№10, 1962/Обзоры и рецензии

Наследие Аксакова и русская литература

С. Машинский, С. Т. Аксаков. Жизнь и творчество, Гослитиздат, М. 1861, 543 стр.

Советское литературоведение до недавнего времени оставалось в долгу перед С. Т. Аксаковым. У нас не было ни одной новой книги об этом замечательном мастере русской реалистической прозы XIX века. Потребность в таком труде, написанном с позиций марксистской методологии, тем более ощущалась, что, вследствие немалой сложности творческого облика Аксакова, в различных общих работах по истории русской литературы получило широкое распространение большое количество предвзятых и глубоко ошибочных суждений о писателе. На последней странице вышедшей в прошлом году монографии С. Машинского «С. Т. Аксаков. Жизнь и творчество» выставлены даты: «1953 – 1960». Восемь лет упорного и систематического труда положил автор на изучение жизненного и творческого пути Аксакова. Задача, стоявшая перед исследователем, была и нелегкой и благодарной. Нелегкой потому, что требовалось разобраться в сложнейших проблемах, от разрешения которых зависело правильное понимание литературного наследия Аксакова, критически пересмотреть все то несостоятельное и ненаучное, что было «наговорено» на автора «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука». Благодарной потому, что предстояло прежде всего поднять целину архивных залежей, а наш» архивохранилища, как правило, щедро вознаграждают исследователя за время и труд, потраченные на разведки в их недрах.

Основные положения книги С. Машинского были предварительно разработаны автором в ряде статей, посвященных отдельным вопросам биографии и творческой деятельности Аксакова. Им же было подготовлено к печати и прокомментировано первое и до сих пор единственное научно-критическое издание сочинений писателя в четырех томах, выпущенное Гослитиздатом в 1955 – 1956 годах. Изданию предпослана обширная вступительная статья. Комментарии, в значительной степени построенные на впервые привлеченном архивном материале, представляют большой историко-литературный интерес. Достойным завершением этой многолетней и целеустремленной работы и является рецензируемая монография С. Машинского.

Без преувеличения можно сказать, что Аксаков в немалой степени заново открыт С. Машинским. Вниманию читателя предложено серьезное и вдумчивое исследование, всесторонне освещающее жизнь и творчество Аксакова и определяющее место писателя в русском литературном процессе.

В самом начале своей книги С. Машинский указывает, что существует два типа художников. В творчестве одних «открыто и полно отражены самые острые конфликты времени, самые волнующие социальные вопросы, самые важные для общества нравственные и политические проблемы». В произведениях других «живой пульс времени… не прослушивается сразу, он как бы запрятан в бесхитростных судьбах героев, в повседневном размеренном ритме их жизни, в неторопливом течении событий». К такому типу художников, неизмеримо более трудных для осмысления, чем первые, принадлежит Аксаков. Однако С. Машинский сумел в «созерцательных» и намеренно «объективистских» творениях Аксакова нащупать этот нелегко уловимый «живой пульс времени», благодаря которому они предоставляют читателю «громадный материал для критических обобщений» я часто подсказывают такие выводы, о которых и не думал сам автор. Как известно, примирительный тон заключительных строк «Семейной хроники» о «добрых и недобрых людях» не помешал Добролюбову увидеть в мемуарных произведениях Аксакова красноречивый антикрепостнический документ.

Обычно литературоведы обходили ранний период литературной деятельности Аксакова, говоря о ней скороговоркой и большей частью пренебрежительно. Конечно, если бы он не написал впоследствии своих рыболовных и охотничьих записок, «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука», место его в русской литературе было бы весьма скромным. Но ранние произведения писателя приобретают определенный интерес с точки зрения эволюции его дарования, и это раскрыто в работе С. Машинского. Оставаясь все время в границах строгого историзма, не преувеличивая значения раннего творчества Аксакова, С. Машинский прослеживает постепенное и неуклонное развитие в нем реалистического начала. Он убедительно показывает, как лучшими сторонами своего литературного таланта Аксаков способствовал утверждению реализма в русской литературе. В это великое дело он внес свой вклад и как театральный критик, и как автор книг об уженье рыбы и ружейной охоте, и как «летописец» семьи Багровых. Свежи и содержательны сделанные в монографии сопоставления «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова-внука» с другими произведениями русского мемуарного и автобиографического жанра – от «Былого и дум» Герцена до «Детства» Горького.

Одной из наиболее важных и ответственных глав монографии является глава «В кругу славянофилов», посвященная характеристике общественно-политического облика Аксакова. Не отрицая консервативности писателя (это было бы невозможным), С. Машинский справедливо настаивает на том, что идейная близость Аксакова к славянофилам, обусловленная боязнью революционных потрясений и неудовлетворенностью современной николаевской действительностью, еще не делает его теоретиком и практиком славянофильства. Догматизм – и доктринерство, в большей или меньшей степени свойственные всем славянофилам, были чужды Аксакову. Не разделял он и пристрастия их к немецкой идеалистической философии.

С. Машинский разрушает еще одно распространенное в литературе убеждение: о том, что в доме Аксаковых царила тишь да гладь, основанная на полном единодушии членов семьи по всем вопросам Общественной и умственной жизни. На самом деле тесная дружба и взаимное уважение не исключали подчас существенных разногласий между «стариком» Аксаковым и сыновьями – Константином и Иваном. Очень показательна в этом отношении разница в оценке таких литературных явлений, как раннее творчество Тургенева или «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя. В обоих случаях «старик» Аксаков оказывался гораздо более проницательным и «передовым», чем «го сыновья.

Не менее интересна глава «С. Т. Аксаков и Гоголь», в которой С. Машинский анализирует сложные взаимоотношения, существовавшие между великим писателем и семьей Аксаковых. К творческим связям между Аксаковым и Гоголем С. Машинский не раз обращается в других главах монографии. Характеризуя художественный метод Аксакова, автор отмечает: «Нет, кажется, двух писателей более непохожих друг на друга, чем Гоголь и Аксаков. И, однако же, автор ‘»Семейной хроники» во многом близок Гоголю и его школе». Эта близость прежде всего сказалась в принятии основного положения гоголевской эстетики, заключавшегося в том, что для художника «нет низкого предмета в природе» (вторая редакция повести Гоголя «Портрет»!, что повседневная действительность проникнута поэзией, нужно лишь уметь «придавать пошлым (то есть обыденным. – К. П.) мелочам интерес художественного представления» (рецензия Аксакова на роман Ю. Жадовской «В стороне от большого света»). Гоголевское влияние усматривается С. Машинским и в тех лирических отступлениях, которые так часто у Аксакова прерывают повествование.

В художественном методе Аксакова-реалиста, как подчеркивает С. Машинский, наблюдается своеобразное сочетание гоголевских традиций с традициями пушкинскими. Последние дают себя знать в «прозрачной, как стекло», ясности художественной формы. С этой стороны очень любопытны извлеченные С. Машинским из рукописей Аксакова примеры работы писателя над языком и стилем. Пушкинское начало в творчестве Аксакова тем более не случайно, что еще в 1830 году он напечатал «Письмо к издателю «Московского вестника» о значении поэзии Пушкина», в котором открыто выступил против попыток тогдашней критики «оскорбить, унизить всякими, даже нелитературными средствами» поэта, многие стихи которого, «огненными чертами врезанные в душу читателей, стали народным достоянием».

Новы по материалу страницы, посвященные аксаковским «Запискам об уженье рыбы» и «Запискам ружейного охотника Оренбургской губернии». Большой успех этих книг С. Машинский объясняет не только их литературными достоинствами, о чем и раньше говорилось, но и возросшим в середине XIX века в России интересом к проблемам естествознания. В это время появляются капитальные труды русского биолога-эволюциониста К. Ф. Рулье и его последователя Н. А. Северцова. Публичные чтения Рулье вызывают известную статью Герцена, в которой он ратует за распространение естественно-научных знаний и указывает на их значение для развития передового мировоззрения в России. Обе книги Аксакова «отвечали той общественной потребности, которую тонко и точно сформулировал Герцен. В «форме живой, как живая природа», и «языком откровенным, простым, как его собственный язык», Аксаков поведал широчайшему кругу людей важные, серьезные вещи… Описывая своих рыбок и птичек, автор вначале едва ли даже подозревал, каким неоценимым подспорьем для науки, самой передовой в то время науки, были его наблюдения. Они объективно обосновывали выводы, к которым пришла школа Рулье».

Монография С. Машинского представляет собой выношенный, продуманный до мельчайших деталей и тщательно отработанный труд. Поэтому никакие частные замечания не могут поколебать заслуженной им высокой оценки, которую он уже получил в нашей печати. И все же хочется сделать несколько замечаний.

Раздел, посвященный «Запискам об уженье рыбы», в главе «Художник и охотник», на наш взгляд, нуждается в расширении. Справедливо отмечая, что уже современный Аксакову читатель увидел в них «не практическое руководство к рыбной ловле, но произведение искусства, таившее в себе радость поэтического познания действительности», С. Машинский, однако, не иллюстрирует этого утверждения конкретными примерами. Между тем анализ таких мест книги, как чудесные описания грозы или знойного полдня в главе «Об уменье удить», напрашивается здесь сам собою. Сказанное относится отчасти и к «Запискам ружейного охотника Оренбургской губернии». Художественные особенности аксаковских «портретов» рыб и, птиц вообще недостаточно раскрыты С. Машинским. А это следовало бы сделать. Ведь сам автор приводит восторженные слова Горького по поводу «Записок об уженье рыбы», вложенные в уста одного из персонажей «Жизни Клима Самгина»: «Удивительная книга, так знаете, написана – Брем позавидовал бы!»

В главе о «Семейной хронике» С. Машинский подробно и интересно говорит о жанровом своеобразии книги Аксакова. Современники воспринимали ее как произведение мемуарного жанра, и мемуарная, строго «документальная» основа ее очевидна. Но очевидно и то, что это не простые, а художественные мемуары, допускающие вторжение в композиционную ткань повествования различных жанровых признаков. Эта широта художественной формы и позволила Тургеневу усмотреть в «Семейной хронике» Аксакова «задатки будущего русского романа» (курсив мой. – К. П.).

Думается, однако, что это все же не дает права рассматривать «Семейную хронику» как «мемуары в форме романа». Такое определение находится в известном противоречии с другим утверждением автора монографии: «Почти все главы «Хроники» представляют собой как бы самостоятельные новеллы. В каждой последующей, наряду с основными, «сквозными», персонажами, появляются новые, эпизодические, сюжетная роль которых чаще всего исчерпывается в пределах данной главы». Попытка примирить эту композиционную особенность «Семейной хроники» с «ощущением полноты, свободы и непринужденности, которое присуще именно роману», не кажется убедительной.

Нельзя согласиться с тем, будто «эстетика классицизма жила представлениями, согласно которым предметом искусства может быть лишь возвышенная, идеальная сторона действительности». Наличие в наследии классицизма жанров сатиры, комедии, ироикомической поэмы, басни указывает на то, что он допускал обращение к «низким» сторонам жизни, но с открыто дидактической и моралистической целью.

Рамки литературоведческого исследования вынудили С. Машинского несколько ограничить характеристику Аксакова как театрального деятеля. Между тем статьи, мемуары, письма Аксакова представляют специально театроведческий интерес, «позволяют нам шире и глубже изучить историю русского театра». Автор предполагает посвятить этому вопросу особую работу. Хочется пожелать С. Машинскому, чтобы это намерение было выполнено с теми же плодотворными результатами, какие отличают рецензируемую монографию.

Цитировать

Пигарев, К. Наследие Аксакова и русская литература / К. Пигарев // Вопросы литературы. - 1962 - №10. - C. 210-213
Копировать