№3, 1984/Публикации. Воспоминания. Сообщения

Над рекой Тишиной (Материалы к творческой биографии Л. Мартынова)

Ему принадлежат исполненные горечи, мудрые и как всегда афористичные строки: «Со смерти все и начинается…» По-мартыновски изящное стихотворение это заставляет задуматься о значении того рокового рубежа, за которым начинается подлинно научное осмысление человеческого и творческого масштаба художника. Сегодня, когда Л. Мартынова уже нет среди нас, его вклад в русскую советскую поэзию представляется еще более значительным и весомым. По-новому видятся некоторые этапы большого литературного пути Мартынова, в частности сибирский период. Несмотря на ряд содержательных исследований о поэте, появившихся в последние годы, этот период еще остается сравнительно малоизученным. Предлагаемые заметки имеют целью привлечь внимание читателей лишь к некоторым неизвестным страницам творческого наследия Мартынова.

ИСТОКИ

Известно, что первые выступления Леонида Мартынова в печати относятся к весне 1922 года. То были стихотворение «Цирк» 1, цикл «Moulin Rouge» («Мулен Руж») 2 и «два диких стиха» из самодеятельного сборника «Футуристы» 3. Именно футуристами именовала себя небольшая группа молодых омских поэтов и художников, ревностных поборников новых форм в искусстве. Некоторые из тех, кого Мартынов называет в «Воздушных фрегатах», принимали деятельное участие в работе литературного объединения под названием «Омская артель писателей и поэтов». Еженедельно по четвергам молодежь собиралась в помещении редакции газеты «Советская Сибирь» (Газетный переулок, 3), а также на квартире писателя Антона Сорокина по улице Лермонтовской, 28. В представлении начинающих поэтов, ‘сложное направление футуризм являло собой некий символ революционного обновления в искусстве, точнее, синоним искусства будущего. Это, конечно, было заблуждением. В цикле «Мулен Руж» Мартынов писал:

Мы футуристы невольные,

Все, кто живет сейчас.

Звезды пятиугольные

Вместо сердец у нас.

Мечтой о благополучии

Мы оперируем зло,

Ждем, чтоб огнями нежгучими

Будущее зацвело.

И притворяемся глупыми –

Умному жить больней.

Пахнут землей и тулупами

Девушки наших дней4.

(Второе стихотворение цикла.)

Вслед за Маяковским омские футуристы стремились к активному эпатажу буржуа, нападали на академизм в живописи, высмеивали мещанство.

Все мы о будущем помним,

К революции духа зовем, –

(Первое стихотворение цикла.)

восклицал семнадцатилетний Мартынов.

Его товарищ по гимназии Борис Жезлов призывал:

Если пришла разруха, –

Встань, кто сердцем молод!

Великой Коммуны духом

Будет раздавлен голод5.

(«Без заглавия»)

Под этими стихами стояла подпись никому тогда не известного автора и примечание: «Стихи футуриста».

Художническое и гражданское становление Мартынова происходило в годы нэпа, в эпоху бурных социальных преобразований. Поэт отдал щедрую дань традициям романтической поэзии с ее активным неприятием обывательского здравомыслия и одновременно культом мужественного героя – путешественника, охотника, вольного бродяги. Лирический герой молодого Мартынова резко противопоставлен фигуре мещанина, тоже достаточно характерной для советской литературы 20-х годов, и эта тема размежевания, возникшая в юности, сохранится в лирике Мартынова надолго, – вспомним выразительные строки о «богатом нищем» с решительным авторским выводом: «Мы – враги!» В раннем стихотворении «Рыбаки» 6 примечателен финал:

Думал я, что хотя и шатаюсь без толку,

Но бродячая жизнь хороша, –

Не имею жены, но имею двухстволку

И на выстрел гоню торгаша.

 

С 1923 года начинается профессиональное сотрудничество юноши Мартынова сначала с омскими, а вскоре и с новосибирскими газетами и журналами. Ранние газетные стихи Мартынова, многие из которых подписаны псевдонимом «Александр Гинч», выдержаны в стиле революционного плаката и рассчитаны на массового читателя. Отсюда их императивность, категоричность, экспрессия. Можно упрекать Мартынова в подражательности, как это делает, например, В. Дементьев7, но гораздо справедливее указать на законы жанра, которым следовал начинающий поэт. Ведь у языка газеты своя специфика. Мартынов правильно ее понял, нисколько при этом не насилуя свой природный талант лирика. Наивность иных стихотворных призывов поэта сегодня очевидна, впрочем, их революционный пафос объясняется искренним чувством:

Революции русской пламя, –

Над Европой уже стоит; –

Братья Запада, смело за нами,

И тогда Коминтерн победит!

(«Первое мая»)

В омской газете «Рабочий путь», где было напечатано это стихотворение (1 мая 1923 года), Мартынов опубликовал в 1923 году еще ряд стихотворений: «К противорождественским демонстрациям» (6 января), «Красной Армии» (23 февраля), «Победа пролетариата» (14 марта), «1848 – 1923» (14 марта), «Циклон» (1 апреля), «Ленский расстрел» (17 апреля). Агитационное назначение этих поэтических плакатов бесспорно, как бесспорно и то, что далеко не все из них выдержали проверку временем. Да и не предназначен плакат для долгосрочного служения. Зато свое время, то есть психологию революционной массы начала 20-х годов, стихи Мартынова выражали очень точно:

Красная сияет звезда

Над Индией, над Памиром.

Свободная Россия горда

Победой над старым миром.

 

Горд свободный Берлин.

Пусть еще в цепком тумане

Стоит Париж-исполин,

Но и Париж восстанет!

 

 

 

Над старым поставьте крест,

Над грудами грязного хлама.

Коммунистический манифест

В жизнь проведем сполна мы!

(«1848 – 1923»)

Политически актуально, публицистически заостренно звучали и стихи Мартынова-Гинча, печатавшиеся на страницах ведомственной омской газеты «Сибирский водник». Нам удалось разыскать два ранних его стихотворения, относящихся к 1923 году, – «Возвращение» и «Открытие». Поводом к написанию первого послужил факт добровольного возвращения русских моряков из заграничных портов на родину вместе со своими кораблями после окончания гражданской войны. С детства мечтавший о море, Мартынов не мог пройти мимо столь привлекательной для него темы, популярной, кстати, и у некоторых других писателей-современников8.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Команды русских кораблей, с 1917 года «пережидавших революцию» в заграничных водах, потребовали возвращения кораблей в Россию и присоединения их к Красному флоту.

Из газет.

Родные бури, голос ваш

Из-за морей зовет нас властно.

Возьмем корабль старинный наш,

Стоит он в гавани напрасно.

 

Холмы Европы далеки,

С заката дует ветер свежий.

Ведут корабль свой моряки

Вдоль азиатских побережий.

 

России берег там, во мгле,

Там кровь – руда и слезы – росы.

Отдайте дань родной земле,

Широкоплечие матросы! 9

Второе стихотворение представляет собой рассказ о том, как иностранные моряки открывали путь на сибирский Север, к сказочному Лукоморью. Таким образом, становится понятно, что тема проникновения иностранцев в легендарную Мангазею начала интересовать Мартынова задолго до того, как им была написана «Повесть о Тобольском воеводстве» в целая серия «лукоморских» стихов о счастливой стране, которую «врагу не взять ни с воздуха, ни с моря».

ОТКРЫТИЕ

Полвека встарь, английский капитан,

Всю жизнь проведший в ледовитых водах,

В речное устье заглянул на отдых.

Был берег дик. Ревел медведь в туман.

 

И были смутны мысли англичан:

Какие земли стынут в непогодах,

Куда зашли и о каких народах

Расскажем мы, в родной вернувшись стан?

 

Догадки их кружились в дикой пляске:

Пустынный остров, берег ли Аляски…

Но вот, туманов расплескавши муть,

 

Поморы вышли в шубах необъятных.

– Сибирь… Обдорск… И сделалось понятно:

В страну богатств морской отыскан путь10.

Не будем идеализировать: юношеские стихи Мартынова грешили описательностью и декларативностью. Однако чувствуется и другое. Поэт настойчиво ищет свою интонацию, никому не подражает, занимается самообразованием. Завидное начало.

ЭПИГРАММЫ НА «КОРОЛЯ»

Единственная эпиграмма, опубликованная Мартыновым, скрыта как автоцитата в стихотворении «Король» (сборник «Гиперболы», М, «Современник», 1972). В нем автор рассказывает, что однажды в юности он написал «стих едкий», то есть не что иное, как эпиграмму. Кто же был объектом иронии для молодого поэта? Ответ па этот вопрос содержится в следующем отрывке:

И как-то раз, ему за что-то мстя,

А именно за что, увы, не помню, –

Но написал я, у него гостя,

Стих едкий.

  1. «Рабочий путь», Омск, 26 марта 1922 года.[]
  2. »Искусство», Омск, 1922, N 2, с. 14. []
  3. Леонид Мартынов, Воздушные фрегаты, М., «Современник», 1974, с. 126.[]
  4. »Искусство», 1922, N 2, с. 14. []
  5. «Сигнал», Омск, 18 августа 1921 года []
  6. «Советская Сибирь», Новосибирск, 28 ноября 1926 года []
  7. Валерий Дементьев, Леонид Мартынов. Поэт и время, М., «Советский писатель», 1971, с. 31.[]
  8. О возвращении русских судов в Советскую Россию после гражданской войны писал Исаак Бабель. См. его очерки «Камо» и «Шаумян». – «Заря Востока», Тбилиси, 31 августа 1922 года, и «Паризот» и «Юлия». – «Известия Одесского Губисполкома, Губкома КП(б)У[краины] и Губпрофсовета», 9 февраля 1924 года.[]
  9. »Сибирский водник», Омск, 22 июля 1923 года. []
  10. «Сибирский водник», 29 июля 1923 года.[]

Цитировать

Поварцов, С.Н. Над рекой Тишиной (Материалы к творческой биографии Л. Мартынова) / С.Н. Поварцов // Вопросы литературы. - 1984 - №3. - C. 181-193
Копировать