На рубеже художественных эпох (О русской литературе конца XIX – начала XX века)

Русская литература порубежной эпохи («серебряный век») уже давно стала одной из горячих точек мировой литературной науки и одним из ведущих читательских приоритетов. На пороге XXI столетия ясно видно ее значение своего рода модели, предвещавшей будущее. Здесь рождались новые типы творческих взаимосвязей, новые образные возможности. Особенно перспективной оказалась своеобразно посредническая миссия, которую исполнила отечественная литература этого времени: итог классической эпохи русской литературы и – вместе – исток ряда важных процессов и явлений в дальнейшей русской (двух ее ипостасях – советской и зарубежной) и всемирной литературе.

Окончательно утвердиться в неоспоримой истине нашему литературоведению долго мешали живучие предрассудки. Сменяющая их ныне концепция еще не достроена. Но от самих предрассудков почти не осталось следа: от хорошо знакомых представлений о социалистической литературе как единственно перспективном направлении, упадке «старого» реализма, реакционности модернистского движения и отсюда устойчивой версии (пусть и с оговорками высказываемой) об отступлении русского литературного процесса рубежа веков от заветов и традиций, разрыве в цепи поступательного художественного развития и пр. Между тем «серебряный век» – не только одна из самых обновленных эпох в истории отечественной словесности, но и (что еще недавно показалось бы парадоксальным) одна из самых традиционных. Ибо поистине огромен диапазон художественного опыта, который становится в это время объектом рецепции. Трансформация образных языков различных эпох, явление стилизации – характерная черта русского литературного процесса на грани столетий. Но это – лишь особенно зримое, броское выражение общей тенденции, имевшей и более глубинные подтверждения. Объяснение – в свойственном крупнейшим русским писателям начала XX века проницательном осознании рубежа веков как начала новых путей искусства. Отсюда стремление к широкому подведению итогов – что принять и от чего отказаться в художественном прошлом, восприятие которого в литературе той поры отличалось поэтому не только особой интенсивностью, но и целокупностью. Это прежде всего относится к классическому XIX веку русской литературы. А. Блок писал в 1908 году: «…нет сейчас, положительно нет ни одного вопроса среди вопросов, поднятых великой русской литературой прошлого века, которым не горели бы мы. Интересно решительно все, не только выпуклое, но и плоское, не только огненное, но и то, в чем нет искры огня» ¹ . Характерно, что эти демонстративные слова вышли из литературного движения, которому – по упомянутой версии – подобало быть отрицателем заветов.

Предстоит вообще окончательно отказаться от привычного толкования литературы рубежа веков лишь в категориях конфронтации и взаимоотчуждения – как состояния войны между реализмом и модернизмом. Думается, что самая важная задача сегодня – уяснение феномена «серебряный век» в его собирательном опыте, сложной художественной целостности, не исключающей, разумеется, серьезных противостояний внутри себя. И эта идея уже укореняется и в отечественных и в зарубежных исследованиях. Сошлюсь, например, на статью Е. Эткинда «Единство «серебряного века»» – из материалов неаполитанского симпозиума по истории русской литературы XX столетия² . Правда, в ней рассмотрено главным образом сложное единство разных поэтических течений в модернизме. Но проблему можно толковать и более расширительно, оценивая под этим знаком весь литературный процесс порубежной эпохи. Его наиболее крупные обретения не замыкаются в границах литературных лагерей. И то, в чем обычно видели монополию отдельного направления, было нередко обязано совокупным творческим усилиям.

Так, русский модернизм «нагружен» традициями столь же, сколь и реализм. Преодоление влияния позитивистской философии и ее художественного спутника – натурализма связывали прежде всего с символистами. Между тем, вопреки версии о натуралистическом перерождении русского реализма в начале XX столетия, в наиболее значимых явлениях он подчеркнуто антипозитивистичен. Еще в 80-е годы В. Короленко внушительно отделил свою эстетическую концепцию от концепции И. Тэна. Активизация образного мышления, усиление личностного начала, субъективного фактора и в мысли, и в стиле, противостояние натуралистическому фетишу среды, поглощающей индивидуальность, становятся общим достоянием русского литературного процесса. Эмпиризму позитивистского художественного опыта русский символизм противопоставил пафос философичности, субстанциальных вопросов бытия. Но в огромной степени утверждению этого пафоса содействовало и творчество Чехова с его скепсисом к общественным идеологиям и «переориентацией» с идеологического на бытийное, антропологическое, что сказалось особенно явственно в неореализме конца 900-х – 10-х годов (И. Бунин, М. Пришвин, Б. Зайцев, С. Сергеев-Ценский и др.). Напомним о знаменитых словах писателя из письма А. Плещееву: «Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист… Фирму и ярлык я считаю предрассудком. Мое святая святых – это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода…» ³

И наконец, обмен художественными ценностями, перемещение образных средств из одной художественной системы в другую. Модернисты черпают из стилевого арсенала реализма, щедро используя, например, изобразительную стихию, освященную традицией. А реалисты обращаются к «чужому» стилевому опыту, воспринимая новые выразительные возможности в символистской, импрессионистской, экспрессионистской поэтике.

При всем том литературные оппоненты часто бывали весьма запальчивы и чрезмерно нетерпимы по отношению друг к другу. Журнальные баталии свидетельствовали о реальных различиях «сторон» и, однако, не отражали всю сложность процесса. Она осознавалась постепенно. Уже в 10-е годы запальчивость начинает постепенно уступать место позитивному диалогу. Но позднейшее отечественное литературоведение снова развело оппонентов по враждующим лагерям, постулировав неустранимый антагонизм между ними. Пришла пора вернуться (и это, как сказано, уже происходит) к истине о «серебряном веке», важнейшая черта которого – чрезвычайная амбивалентность художественных состояний, переплетенность путей.

Подтверждения того, о чем шла речь только что – о посреднической миссии литературы «серебряного века», характерном сближении внутри нее различных образных систем, – многочисленны. Один из выразительных примеров – проза Федора Сологуба.

«…Кто имеет большее право на название декадента…» ⁴ – писал о нем известный критик А. Горнфельд. И однако, уже реакция на главное сочинение Сологуба, роман «Мелкий бес», осложнила устойчивую и, конечно, основательную репутацию. Одни критики увидели в нем социально-злободневный смысл, приобщающий роман к традициям отечественного реализма.

1. Александр Блок , Собр. соч. в 8-ми томах, т. 5, М. – Л., 1962, с. 335.[↩]
2. E. Etkind, G. Nivat, I. Serman, V. Strada , La Letteratura Russa del Novecento. Problemi di poetica, Napoli, MCMXC.[↩]
3. А. П. Чехов , Полн. собр. соч. и писем в 30-ти томах. Письма в 12-ти томах, т. 3, М., 1976, с. 11.[↩]
4. «Русская литература XX века», т. 2, ч. I, М., 1915, с. 15 – 16.[↩]