохи, не рассмотрев того, как он оценивал и пропагандировал историческую резолюцию ЦК РКП (б) «О политике партии в области художественной литературы».

Иногда мы встречаемся в книге с нарушением исторической правды и сглаживанием острых углов.

Например, А. Елкин правильно отмечает, что Луначарский приветствовал «Мистерию-буфф» и дал положительную оценку произведения. Здесь нужно было бы даже отчетливее сказать, что первая постановка пьесы могла состояться только благодаря активной помощи Луначарского, давшего, вопреки сопротивлению недоброжелателей Маяковского, категорическое распоряжение предоставить для спектакля театральное помещение. Но автор книги ни словом не заикнулся о том, что Луначарский видел в пьесе и идейно-художественные недостатки, о чем он говорил в письме в Театр РСФСР от 13 июня 1921 года, но поводу постановки второго варианта пьесы.

А. Елкин прибегает к фигуре умолчания, вероятно, из ложного опасения, что замечания о каких-то отдельных ошибках или слабых сторонах в творчестве Маяковского на том или другом его этапе могут принизить значение великого поэта революции. В результате не получается того диалектического и разностороннего подхода к явлениям литературы, которому как раз и нужно учиться у Луначарского.

Очевидно, из тех же соображений, как бы не бросить какую-то тень на Маяковского, односторонне освещается и вопрос об отношении к поэту В. И. Ленина. В книге говорится о широко известной положительной оценке, данной Лениным стихотворению «Прозаседавшиеся», но не упоминается о записках Ленина по поводу издания «150 000 000», хотя эти записки имеют непосредственное отношение к теме книги: ведь в них содержится порицание Луначарского за поддержку печатания этой поэмы сравнительно большим по тому временя тиражом в обстановке сильнейшего бумажного и типографского кризиса, а одна из записок адресована самому Луначарскому. Надо учесть, кстати, что ленинские замечания о футуризме оказали влияние на Луначарского, Присущее ему и прежде отрицательное отношений к футуризму становится более отчетливым, лишенным прежних колебаний, оговорок, противоречий.

В результате замалчивания подобных документов книга создает у читателя антиисторическое представление о том, что в первые послеоктябрьские годы к Маяковскому и его выступлениям критически относились только «вульгаризаторы из Пролеткульта» и «враги нового, пролетарского искусства» (стр. 89, 88).

Некоторые замечания вызывают и страницы, посвященные теме «Луначарский и Горький». А. Елкин правильно дает высокую оценку замечательным статьям Луначарского о Горьком (в частности, таким, как «Горький-художник», «Самгин»). Но ведь Луначарский писал о Горьком на протяжении тридцати лет, и его оценки, его трактовки горьковского творчества не оставались неизменными. Встречавшиеся прежде ошибочные высказывания пересматривались и исправлялись. А. Елкин предпочитает этого не касаться. Например, он противопоставляет отношение к горьковским произведениям, в частности к роману «Мать», Луначарского и Воровского. У Воровского отмечаются «упреки Горькому в «идеализированной односторонности» героев романа «Мать» (стр. 195). «Иная концепция у Луначарского», – пишет А. Елкин (стр. 196). Но ведь известно, что на определенном этапе и Луначарский неодобрительно относился к романтике в «Матери». «Романтика Горького, – писал он еще в 1924 году, – сказалась в том, что он как-то засахарил рабочих, осветил какими-то бенгальскими огнями свои фигуры» 6. Это не так далеко от оценки Воровского.

Если здесь А. Елкин в какой-то мере «улучшает» историю, то кое-где он не избежал другой крайности. Такой характер носят замечания о драматургии Луначарского на стр. 86 – 87. Здесь говорится и о мистико-символическом характере таких пьес Луначарского, как «Маги», и об отрицательном отношении к ним зрителя, и о резкой критике, которой подвергалась драматургия Луначарского со стороны Маяковского, и о том, что диспут в Доме печати превратился в беспощадное судилище над Луначарским, в течение которого все выступавшие осуждали и бранили его драмы. И так как о драматургии Луначарского и дальше не сказано ни одного доброго слова, то у читателя создается впечатление, что вся она (включая упоминаемого здесь «Оливера Кромвеля») – какое-то мрачное пятно, какая-то явно порочная часть его литературного наследия, сплошь состоящая из ошибок.

Между тем драматургия Луначарского в своей важнейшей части была заметным и интересным явлением в истории советского театра и драматургии первых послеоктябрьских лет. На диспутах и в печати Луначарского-драматурга не только осуждали и бранили, как это получается у А. Елкина. Лучшие пьесы Луначарского получали высокую оценку. Что же касается рецензии Керженцева, упоминаемой в книге и представленной здесь только с положительной стороны, то ведь критика его в большой мере была левацки-вульгаризаторской. Разумеется, лучше было совсем не говорить о драматургии Луначарского, чем представить ее так однобоко, ограничиваясь беглыми упоминаниями.

Серьезнейшим недостатком книги является то, что она построена преимущественно на материале, лежащем, так сказать, на поверхности, без обращения к архивным материалам, к дополнительным источникам, без серьезного использования периодики тех лет, о которых идет речь.

Вся биографическая часть опирается, если не считать мемуарных свидетельств нескольких современников, только на книгу Луначарского «Воспоминания о революционном прошлом». Лишь в одном-двух случаях привлекается неопубликованный материал из отдела рукописей Института мировой литературы.

Исследовательские разыскания, обращение к архивным фондам и документам помогли бы обогатить и уточнить почти каждую страницу. Вот маленький пример. В начале книги говорится о том, что детство Луначарского прошло под сильным влиянием друга его семьи А. И. Антонова. Между тем А. И. Антонов — не просто друг семьи, а отец Луначарского, о чем говорит сам Анатолий Васильевич в одном из неопубликованных вариантов своей автобиографии.

Впрочем, в книге имеется немало неточностей, которых можно было бы избежать и без обращения к архивам. Они начинаются с даты рождения. Луначарский родился не 24 ноября 1875 года, а 11 ноября поста-рому стилю, то есть 23-го по новому. Статья «Чему учит Короленко» относится не к 1906, а к 1903 году. Речь на открытии свободных художественных мастерских Луначарский произнес не в 1919 году, как сказано на стр. 79, а в 1918-м. 2-й пленум Оргкомитета Союза советских писателей с докладом Луначарского состоялся не в марте, а в феврале 1933 года. Спектакль «Снегурочка» Островского, о котором Луначарский писал рецензию, был поставлен не в театре Соловцова, а в другом киевском театре – театре Общества грамотности. Луначарский возвращался в 1917 году из Швейцарии в Россию через Германию не «вместе с Левиным», как утверждается на стр. 56, а несколько позже, вторым поездом. В книге сообщается, что из «Крестов», где Луначарский находился, будучи арестован в июльские дни 1917 года, его освободила Октябрьская революция. На самом же деле он вышел из тюрьмы в августе и был избран тогда же товарищем городского головы в Петрограде. На стр. 131 упоминается о сборниках Луначарского «Театр и революция» и «Письма о драматургии». Первый сборник действительно вышел в 1924 году, второго же никогда не было. Этот перечень фактических ошибок можно было бы продолжить.

В книге много цитат. Это естественно для работы, которая ставит своей задачей ознакомить читателя с мыслями и высказываниями писателя, критика, публициста. Нужно, чтобы звучал его голос. К сожалению, эти цитаты только в небольшой своей части сопровождаются сносками и указаниями на источники. И если читатель, допустим, преподаватель-словесник, захочет узнать, где и в каком контексте сказал Луначарский приведенные на стр. 211 слова о поэме Маяковского «Владимир Ильич Ленин», то автор, увы, этому любознательному читателю не поможет.

Книга, очевидно, рассчитана на довольно широкие слои читателей, интересующихся вопросами литературы, критики, эстетики. Об этом свидетельствует стремление к популярности изложения. Однако в таком случае многое нуждается в дополнительных разъяснениях. Например, на стр. 23 в цитате из Ленина упоминаются псевдонимы: Рядовой, Галерка, Шварц. Читатель может не понять, что речь идет о Богданове, Ольминском, Воровском. Ничего не скажут многим читателям без комментариев такие имена, как Ремизов (стр. 13). Требуется расшифровка таких понятий, как «механистическая теория В. Переверзева» и т. д.

Сам автор рассматривает свой очерк «лишь как подступы к более обстоятельной работе» о Луначарском. Хочется, чтобы будущие работы о жизни и творчестве одного из виднейших строителей социалистической культуры7 избежали недостатков рецензируемой книги.

  1. Анатолий Елкин, А. В. Луначарский. Эстетические взгляды, общественно-литературная и критическая деятельность, «Советский писатель», М. 1961, 231 стр.[]
  2. А. В. Луначарский, Критика и критики, ГИХЛ, М. 1938, стр. 218.[]
  3. «Искусство народов СССР», вып. I, ГАХН, 1927, стр. 19.[]
  4. «Вестник театра», 1920, Не 76 – 77, стр. 4. []
  5. «Известия», N 163, 22 июля 1923 года. []
  6. А. Луначарский, Литературные силуэты, Госиздат, М.-Л. 1925, стр. 149.[]
  7. А. Елкин употребляет выражение «…командир молодой советской культуры…» (стр. 8). Думается, что «командир» – не очень подходящее слово в применении и к Луначарскому и к культуре.[]

Цитировать

Трифонов, Н. Не хватает научной глубины / Н. Трифонов // Вопросы литературы. - 1962 - №5. - C. 207-212
Копировать