Накануне

Редакция получила ряд откликов на статьи М. Исаковского, В. Ручъева, А. Македонова и В. Гусева, открывшие в седьмом номере журнала дискуссию о современном состоянии поэзии. Сегодня на страницах журнала выступают поэты С. Наровчатов и Л. Озеров, критик Е. Осетров. В ближайших номерах редакция предполагает завершить дискуссию.

Известно, что примерно в середине 50-х годов произошла бурная активизация поэзии и резко возрос читательский интерес к стихам. Такая активизация была следствием больших и серьезных событий в общественной жизни страны, на которые поэзия, как самый «нервный» и мобильный жанр литературы, реагировала особенно обостренно и быстро. Но эта естественная активизация сопровождалась таким бумом, что часть литературной критики, оглушенная и ослепленная беспорядочными, но обильными словесными фейерверками, на время растерялась и в свою очередь приняла эти фейерверки на вооружение.

Иными критиками был подвергнут пересмотру сам взгляд на непрерывность литературного процесса. Нередкими стали заявления о «пустых десятилетиях» поэзии. Целые группы, плеяды, поколения поэтов выпадали из поля зрения этих критиков и литературоведов. Если перечитать их статьи тех лет, можно подумать, что поэзия тогдашних «молодых», на которых было сконцентрировано внимание, возникла путем самозарождения.

Бум продолжался и возрастал, к нему подключилась эстрада, сообщившая ему уж совсем фантасмагорический характер. Эстрадные представления (а это были именно представления) доставляли несомненное удовольствие зрителям и слушателям, но поэтов они портили. Заботу о форме и содержании нередко заменяла и подменяла забота о подаче стиха «на аудиторию». Появился тип поэта-актера, произносимое слово оттесняло напечатанное. И тот самый «синкретизм», которым запоздало восхищается А. Македонов, в результате принес поэтам куда больше вреда, чем пользы. Человек из зала, «соучастник поэтического процесса» (слова, о горьком значении которых не подозревает критик) брал слишком дорогую плату с поэта за свое «соучастие».

Но – время камни собирать и время их бросать – шум унялся, фейерверки погасли, и некоторые критики, уже конфузясь, вспоминают о недавних увлечениях. Спад шумихи начался года четыре назад. А сейчас она, как говорится, дело прошлое. И, что любопытно, нет желания полемизировать по этому поводу.

Но, оглядываясь назад, замечаешь одно парадоксальное явление. Все эти годы, ознаменованные шумихой главным образом вокруг трех-четырех имен, входят в историю поэзии совсем не под их знаком. Критики по инерции продолжают воспринимать активизацию поэзии сквозь призму творчества тогдашних «молодых», а лишь речь заходит о подкреплении своих положений реальными фактами, обращаются к произведениям вовсе других поэтов. Это забавное противоречие настолько явственно проступает в ряде статей, посвященных проблемам поэзии, что именно в силу своей явственности как-то никем и не замечается.

В самом деле, когда начинают говорить всерьез о серьезных достижениях поэзии за эти годы, то называют в первую очередь «За далью – даль» А. Твардовского, «Строгую любовь» и «День России» Я. Смелякова, стихи Л. Мартынова и, боюсь списка – не того назовешь или кого-нибудь упустишь, – поэмы и стихи доброго десятка поэтов, среди которых далеко не всегда находится место стихам и поэмам тех трех-четырех поэтов, имена которых тогда не сходила с уст.

Что же произошло? Да ничего особенного не произошло. И знаменитое «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить» повторять в данном случае не стоит. Три-четыре имени тогдашних «молодых» вошли бы в поэтическую рубрику и без той шумихи, которая поднималась вокруг них. Ибо это люди талантливые и каждый со своим голосом и лицом. Но нагрузка, возложенная на них временем, оказалась чрезмерной. Они выдерживали ее, пока тяжесть этой нагрузки делила с ними та волна, которая вынесла их на свой гребень. Волна схлынула, а нагрузка осталась прежней. Она могла бы раздавить их, но, к счастью, этого не случилось. Она попросту соскользнула с их плеч.

Поэзия в конечном счете от этого только выигрывает. Быть все время в фокусе общественного внимания дело нелегкое.