Мысль семейная. Анна Логвинова

В самом начале 2000-х, когда недавно запущенный и привлекающий новизной бренд «молодая литература» раскручивался особенно интенсивно, появление новых поэтических имен сопровождалось яркими вспышками, эмоциональным взрывом, сопутствующим выступлению малоизвестного прежде поэта на СЛЭМе либо чьей-нибудь долгожданной толстожурнальной подборке.

К этой подборке — как к подтверждению собственного присутствия в поэтическом поле — приходили по-разному: кто-то — с подмостков «Дебюта», кто-то — из приуниверситетской научной среды, кто-то — из прокуренных и «прооранных» залов литературных кафе, кто-то — с квартирников, камерных поэтических встреч, вечеров…

Анна Логвинова принадлежит едва ли не к любой из этих групп и в то же время ни к одной из них. На ее счету — окончание факультета журналистики МГУ, премия «Дебют»-2004, полторы поэтических книги («Осенне-зимний разговорник», выпущенный в 2001 году, издан в соавторстве с Д. Мелкиным, персональные «Кенгурусские стихи» вышли только в 2009-м) и многочисленные журнальные публикации, причем «Новый мир» и «Знамя» традиционно соседствуют с «Новым берегом» и дурашливыми самодеятельными антологиями. В течение нескольких лет регулярно участвуя (и побеждая) в СЛЭМовских чтениях, Логвинова не расцвечивает стихи эпатажными выкладками, сценический и человеческий ее облик далек от эстрадности; интонационное обаяние ее стихов безусловно — и, между тем, напечатанные, они не мертвеют, не теряют ни звуковой органики, ни ритмической четкости, ни того «влажного горлового шепота», который, в отличие от прочих тембров женского голоса, так ценил Пастернак и которым разговаривает с «насельниками» своего поэтического мира логвиновская героиня.

Имя Бориса Пастернака в разговоре о Логвиновой возникает отнюдь не случайно — при том, что поймать ее за руку при цитации гораздо сложнее, нежели большинство ее сверстников. Логвинова избирает для цитирования не фразовые дроби и не крупицы образной системы, но эмоциональные колебания, фрагменты взаимоотношений поэта и мира, поэтому Пастернак присутствует в ее стихах не лексическими аллюзийными параллелями, а ощущением детского восторга, восхищения жизнью, подробностями нехитрого быта, из которых складывается бытие; и — самое, наверное, главное — сквозным сюжетом лирического романа, насыщенного автобиографическими деталями, но читающегося как некий обобщенный опыт происходящего — в мире, во времени и в человеке.

Событийный ряд и круг действующих лиц неизменен: он, она, дети — складывающаяся семья — и наблюдающие за становлением, соединением этого неслучайного семейства другие: соседи по дому («Бабушки охали — что же такое будет. / Бабушки охали — как же все это станется…»), попутчики в поезде («Когда ты приедешь в Москву в феврале или марте, / я встречу тебя в голубых сапогах, на рассвете. / Ты скажешь: а вот, познакомься, мои соседи, / пятьдесят четыре часа в одном плацкарте…»), родственники («Дедушка скажет прямо с порога: братцы, / вешайте куртки, живите, сколько вам нужно…»), работники ЖЭКа, друзья, подруги, да и просто случайные встречные — таксисты, «некоторые современные поэтессы» и входящие в уклад жизни героев с голубого — как сапоги — экрана звезды спортивного мира — Зинедин Зидан, Марко Матерацци и Майкл Джордан…

Мысль семейная внедряется в сознание читателя без свойственного ей — в контексте русской литературы — надрыва и сбоя, без мучительного раскола на социальные статусы, поколения, на «своих» и «чужих». Здесь действует стилистика даже не советской поэзии (С. Арутюнов в предисловии к «Кенгурусским стихам» возводит «натуру и внешность» их автора «к довоенным девушкам-подросткам, носившим беретки, гольфы и белые тапочки, натираемые зубным порошком»¹) — нет ни бравурного ритма, ни общей борьбы, объединяющей распыленные души, — а популярной песенки ранних 90-х с безобидным припевом: «Это — коммунальная, коммунальная квартира…», с доброй иронией и любовью ко всем этим васям, гоги и цукерманам, выживающим в опасной близости друг от друга на территории советского муравейника. Пожалуй, из всех современных поэтов только Логвиновой удалось воспринять эту бесхитростную привязанность к ближнему, не только не убитую бытом, но и, напротив, кровно и жизненно укрепленную им:

КОГДА ТЫ ОПЯТЬ ПАРКУЕШЬ

ФОЛЬКСВАГЕН В КУСТАХ СИРЕНИ

СОСЕДИ ПОДХОДЯТ К ОКНАМ

ЗАФИКСИРОВАТЬ ЭТО МГНОВЕНЬЕ.

Лена с Егором думают: «Да этих не разберешь».

Оля, Саша и Леша думают: «Ну, а че ж».

Валентина Семеновна думает:

«Чевой-то не забыл дорогу».

Дядя Рубик и тетя Соня думают: «Слава Богу!»

Наталья Алексеевна думает: «А под глазами мешки!»

Любовь Ивановна думает: «Наутро им снесу пирожки».

Лидия Александровна думает:

«Знать, разлука не по плечу».

Вера Григорьевна думает: «А может, он и не заночу…»

Валентин Михайлович думает: «Обоих поколочу».

А Я НИЧЕГО НЕ ДУМАЮ. Я НИКУДА НЕ ПОЛЕЧУ.

Все остальное время Анна Логвинова — или ее лирическая героиня? — «летает». Во сне, в новой машине, в мокром московском воздухе, в предчувствии радости материнства, в слезах. Подобные мизансцены запоминаются надолго и накрепко — благодаря естественной, остроумной человеческой речи и жизненной точности прорисованных ситуаций; слух Логвиновой настроен — и взгляд нацелен — на кухонные шорохи, перебранки соседей, на такие детали и закоулки домашнего, семейного быта, которые обычно скрыты от постороннего глаза. Адаптируя к современности знаменитое тыняновское высказывание о поэзии Анны Ахматовой, можно сказать, что и логвиновские стихи, бытовые, намеренно простодушные, «движутся по углам комнаты», что они живы не чем иным, как новым и непривычным «интонационным углом»², перекраивающим перспективу современной поэзии и позволяющим Логвиновой активно новаторствовать, не теряя из виду классических образцов.

В самом деле: обладая традиционным для текущей словесности набором приемов и свободно ориентируясь в хитросплетениях литературных маршрутов, прямых предшественниц на своем пути Логвинова как будто бы не имеет — и если поэтическую генеалогию А.

1.  Арутюнов С. Предисловие, без которого можно было бы обойтись / Логвинова А. Кенгурусские стихи. М.: Вест-Консалтинг, 2009. С. 5. [↩]
2. Тынянов Ю. Промежуток // Тынянов Ю. История литературы. Критика. СПб.: Азбука-классика, 2001. С. 407.[↩]