На пути теоретических обобщений
Василь Ивашин, К высотам реализма. Основные тенденции развития белорусской дооктябрьской и советской литературы, Минск, «Мастацкая лiтаратура», 1983, 246 с. (на белорусском языке).
Работы старейшего белорусского критика и литературоведа Василия Владимировича Ивашина, посвященные осмыслению важнейших этапов истории белорусской литературы, – его монографии «Революция 1905 – 1907 гг. и развитие белорусской литературы» (1955), «М. Горький и белорусская литература начала XX века» (1956), «У истоков социалистического реализма» (1963) и другие, – : оказали заметное влияние на процесс углубления теоретической мысли в белорусском литературоведении, содействовали пониманию многих сложных явлений в истории национальной литературы. Новый его труд – «К высотам реализма» – из того же ряда исследований, отличающихся стремлением раскрыть в четких определениях и обобщающих выводах главные тенденции в литературном процессе разных эпох.
И все же отличительная особенность у книги «К высотам реализма», если сравнивать ее с предыдущими работами автора, есть. На этот раз исследуется не какой-либо один период в историческом движении литературного творчества и не одна избранная идейно-методологическая проблема, а весь путь становления и развития белорусской литературы XIX – XX веков в его важнейших поворотах и узловых моментах, требующих серьезного теоретического осмысления.
Естественно, что, давая обобщенную характеристику важнейшим явлениям литературной жизни на протяжении такого длительного периода, автор не может не обращаться и к тем из них, которые уже достаточно глубоко изучены в белорусском литературоведении, но и здесь В. Ивашин что-то уточняет в их понимании, что-то добавляет ради более полного о них представления именно с современной точки зрения. И такая творческая позиция вполне правомерна.
Прослеживая путь развития новой белорусской литературы через теоретическую призму, характеризуя главные тенденции этого развития, В. Ивашин стремится не столько к «всеобъемлющим» характеристикам или к педантичной точности формулировок, сколько к сжатому воссозданию теоретической модели завершенных литературных процессов. Хотя книга «К высотам реализма» внутренне довольно полемична, но не терминологический спор увлекает ее автора. Главное в ней – стремление к глубине и ясности обобщающих характеристик. Этим объясняется и то, что автор редко опровергает неверные, на его взгляд, суждения и выводы других литературоведов и критиков, редко открыто «перепроверяет» свои прежние убеждения. Он как будто накладывает на существующий обобщенный рисунок развития белорусской литературы новый, добавляя уточняющие линии, штрихи и краски.
Можно сказать, что книга В. Ивашина – это как бы «постисследование», систематизация уже известных теоретических знаний о важнейших явлениях национальной литературной истории. Необходимо заметить, однако, что подобная творческая позиция не исключает ни личностного отношения к предмету, ни конкретного анализа явления, особенно если это явление имеет немало спорных, неустоявшихся оценок.
Но чаще всего в таком случае исследовательский процесс уже не требует доказательств на уровне живого художественного текста. Доказательная основа здесь иная – полнота и глубина общего знания о литературе, знания теоретического в том числе.
К примеру, такие важные проблемы истории белорусской литературы, как характер ее ускоренного развития, особенности романтического метода и его эстетическое взаимоотношение с методом реалистическим, национальные истоки возникновения метода социалистического реализма и другие, рассматриваются в уже известных параметрах теоретической мысли. За точными формулировками автора – многие годы обобщающих усилий всего белорусского литературоведения. Когда В. Ивашин пишет, что «романтизм в нашей литературе не подготовил почвы реалистическому психологизму» (стр. 24), то, хотя это утверждение никакими конкретными соображениями не подкрепляется, оно воспринимается как истинный вывод, потому что оно, это утверждение, вытекает из уже вызревших обобщений многих белорусских литературоведов, в том числе и самого автора книги «К высотам реализма».
Суть этой проблемы в том, что романтизм в белорусской литературе XIX века по ряду объективных причин не сложился в качестве самостоятельного направления и выявился всего лишь в повышенной экспрессивной окраске достоверно очерченных событийно- бытовых картин и эпизодов. Поэтому реалистический метод творчества, утвердившийся в более глубоких художественно- изобразительных формах позже, лишь в начале XX века, не мог опираться на достижения романтизма в раскрытии сложного внутреннего мира человека. В результате в белорусской литературе той поры романтизм и реализм сосуществуют, они развиваются как бы параллельно, зачастую даже в творчестве одного и того же писателя. Так, реалистическая поэма Якуба Коласа «Новая земля» и его же романтическая поэма «Сымон-музыкант» создавались почти одновременно.
Но в таком случае при анализе общей позиции автора возникает вопрос: если установление литературной закономерности не несет в себе явных признаков личного новаторства автора и, в сущности, сводится только к перефразировке и уточнению известного, то имеется ли в нем нужда вообще? По нашему мнению, это необходимо, так как в таком случае обобщающая мысль приобретает статус теоретического положения, близкого к аксиоме на данном этапе знания. Оно как бы отменяет все прежние сомнения и споры, хотя они в свое время были необходимы в процессе научного поиска, и дает очевидный итог. Белорусскому литературоведению всегда не хватало подобной теоретической бесспорности, итоговости обобщающей научной мысли.
Конечно, нельзя сказать, что все содержание книги «К высотам реализма» поднимается на тот уровень теоретического мышления, который обещает аксиоматичность знания предмета. К сожалению, теоретическая история белорусской литературы в республике еще не создана и, видимо, не скоро будет создана. Но на современном этапе чрезвычайно важна именно направленность к этой цели, которая четко проявляется в рецензируемой книге.
Среди общетеоретических проблем, которые освещены в монографии, хочется, прежде всего, подчеркнуть внимание В. Ивашина к диалектике взаимодействия и единства национального и интернационального начал. Автор справедливо пишет: «В каждой литературе свой национальный «фонд» образности, без освоения и обогащения которого она не может развиваться. Не надо, однако, забывать, что любая национальная художественная традиция не есть «чисто» национальный феномен. Она всегда заключает в себе момент общечеловеческого и связана с определенным культурным регионом» (стр. 41). Причем автор замечает, что интернациональное содержание советской литературы имеет глубинную традицию в дооктябрьском периоде творчества: «Идейно-эстетическое единство – большое историческое завоевание советской литературы. Оно имеет свои глубокие корни в революционно-освободительной борьбе народов» (стр. 146).
Освещая проблему генезиса метода социалистического реализма, В. Ивашин приводит высказывание В. И. Ленина о том, что содержание работы за советскую власть, за диктатуру пролетариата «может и должно проявить себя в любой форме, и новой и старой, может и должно переродить, победить, подчинить себе все формы, не только новые, но и старые, – не для того, чтобы со старым помириться, а для того, чтобы уметь все и всяческие, новые: и старые формы сделать орудием полной и окончательной, решительной и бесповоротной победы коммунизма» 1. Сделав оговорку, что «эта ленинская мысль непосредственно не относится к искусству», автор книги все же вполне оправданно, на наш взгляд, проводит здесь параллель с отношением метода социалистического реализма к классическому наследию. Он пишет: «Эта ленинская мысль… помогает глубже понять синтетическую природу социалистического реализма в отношении к предшествующему художественному наследию, его широкие аккумулятивные возможности, те внутренние жизненные, идейные, мировоззренческие основы, на которых возникает и формируется эта новая художественная целостность» (стр. 110).
В. Ивашин убедительно спорит с теми исследователями, которые момент перехода народных поэтов Белоруссии Янки Купалы и Якуба Коласа на позиции социалистического реализма относят ко второй половине 20-х годов или на еще более позднее время, обоснованно упрекая этих исследователей в недооценке живой связи писателей с новой действительностью, с практикой социалистического строительства, в недооценке влияния этих факторов на их мировоззрение.
Правда, в освещении этого важнейшего теоретического вопроса автор не везде до конца последователен. Иногда его самого можно понять так, будто он считает, что метод социалистического реализма в творчестве виднейших советских писателей утвердился только в 30-е годы. Так, например, перечислив самые лучшие достижения советской прозы, он пишет: «В этих и многих других произведениях 30-х годов социалистический реализм утвердился как основной метод советской многонациональной литературы, стал ее самым важным творческим завоеванием, общим идейно-художественным достижением на пути художественного прогресса» (стр. 154). Если автор подчеркивает, что именно в 30-е годы социалистический реализм утвердился как основной метод, то, следовательно, можно допустить, будто даже в конце 20-х годов лучшие произведения советской прозы еще «недотягивали» до метода социалистического реализма. Но ведь это тот взгляд на проблему, который оспаривается В. Ивашиным!
Намного труднее выбирать теоретический ракурс освещения проблем современного литературного развития, пропускать живые явления художественной жизни через сферу обобщающего мышления. Труднее в первую очередь потому, что современный литературный процесс – это живое течение, не имеющее еще устоявшихся форм и в силу этого слабее поддающееся обобщающей силе мысли, теоретическому «подчинению». Но стремление В. Ивашина рассматривать достижения современной литературы с определенной отстраняющей высоты, видеть их в более объемном пространстве безусловно необходимо и полезно. Такой план исследования современного литературного процесса помогает установлению его основных закономерностей, создает предпосылки для оживления теоретической мысли вообще. По нашему наблюдению, именно крупномасштабный взгляд на состояние современной белорусской литературы помогает автору книги заметить такие интересные ее особенности, как все более частое появление в ней «романа-концепции» и «романа-гипотезы» (стр. 211), сплав народности и интеллектуальности (стр. 238).
Понятно, что предельно обобщающий, сугубо теоретический план воссоздания исторического движения национальной литературы чреват и некоторыми неизбежными в ряде случаев издержками. При всей стройности и увлекательности теоретических рассуждений и построений обобщающий их характер на отдельных страницах книги «К высотам реализма» превращает их в абстрактные, отвлеченные силлогизмы. Этот недостаток особенно чувствуется там, где затрагиваются спорные теоретические вопросы. В таких случаях явно не помешали бы более основательная, развернутая система логического доказательства и хотя бы немногие конкретные ссылки на примеры из художественной практики.
Отдельные выводы автора книги вызывают на спор и на продолжение обсуждения проблемы.
На наш взгляд, вряд ли можно согласиться с утверждением, что история новой белорусской литературы начиналась с полуфольклорного состояния общественного сознания, о чем будто бы свидетельствовали «неразвитость литературной жизни, анонимность творчества, устное бытование литературных произведений» (стр. 11). Дело в том, что в социально-культурных условиях Белоруссии начала XIX века, о которых идет речь, художественное сознание не могло быть полуфольклорным, так как на территории Белоруссии широкое распространение имело передовое творчество русских и польских писателей. Следовательно, эстетические вкусы читателей воспитывались на современной, а не отсталой поэтике. К тому же необходимо добавить, что первые произведения новой белорусской литературы на народном языке создавались, как правило, в среде довольно образованных людей края. Поэтому о полуфольклорном сознании говорить в данном случае никак не приходится.
Что же касается недостаточной развитости литературной жизни, анонимности и устного бытования художественных произведений, то они как признаки литературной жизни не были непосредственным выражением внутренних возможностей национальной литературы, естественным и прямым отражением уровня эстетического сознания, а были обусловлены социально-политическими причинами времени.
В книге В. Ивашина немало места отводится всегда злободневной для белорусского литературоведения и критики проблеме ускоренного развития литератур. И это хорошо. Однако, на наш взгляд, внутренне-эстетическая динамика этого процесса раскрывается не всегда выразительно. По всему видно, В. Ивашин понимает сущность ускоренности как интенсивность, развитость и в конечном итоге как художественное достижение. По нашему мнению, в таком случае не разграничиваются должным образом путь к цели и сама цель, что не одно и то же. В результате автор книги вынужден, исходя из собственной точки зрения, не принять определения сущности ускоренности, данного М. Богдановичем еще в 1915 году и считавшегося до сего времени верным. М. Богданович писал: «За восемь- десять лет своего настоящего существования наша поэзия прошла все пути, а отчасти и тропинки, которые поэзия европейская протаптывала более ста лет. Из наших стихотворений можно было бы легко сделать «краткий повторительный курс» европейских писательских направлений последнего века. Сентиментализм, романтизм, реализм, натурализм, наконец, модернизм – все это, иной раз даже в их разных направлениях, отобразила наша поэзия, правда, чаще всего бегло, неполно, но все-таки отобразила. Большую внутреннюю подвижность имеет она – об этом не может быть и спора» 2.
Конечно, в деталях мы сегодня несколько по-иному представляем общую картину состояния белорусской литературы в начале XX века. Но в целом, по нашему глубокому убеждению, М. Богданович очень точно угадал и раскрыл характер внутренних тенденций в ее развитии.
Спорить с М. Богдановичем можно, хотя он и является классиком белорусской литературы, считается зачинателем белорусского литературоведения и критики и его имя в истории национальной культуры стоит рядом с именами Янки Купалы и Якуба Коласа. Однако упреки М. Богдановичу в том, что его концепция ускоренное™ будто бы «недостаточно учитывает принцип историзма, диалектику общего и национально-своеобразного» (стр. 45), кажутся излишне категоричными.
Пожалуй, преувеличенным является утверждение, что после революции «наиболее сильно пафос будущего воплотило творчество М. Чарота» (стр. 30). Пафос революционного преобразования жизни во имя торжества идеалов будущего свойствен был тогда всей советской литературе, в том числе поэтам старшего поколения (достаточно вспомнить знаменитое стихотворение Янки Купалы «Орлятам»). Поэтому, видимо, не стоит кому-нибудь одному из поэтов отдавать честь быть самым сильным выразителем веры в будущее. Здесь не все взвешивается даже на самых точных весах.
Следовало бы отметить также, что не все теоретические проблемы, затронутые автором, освещаются с одинаковой полнотой.
В целом же основные положения, конкретные определения, формулировки и оценки в новой книге В. Ивашина «К высотам реализма» убедительны и содержательны. Книга написана в трудном жанре теоретического обобщения и принадлежит к лучшим достижениям современного белорусского литературоведения.
г. Минск