Н. М. Солнцева. Репутация куклы

Н. М. С о л н ц е в а. Репутация куклы. М.: Водолей, 2017. 176 с.

Монография известного литературоведа Н. Солнцевой, автора работ о «крестьянских поэтах», имажинизме, Б. Пастернаке, И. Шмелеве, основана на новом для современной филологии материале — куклах. В поле зрения Солнцевой образы кукол в русской и зарубежной литературе, декоративно-прикладном искусстве, живописи и театре, скульптуре и моде. Куклы повсеместно вызывают большой интерес, о них писали и продолжают писать историки театра и народного искусства. Но Н. Солнцева отнеслась к ним по-своему, исследуя «репутацию куклы» сквозь призму идей З. Фрейда, Э. Гуссерля, К. Юнга, Н. Лосского, Ю. Лотмана и других ученых. Исследовательница связывает анализируемые ею образы с разными культурными кодами, философемами, психологическими типами. В монографии так определяется роль куклы в цивилизации: «Литературная кукла <…> наше сознательное и бессознательное, она порождает иллюзии и заполняет ими повседневность» (с. 4), кукла — симулякр, подобие человека, но со своим онтологическим статусом, эстетической, психологической практикой. В куклах можно узнать психологические типы: Буратино — гипертрим, вечный двигатель, Пьеро — эмотив, в Щелкунчике есть что-то от альтруиста, «Кукла — матрица, в нее отливается стереотип…» (с. 5), зеркало времени (с. 102), паттерн поведения, вызывающий из подсознания добрые интенции (с. 113).

В основе композиции книги не хронологический, а типологический подход, поэтому автор свободно переходит от одной эпохи к другой, нередко возвращаясь из XXI века в XX или XIX. Данный подход имеет свои достоинства (всеохватность материала) и недостатки (стирание граней между шедеврами и произведениями второго-третьего рядов или текстами современного литературного процесса, окончательные суждения о которых пока не сформированы). Исследовательница предложила оригинальную типологию куклы: марионетка, интерсубъективные куклы, арлекины, жертвы, злодейки, чертовы куклы, пустышки; манкие, роскошные, гламурные; хранительницы, фарфоровые, солдатики, статуи, социальные, кукольные домики. Эта классификация несколько напоминает стереотипы женских образов в русской культуре, обнаруженные Ю. Лотманом¹, но она более разветвленная. Структура четырнадцати глав монографии определена типологией кукол, которую разработала Н. Солнцева. В каждой из глав свой научный сюжет и преобладающий аналитический метод.

Исследователь характеризует через образ куклы концепцию человека в разные историко-культурные эпохи и тем самым определяет их идейные доминанты. Из философских теорий выбираются суждения экзистенциальные: человек как игрушка Бога в трактовке Плотина, превращение человека-куклы после смерти в духа в трактате Дзете Ямамото (рассказ В. Пелевина «Гость на празднике Бон») и прочие. Солнцева пытается проникнуть в сознание куклы и охарактеризовать ее отношения с человеком: «Нам больно, когда больно куклам. Нейробиологи говорят: куклы неживые. Но для нас-то живые» (с. 73). Или «…кукла, конечно, вещь, но со своей телеологической силой» (с. 109). Олицетворение игрушки малоубедительно, так как это перенесение на куклу отношения к ней «человека играющего». Тем не менее данный подход к литературному материалу наталкивает на размышление: существует ли связь кукол с тонким миром? Подобные выходы из литературоведения в иные сферы знания научно продуктивны и современны — так осуществляется междисциплинарный анализ.

Психологический метод точно выбран в главе об интерсубъективных куклах. Здесь Солнцева обращается к трудам Э. Гуссерля и К. Юнга и в свете их теорий рассматривает куклу как реципиента авторских эмоций, медиатора между миром и человеком, психофизический объект и субъект, другое ego. Интерсубъективность исследовательница находит в темах, сюжетах, типах героев, выделяемых на основе их отношений к кукле (кукловод, кукольный мастер и т. д.), форме психологизма поэтических и прозаических текстов, жанровом содержании психологического романа. Материал исследуется в разных аспектах: коммуникация Башмачкина с окружающими в «Шинели» Н. Гоголя, наделение кукол человеческими эмоциями в «Египетской марке» О. Мандельштама, «Големе» Г. Майринка или придание человеку кукольных черт в «Пугливой тишине» И. Шмелева, «Часах» А. Ремизова, синтез кукольности и гениальности в «Синдроме Петрушки» Д. Рубиной.

В «Репутации куклы» большое внимание уделено месту русского Петрушки в культуре прошлого века, в «Поэме без героя» Ахматовой и в спектакле С. Дягилева и А. Бенуа «Петрушка» (музыка И. Стравинского), но концептуальным контрапунктом монографии являются главы «Арлекины», «Злодейки», «Чертовы», основанные на обширном литературном материале Серебряного века. В «Арлекинах» исследовательница выявляет генезис, онтологию (бытие) и гносеологию (критическую и театральную рецепцию) Арлекина и близких к нему персонажей. Изначальное философское содержание отношений Арлекина и Пьеро — идею о единстве и борьбе противоположностей — исследовательница усматривает уже в итальянской комедии масок и в огромном массиве творений русской литературы и театра первой половины XX века. Пристально разбираются в «Арлекинах» драмы А. Блока «Балаганчик» и «Роза и крест» и легендарная постановка «Балаганчика» Вс. Мейерхольдом, «Похождения Электрического Арлекина» В. Шершеневича, многоаспектно — «Поэма без героя» А. Ахматовой.

Биографический метод в данном разделе книги (история отношений Александра и Любови Блоков, А. Белого, ставших прототипами блоковских Пьеро, Коломбины, Арлекина) сочетается с теоретическим исследованием поэтики «Балаганчика» — содержания образов персонажей, сюжета, пафоса, тропов. Обстоятельное сопоставление черт Арлекина из «Балаганчика» с лейтмотивами лирики А. Белого поможет читателям понять неоднозначность этого персонажа и идейно-художественное родство творческих миров двух писателей-символистов.

Гносеологический аспект в анализе блоковской драматургии также очень значим. Приведены малоизвестные отзывы о драмах Блока из дневников литераторов-современников, вроде записи С. Городецкого 7 января 1947 года: «Вечер с Блоком — «Роза и Крест». Это опять оказывается арлекиниада: Алискан — Арлекин, Изора — Коломбина, Пьеро раздвоен на двух дураков: Гаэтана и Бертрана. Когда и почему арлекиниада так ушибла А. А., что стала ведущим сюжетным стержнем от «Стихов о прекрасной Даме» до «Двенадцати»? (тоже ведь арлекиниада…)» (с. 63). А вот иной отзыв критика той же эпохи, К. Чуковского, о романе З. Гиппиус «Чертова кукла»: в произведении изображен герой своего времени, не способный к любви, благодарности, убивший в себе Бога. С помощью подобных мнений исследовательница более полно раскрывает типы кукол у писателей-символистов.

Богатейший литературный материал этой эпохи анализируется и в главах «Злодейки» и «Чертовы». Образ чертовой куклы, обладавшей яркой художественной антропологией, сосредоточил в себе драму того поколения русских людей, что стояло на пороге революций 1917 года, или автора, затруднявшегося своим политическим выбором. «Чертова кукла» З. Гиппиус (1911) и постмодернистская антиутопия «S.N.U.F.F.» (2012) В. Пелевина, написанная столетие спустя, являются подобными произведениями, созданными в переходные исторические эпохи.

Бесспорной удачей монографии Н. Солнцевой стала глава «Хранительницы». Образы народных сказок анализируются на широком фоне верований, моральных устоев и быта русского крестьянства, что делает наблюдения над куклами-хранительницами особенно убедительными. Выявленный в них культурный ген, отвечающий за целомудрие, чистоту помыслов и здравый смысл, знаком читателям и по образам героинь писателей-деревенщиков В. Распутина и В. Астафьева. Они играли в детстве в те же самые зольные куклы, о которых поведала Н. Солнцева, и впитали исходившие от них интенции.

Немало ценного читатель книги узнает и о солдатиках, которых исследовательница считает матрицей истории, бытия (Андерсен, Гофман). Автор книги солидарен с суждением Гофмана о том, что настоящая сказка состоится тогда, когда в основе ее есть «какой-нибудь философский взгляд на жизнь». В «Щелкунчике» это открытие параллельного мира. Солдатиками вдохновляются композиторы, художники и писатели следующих столетий — З. Прилепин, М. Шишкин.

Глава о статуях также интересна интерпретациями приведенных в ней литературных шедевров. Но этот раздел монографии — теоретически спорный и неорганичный, так как любая статуя здесь приравнивается к кукле, с помощью которой писатели разных эпох выражали свою этику, идеологию, философию. Между тем кукольность присуща не статуям, а, скорее, статуэткам, вспомним описание статуэтки Наполеона из «Евгения Онегина»: «И столбик с куклою чугунной / Под шляпой с пасмурным челом, / С руками, сжатыми крестом». Если статуэтки принадлежат декоративно-прикладному искусству и индустрии по производству игрушек, то статуи — область скульптуры. В монографии феноменология статуи в литературе раскрыта полно и поверх национальных барьеров. Тщательно прослежен сюжет об ожившей статуе в произведениях Тирсо де Молины, А. Пушкина, А. К. Толстого, А. Блока, В. Маяковского, А. Камю, по-разному трактованный этими писателями.

В заключение отметим, что богато иллюстрированная книга, в которой строго систематизирован проанализированный материал, по своему жанру выглядит небольшой культурологической энциклопедией.

Татьяна ДАВЫДОВА

Московский политехнический университет

1. Нежно любящая женщина, жизнь и чувства которой разбиты; демонический характер, разрушающий все условности созданного мужчинами мира; женщина-героиня. [↩]