«Надо прекословить!» М. Горький и создание Союза писателей

В данном и предыдущем номерах «Вопросов литературы» мы печатаем «Очерки номенклатурной истории советской литературы (1932 – 1946)» Л. Максименкова, посвященные, в частности, Первому съезду советских писателей. В дополнение к этим материалам представляем статью В. Баранова, особо освещающую роль М. Горького в организации и проведении Первого съезда.

В Москву из Италии М. Горький приехал 19 мая 1933 года. Вернулся, как говорится, окончательно и бесповоротно. Убедившись в беспомощности Оргкомитета по созданию Союза писателей, вынужден был взять на себя функции его реального председателя: почетным, то есть свадебным генералом оставаться не захотел.

Главная цель, которую он ставил перед собой, – создание творческого объединения писателей-профессионалов на демократической, выборной основе. Предстояло преодолеть еще имевшую место групповщину, недоверчивое отношение к творчеству представителей интеллигенции, уничижительно именуемых «попутчиками». Не в последнюю очередь надеялся Горький и на то, что партийное руководство станет более лояльно относиться к творчеству интеллигенции.

Однако с самого начала и до конца съезда в течение 16 (!) дней (с 17 августа по 1 сентября 1934 года) на всех 26 (!) заседаниях отчетливо чувствовалась идеологическая заданность этого ставшего сугубо официальным мероприятия, сценарий которого был тщательно проработан в кабинетах власти.

Достаточно сказать, что начался съезд наставительной речью свежеиспеченного секретаря ЦК Жданова, обосновывающей изначальные преимущества молодой советской литературы перед деградирующей литературой буржуазного Запада. А закончилось первое заседание принятием восторженного «Приветствия И. В. Сталину», «который с гениальной прозорливостью ведет, коммунистическую партию и пролетариат СССР и всего мира к последней и окончательной победе» ¹.

Вообще жанр «приветствия» – уже самому съезду – вписывался в регламент его заседаний как постоянная величина. Всего было заслушано свыше 50 приветствий: от частей Московского гарнизона и колхозниц-ударниц Троицкой МТС Азово-Черноморского края, от Метростроя и художников-палешан. И без саамской народности Кольского полуострова тоже никак нельзя было обойтись.

На первом заседании был заслушан и «Доклад А. М. Горького о советской литературе». Название его, мягко говоря, не вполне соответствовало содержанию. Ни одного имени советских писателей в нем не прозвучало (о причинах – позже). Съезду был предложен скорее обзор развития художественного сознания с древнейших времен до современности.

Естественно, такой съезд критика русского зарубежья встретила в штыки (особая тема). Но вот как, – узнаем мы теперь, – восприняли доклад некоторые делегаты. Земляк Горького Н. Кочин, автор широко известного романа «Девки», спустя годы, после десятилетней отсидки в лагерях, писал: «Первый раз М. Горького я увидел на трибуне I съезда писателей в Москве. Он начал читать свою напечатанную речь, полную показной мудрости и псевдонаучности… Ничего никто не слышит, что-то бубнит под нос. Все потихоньку стали уходить… Зал пустел… Он перестал читать после полутора страниц и сказал, что в брошюре, которую издадут, вся его речь будет. Это всех удовлетворило. Я читал речь (она напечатана в стенограмме съезда) и удивлялся, зачем это ему надо: показывать свою эрудицию, от которой пахло потом, лженаукой и невероятной скукой… Значит, сдавать начал старик. Он потерял чувство действительности… Но иногда спохватывался, и тогда мелькал старый милый «путаник» М. Горький, который в 19 – 21 годах пошел против Ленина и написал прелестные «Несвоевременные мысли» – искренний плод взволнованного сердца…» ²Весьма показательное свидетельство, несмотря на проявление очевидной субъективности.

Теперь возникает главный вопрос: таким ли хотел видеть съезд Горький, включаясь в его подготовку?

Насколько на поверхности лежит все, о чем шла речь только что, настолько не раскрыты еще в должной мере деятельность М. Горького в ходе подготовки съезда, те цели, которые он ставил перед собой. Заглянуть же в эту, подводную часть айсберга крайне необходимо.

«БРУСКИ» – КАЖДОМУ ДЕЛЕГАТУ

Писательский съезд должен был состояться после очередного XVII съезда партии, который открылся 26 января 1934 года и стал «съездом победителей». Все враги мудрого вождя были разгромлены и посрамлены. Право Сталина на единоличное лидерство вынуждены были признать каявшиеся в своих ошибках Бухарин, Каменев, Зиновьев. Мир еще не знал такого потока восторженных словоизлияний.

Глядя в зал из-за стола президиума, почетный гость съезда Горький видел в руках делегатов какой-то одинаковый картонный футляр. Каково же было его изумление, когда он узнал о «начинке» футляра. Надпись: «Делегату XVII съезда партии». На торце: «Ф. Панферов. Бруски. Оборотни. Плотина. Твердой поступью».

Эти сочинения, любезно преподнесенные автором Горькому еще в 1931 году, изобиловали языковыми небрежностями, были лишены элементарного здравомыслия. Так, значит, партийное начальство стремится утвердить в сознании коммунистов это посредственное изделие в качестве образца идейности и партийности? Естественно, такое могло произойти только с благословения Хозяина, как теперь негласно величали Сталина.

В перерыве Горький разыскал редактора «Литературной газеты» Болотникова, занявшего эту должность по его рекомендации совсем недавно, в конце 1933 года. (Одновременно сотрудник ЦК Болотников был кооптирован в состав Оргкомитета и его Президиум.) В ответ на указание шефа немедленно поставить в номер материал о недавней дискуссии в ГИХЛе по роману «Бруски» Болотников мог только укоризненно покачать головой. Глаза Горького блестели озорно: «Надо! Непременно надо, Алексей Александрович!»

Получилось так. 28 января «Литгазета» крупным шрифтом дала шапку: «Заботам партии и товарища Сталина советская литература обязана своими успехами». На той же странице изображение подарка делегатам – того самого комплекта «Брусков». В следующем номере, 30 января, – информация на первой полосе. О том, как стоя, бурными, долго не смолкающими аплодисментами, криками «Ура Сталину!» встретили делегаты появление вождя. А вторую полосу этого же номера «украсила» статья Горького «По поводу одной дискуссии». Оказалось, на обсуждении «Брусков» в издательстве, как о том сообщала «Вечерка», Ф. Панферов в заключительном слове заявил, что, к сожалению, никто не говорил о некоем новом языке революции, проблеме, заслоненной разговорами о классике.

В своей статье Горький заявил, что панферовские языковые новации типа «скукожился», в изобилии засоряющие текст, – свидетельство дурновкусия. Выступает же Панферов «в качестве советчика и учителя. А учит он производству литературного брака». Когда же учитель считает, что «»если из 100 слов останется 5 хороших, а 95 будут плохими, и то хорошо», – это вовсе не хорошо, это преступно, ибо это есть именно поощрение фабрикации литературного брака», – настойчиво повторял классик. Такого подарка от Алексея Максимовича великий, вождь не ожидал никак. Тем более, что коллективизация у Федора Ивановича дана с партийных позиций. И хорошо показан партийный лидер – главный герой повествования…

М. Горький знал о том, что вождь явно благоволит Панферову, и отчетливо понимал: критика «Брусков» будет воспринята как выражение несогласия с Ним. Однако в том, что касается качества литературного произведения, профессионализма, его долг теперь вставать стеной на пути ремесленничества, изготовления скороспелых поделок на злобу дня, которые в изобилии создавали рвавшиеся в литературу честолюбивые недоучки. Пришла пора самому почаще следовать принципу, который в разговоре с Юрием Германом сформулирован вполне отчетливо: «Надо прекословить!»

«Соломоново решение» вождю найти было нетрудно: благо своя рука владыка. И вот на одном из заседаний съезда партии слово получает… товарищ Панферов! Не являющийся, кстати,, делегатом съезда. Начал свою речь он так, как будто статьи Горького вообще не существовало. «Товарищи, – обратился он к залу. – Вы разрешите мне как автору романа «Бруски» говорить языком «Брусков»». Зачем называть имя Горького? Все и так поймут, в пику кому оратор из молодых, да ранних начал свое выступление. А закончил он его заверением в том, что будет создана новая советская пролетарская литература, какой еще не видел старый буржуазный мир. Главный залог тому – сама новая действительность и мудрый вождь товарищ Сталин.

Речь Ф. Панферова была опубликована в «Литгазете» 10 февраля. А в следующем номере, 12 февраля, появляется редакционная статья «О «корявой мужичьей силе»», в которой язык «Брусков» подвергается еще более развернутой и аргументированной критике, чем в заметках «По Поводу одной дискуссии». Теперь-то и начиналась настоящая дискуссия о профессионализме, о культуре писательского труда. Думается, нет необходимости излагать ее ход. Статьи Горького «Открытое письмо А. Серафимовичу» (14 февраля), «О бойкости» (28 февраля), «О языке» (18 марта) хорошо известны. Их поддержали крупнейшие писатели М. Шолохов, А. Толстой и др. Гораздо важнее подчеркнуть: две последние опубликованы уже не в «Литгазете», а в «Правде»! Причем сопровождались они развернутым редакционным предисловием. «А. М. Горький в своих последних статьях вполне своевременно поднял вопросы исключительной важности – вопросы качества советской художественной литературы, в частности литературного языка». «Факта торопливой, небрежной и неряшливой работы не следует прикрывать политически наивными разговорами о том, что «растрепанный» язык наиболее подходящ для изображения «мужицкой стихии»<…> Редакция «Правды» целиком поддерживает А. М. Горького в его борьбе за качество литературной речи, за дальнейший подъем советской литературы» ³.

Итак, полная и безоговорочная победа Горького. После правдинского заключения Ф. Панферов добивается встречи с Горьким. Кается, посыпает голову пеплом. Чувствовалось, такого поворота не ожидал никак, совершенно потрясен…

О КАКОМ ПАРТИЙНОМ ДОКУМЕНТЕ

МЕЧТАЛИ РАППОВЦЫ

Это был второй сильнейший удар, которым жизнь награждала Ф. Панферова. И – столь же неожиданный, как первый. Вспомним же и об этом, первом ударе, нанесенном уже не только Ф. Панферову, но и всем его единомышленникам по РАПП.

Как известно, необходимость создания Союза советских писателей была провозглашена партией еще два года назад, в апреле 1932 года, когда было опубликовано постановление ЦК «О перестройке литературно-художественных организаций». Сенсационность этого события как-то довольно скоро стерлась в сознании истоков литературы. Но попробуем посмотреть на него глазами тех же рапповцев. Ну, ликвидировали бы «Серапионовых братьев»! Давно пора. Еще в конце Гражданской войны их честили за демонстративный аполитизм. Или конструктивистов, которые готовы были расшибить лоб, молясь на Америку. Или ЛЕФ с его словесными выкрутасами… Но ведь перестала существовать организация, которая верой и правдой служила партии, беспрекословно, без раздумий выполняя все ее указания. И партия же разгоняет их!

А ведь до самого последнего момента ничто, ну буквально ничто не предвещало рождения такого постановления! Более того, в недрах партийного аппарата, куда как свои люди вхожи рагаювцы, готовился документ прямо противоположного характера. В «Проекте резолюции о художественной литературе», готовившемся при непосредственном участии РАПП в начале января 1931 года, всячески подчеркивалась ведущая роль пролетарской литературы в деле культурной революции. «Проводимый РАПП, совместно с ВЦСПС, призыв рабочих ударников в литературу имеет крупнейшее значение в укреплении рабочего ядра и обеспечении за ним руководящей роли в пролетарской литературе» ⁴.»Основным условием коммунистического перевоспитания писателей является непосредственное участие их в социалистической стройке. Необходимо поддерживать и развивать выдвигаемые писателями новые формы писательского труда (литературные бригады, прикрепление к заводам и колхозам и др.)». Что же касается всяческих там попутчиков, то «литературные союзники должны стать одним из резервов пролетарской литературы» ⁵. То есть не рабочий, взявшийся за перо, должен возвышаться до уровня интеллигента, а, наоборот, интеллигент должен становиться «резервом» РАПП.

Хотя проект еще не вступил в силу, но энергичные пролет-писатели, пользовавшиеся поддержкой в партийных кругах, уже начинали продвигать свои идеи в жизнь. Так, успешно «пробили» идею театра «с коммунистическим идейно-творческим руководством». И соответствующее помещение уже подыскали. 21 июня 1931 года Секретариат ЦК принял специальное постановление о предоставлении РАПП (сиречь ее руководству) особняка на ул. Воровского (бывшей Поварской), который потом станет резиденцией СП СССР (Дом Ростовых).

На другой день после приезда Горького в Москву, 15 мая 1931 года, вернувшийся вместе с ним из Италии А. Б. Халатов, заведующий ОГИЗом, обращается к Сталину с письмом, носящим пометку «срочно».

«Дорогой т. Сталин,

<…>В связи с приездом А. М. Горького может быть Вы сочтете целесообразным принять меня, чтобы я информировал Вас о содержании наших бесед с Горьким в Сорренто. Ряд высказываний и положений А. М. представляет определенный интерес и было бы хорошо ввести в курс тех вопросов, которые ставятся А. М.» ⁶ Сталин с нетерпением ждал от Халатова такой информации.

Контакты Горького с Халатовым начались еще в 1917 году и продолжались свыше восьми лет. Их переписка охватывает бесконечное количество вопросов, связанных с излюбленным делом Горького – книгоиздательской деятельностью. Укрепляющимся намерением Горького вернуться в страну и воспользовался Сталин, послав к нему в Сорренто А. Халатова и его коллегу В. Проскуренкова. Трижды: 24 апреля, 3 и 7 мая – эта группа, включающая еще гостившего у Горького Л. Леонова, обсуждала огромный круг вопросов: о направлении деятельности таких журналов, как «Литературная учеба», «Наши достижения», «За рубежом», «СССР на стройке» и других, о литературных альманахах, о «Библиотеке поэта», о литературах народов СССР, об истории Гражданской войны, серии «История молодого человека» и т. д. План отличался воистину энциклопедическим размахом, и только Горькому с его феноменальной эрудицией под силу было поднять и осмыслить такое количество начинаний.

Однако не меньше волновало Горького и качество выпускаемых книг. В письмах Халатову он не раз довольно нелицеприятно отзывался о плохих книгах ОГИЗа. А низкие критерии как раз исповедовали рапповцы, прикрывавшиеся политической актуальностью своей продукции, клявшиеся в верности партийному, руководству и в простоте душевной декларировавшие порой: «Хоть сопливенькие, да свой!»

Горький не скрывал, что борьба, а точнее – групповая возня вокруг вопросов об идеологических приоритетах бесконечно раздражает его, потому что подобная «трата энергии», оборачивающаяся травлей «попутчиков», совершенно бесхозяйственна и должна быть прекращена. Подобного рода суждения классика, о которых А. Халатов докладывал Сталину, начинали направлять мысль вождя совсем не в ту сторону, в которую был направлен проект постановления ЦК, разрабатывавшийся с января 1931 года.

Стоит вспомнить в этой связи и важное мемуарное свидетельство Е. Замятина, знавшего, что между Горьким и Сталиным именно в это время, несмотря на всю разность их натур и позиций, завязались доверительные неофициальные отношения. Во время подобных личных встреч на дачах не раз Горький рассказывал Сталину о явных перегибах в рапповской литературной политике, и тот очень внимательно воспринимал жалобы писателей-«попутчиков». В немалой мере это подготавливало почву для совсем другого постановления, и 23 апреля 1932 года РАПП была ликвидирована.

Любопытна маленькая подробность поведения тогдашнего сталинского руководства. Опубликовано постановление 1932 года было ни раньше, ни позже как в день пересечения Горьким государственной границы в следующий его приезд в СССР. Дорогой подарочек – сюрприз!

А 7 мая 1932 года состоялось постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «Практические мероприятия по проведению в жизнь решения о перестройке организаций писателей». Был утвержден Оргкомитет Союза советских писателей в составе 24 человек во главе с Горьким, который был поначалу назначен почетным председателем. Реальным председателем пока стал редактор «Известий» И. Тройский. Секретарем – В. Кирпотин, зав. сектором художественной литературы ЦК.

1. Первый всесоюзный съезд советских писателей. 1934. Стенографический отчет. Репринтное издание // М.: Советский писатель, 1990. С. 19.[↩]
2. Кочин Н. Спелые колосья. Н. Новгород: Книги. 2001. С. 299.[↩]
3. Правда. 1934. 18 марта.[↩]
4. »Счастье литературы». Государство и писатели. 1925 – 1928. Документы. М., 1997. С. 97. [↩]
5. Там же. С. 100, 101.[↩]
6. «Счастье литературы». С. 112.[↩]