На передовой и в тылу…. Беседу вел Л. Лазарев

– Два с лишним года назад мы беседовали с вами ¹ – о ваших книгах, о ваших планах, о проблемах военной литературы, о том, что она уже сделала и какие задачи стоят перед ней нынче. И может быть, стоит наш сегодняшний разговор рассматривать как продолжение той беседы.

–Пожалуй, это разумно…

– Итак, прошло почти два с половиной года. За это время вы завершили подготовку и публикацию своих военных дневников, – о них мы много говорили в прошлый раз, – и работали над документальным фильмом о солдате. Есть в этих работах нечто общее: они документальны. Но кино со своими проблемами и особенностями (а это не первый документальный фильм о войне, в создании которого вы участвуете, у вас есть возможность ваши сегодняшние впечатления проверять и прошлым опытом) – не отвлекает ли оно от литературы или здесь таится и нечто такое, что затем служит вам как писателю?

– Вы употребили слова – «отвлекает от литературы». Так вот, происходит прямо противоположное. То, что мне пришлось делать, работая вместе с режиссером Мариной Бабак над фильмом «Шел солдат…» – о рядовом солдате Великой Отечественной войны, – привлекает меня в литературу, буквально толкает к письменному столу, возвращает как писателя снова к теме войны. До того как я занялся фильмом, который мы сейчас заканчиваем, я думал, что, наверное, следующую книгу буду писать не о войне. Закончу цикл повестей «Из записок Лопатина» – и все, больше о войне писать не буду, займусь чем-нибудь другим. А вот эта работа в кино «подсказала» еще одну книгу, которую мне теперь очень хочется сделать. Если бы не фильм, я и думать не мог бы взяться за нее. Прежде всего у меня не было для этой книги необходимого материала…

Дело в том, что, работая над фильмом около двух лет, я не только просмотрел многие километры кинохроники – большей частью редкой, долгие годы пролежавшей в архивах, на которой запечатлены забытые нами картины фронтовой действительности, запечатлены с поразительной достоверностью и точностью. Немало кинохроникеров заплатили за эту точность и достоверность головой… Но не только это. Еще более важным оказалось то, что я самым подробным образом беседовал с солдатами – кавалерами трех орденов Славы. Не с одним, не с пятью и даже не с десятью – свыше сорока участников войны, удостоенных этой самой высокой солдатской награды, рассказали мне о себе, о пережитом на фронте. Сначала мы беседовали вдвоем, включая магнитофон. А затем разговор шел перед кинокамерой – кое в чем он повторял предыдущий, но всплывали и новые подробности, новые случаи, новые эпизоды…

Когда эти записи были расшифрованы, они превратились – видите эти толстые пачки – в три тысячи машинописных страниц. Если перевести на печатные листы, это сто двадцать пять печатных листов солдатских воспоминаний о войне.

Когда работа над фильмом будет закончена, я хочу заново перечитать все это и попробовать сделать документальную книгу о войне. Быть может, назвав ее, как и фильм, – «Шел солдат…». Я хочу рассказать в ней о всех тех людях, с которыми я беседовал, об их судьбе. А затем сделать из этих стенограмм единый документальный и солдатский – именно документальный и именно солдатский – рассказ о войне. Так что, как видите, эти два года, отданные работе над фильмом, возвращают снова меня на несколько лет в литературу – и снова к материалу Великой Отечественной войны.

– Вы сами многое повидали за войну, после этого, в мирное время, еще до работы над фильмом «Шел солдат…», вам пришлось беседовать с участниками войны, прошедшими ее в разных званиях и должностях, в разных родах войск, – среди них были, естественно, и рядовые. Я говорю к тому об этом, что хочу выяснить, в какой мере впечатления, вынесенные вами из бесед с кавалерами трех орденов Славы, совпадают с тем представлением, какое было у вас и прежде, а в чем они новы? В каких случаях они лишь подтверждают известное, а в каких дополняют?

– Конечно, этот материал нов и не нов. Не нов, потому что я и в войну постоянно встречался и разговаривал с солдатами, – чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в мои фронтовые блокноты и дневники. Но война есть война и для солдата и для корреспондента, у каждого свои неотложные дела, – и там, само собой разумеется, большей частью не удавалось, как теперь, подробно, часами, а иногда и днями, расспрашивать человека. Так что нынешние записи куда более подробны, чем записи военных лет. Это во-первых.

А во-вторых, и за это вряд ли тоже можно упрекать фронтового корреспондента и его собеседников-солдат, разговор обычно бывал локальным, целенаправленным: что сделал конкретно солдат в этом бою – вчера или позавчера? Как все происходило? Чего он добился? В чем его – пусть по мерке разворачивавшихся гигантских сражений и маленький – солдатский успех? Меня как корреспондента это интересовало больше всего и прежде всего, да и он, солдат, обычно рассказывал главным образом об этом… Он еще жил этим боем, этот бой заслонял от него многое другое, быть может, не менее важное и интересное. Наверное, иначе и не могло быть…

Другое дело, что корреспондент, расспрашивая его об этом, не должен был спешить к результату, минуя подробности, детали, столь много значащие для солдата, не должен был торопливо подыскивать тому, что пережил и видел солдат, стереотипные газетные формулы. А ведь это происходит не только тогда, когда пишется корреспонденция, но и до этого – когда еще идет беседа. И солдат это хорошо чувствует. Если он видит, что журналист не торопится, не толкает его к общим местам в общим фразам, солдат рассказывает немало неповторимых подробностей этого боя, совершенного им подвига. Такого рода подробности есть и в моих записях военных лет, но, как правило, они связаны с конкретным боевым эпизодом.

1. Константин Симонов. Книги написанные и ненаписанные…, «Вопросы литературы». 1973, N 1.[↩]