Муза и собеседница (Природа в поэзии Пастернака и Заболоцкого)

Здесь будет спор живых достоинств…

Б. Пастернак

Пастернак и Заболоцкий – современники, но на этом их сходство начинается и заканчивается. Заканчивается потому, что это суверенные творческие индивидуальности, в известной мере, может быть, даже антиподы, а потому всякое сближение должно быть проведено с величайшей осторожностью, с полным пониманием разности творческого, общественного пути, да и судьбы наконец.

Заболоцкий моложе Пастернака на тринадцать лет, и этот разрыв существен: к тому времени, когда Заболоцкий издал свою первую книгу «Столбцы» – в 1929 году, у Пастернака уже вышло четыре сборника стихов: «Близнец в тучах» (1914), «Поверх барьеров» (1917), «Сестра моя – жизнь» (1917; опубл. 1922), «Темы и вариации» (1923). При жизни Пастернак опубликовал около десяти сборников стихов, не говоря уже о переводах, в то время как Заболоцкий «успел» издать только четыре книжечки стихотворений. В 1938 году поэт, став жертвой сталинских репрессий, был безвинно осужден на восемь лет лагерей и ссылок в Алтайском крае и на Дальнем Востоке… и тем самым был насильно отторгнут от общественной и литературной жизни, обречен на долгое молчание, на потерю живого контакта с читателем; только в 1946 году он смог вернуться к нормальной жизни и литературной работе, но времени и сил оставалось немного…

Последние годы жизни Пастернака также отмечены трагическим знаком времени – вакханалией скандала, разыгравшегося вокруг его романа «Доктор Живаго», процедурой отлучения от общества и литературы, заставившими его до конца испить чашу гонимого и затравленного поэта: он умер в 1960 году, пережив Заболоцкого всего лишь на 2 года.

Об отношении Пастернака к Заболоцкому мы знаем немногое: известно, что в 50-е годы, когда Заболоцкий, вернувшись из ссылки, жил в Переделкине, они встречались, и есть поэтический отклик на эти, по-видимому, не столь уж частые, но важные встречи – стихотворение «Поэт» (впервые опубликовано в журнале «Юность», 1956, N 10), где Пастернак назван – «юноша с седою головой» и «собеседник сердца». Любопытный комментарий к этому стихотворению, раскрывающий отношение Пастернака к Заболоцкому и – что особенно важно – к традиции его поэзии в целом, содержится в дневниковой записи Зои Маслениковой:

«На днях я купила книжечку Заболоцкого. И одно стихотворение мне показалось подозрительным. Оно называется «Поэт».

– Да, он мне его показывал. А вы знаете, что Заболоцкий умер?

– Нет, что вы говорите? Когда?

– Два дня назад.

Мы молчим, как бы чтя его память.

– Он хороший поэт. У вас лиловая книжечка?

– Да. Мне кажется, нет другого поэта, который работал бы настолько в вашей традиции.

– Вы так думаете? Мне кажется, нет. У него есть одно редкое свойство – тематичность, точное соответствие содержания названию, как будто картине придана этикетка строго по назначению. Это еще встречается у французов, у Бодлера, например, но мало свойственно русской поэзии, которая скорее непрерывно льющийся живой поток самовыражения. И что такое поэзия вообще? Это чудо совершающегося на ваших глазах превращения, когда такой поток вдруг выливается, переходит в форму и застывает…

Есть какие-то очень близкие мне люди, с которыми я встречаюсь регулярно, но не часто, а друзьями дома стали люди, которых я вовсе не люблю больше, чем других, скорее по привычке. Так было и с Заболоцким, мы виделись три- четыре раза с большими промежутками. Я очень ценю его отношение к моим стихам. Он не признавал всего, что мною написано до «На ранних поездах». Когда он тут читал свои стихи, мне показалось, что он развесил по стенам множество картин в рамах, и они не исчезли, остались висеть» ¹.

Как мы видим, характеристика Пастернаком поэзии Заболоцкого в целом в высшей степени содержательна, хотя и спорна: мы еще вернемся к ней, сейчас же нам важно обратить внимание на объективность отношения Пастернака к суждению о нем Заболоцкого: «Он не признавал всего, что мною написано до «На ранних поездах».

В критике и литературоведении (Д. Максимов, А. Македонов) обычно говорится об эволюции отношения Заболоцкого к Пастернаку, но есть и разноречия. А. Македонов, ссылаясь на И. В. Бехтерева, сообщает, что «в 1926-1927 годах, Заболоцкий, как и его ближайшее поэтическое окружение, любил ранние стихи Пастернака и, в частности, любил цитировать «Метель» («В посаде, куда ни одна нога…»), но прохладно относился к более позднему творчеству» ². По воспоминаниям же И. Синельникова ³, относящимся к чуть более позднему периоду (1928-1930 годы), Заболоцкий отложил чтение «Сестры моей – жизни» и «Тем и вариаций», опасаясь подпасть под влияние Пастернака. Это свидетельство согласуется и с воспоминаниями А. Гитовича, хотя, вероятно, многие стихи из этих сборников автор «Столбцов» знал раньше и особенно ценил «Высокую болезнь».

По воспоминаниям Д. Максимова, относящимся к этому же периоду, Заболоцкий говорил, «что с этим поэтом, как бы Пастернак ни был талантлив, ему не по пути, что он не близок ему» ⁴.

В своих высказываниях середины 30-х годов сам Заболоцкий дает довольно отрицательную оценку раннего Пастернака, и это отражает его собственную метаморфозу, поиски им нового, углубленного понимания народности, ясности и простоты стиля. «Поздний» Заболоцкий, по свидетельству ряда лиц, высоко оценивал творчество «позднего» Пастернака. «О стихах Пастернака сороковых-пятидесятых годов, – пишет А. Сергеев, – Заболоцкий говорил не то с восхищением, не то с уважением. Из личного общения у них вряд ли что могло получиться. Помню слова Николая Алексеевича: «Шкловский и Пастернак всегда говорят так сумбурно, что хочется попросить их повторить сказанное» ⁵. В письме к тому же А. Сергееву Заболоцкий высказался еще определеннее: «Советую Вам сравнить старые книги Пастернака с его военными стихами и послевоенными: «На ранних поездах», «Земной простор». Последние стихи – это, конечно, лучшее из всего, что он написал; пропала нарочитость, а ведь Пастернак остался, – подумайте об этом, это пример поучительный» ⁶.

Эта чересполосица мнений, – при всей спорности отдельных положений, при всей сложности эволюции, проделанной с «той» и с «другой» стороны, – если что и утверждает, то понимание каждым поэтом бесконечной ценности и суверенности другого, на него непохожего.

* * *

Но есть тот исток, та особая реальность, таинственная глубина бытия, по Н. Бердяеву, у черты которой и Пастернак, и Заболоцкий встречаются как полноправные, независимые друг от друга, самобытные Мастера XX века и замирают благоговейно, – это Природа. Более того. Уже сам факт, что именно природа, вошедшая в сознание этих художников преображенною и магическою, определившая мировоззренческую, философскую, гуманистическую сущность их мира, – а в конечном итоге и их «лица необщее выраженье», – говорит о многом, и в частности об особой «зависимости» автора в XX веке от материи, от внешнего мира, в присутствии которого он ярче и полнее раскрывается как субъект, как личность, как носитель культуры.

«Природа всю жизнь была его единственной полноправной Музой, его тайной собеседницей, его Невестой и Возлюбленной, его Женой и Вдовой – она была ему тем же, чем была Россия Блоку. Он остался ей верен до конца, и она по-царски награждала его» – так определила поэтическую сущность Пастернака Ахматова ⁷, но, – и без всякой натяжки, – эти слова по праву можно отнести и к Заболоцкому. Впрочем, сам поэт своими словами сказал о том, чем была для него природа: «Учительница, девственница, мать,/Ты не богиня, да и мы не боги/Но все-таки как сладко понимать/Твои бессвязные и смутные уроки!» Примечательно, – и как это в духе создателя «Прогулки», «Школы жуков», «Деревьев», художника-ученого и художника-моралиста («Читайте, деревья, стихи Гезиода…»), – что слово «учительница» по отношению к природе поставлено у него на первое место, тогда как у Пастернака это место занимают – сестра и возлюбленная.

Сестра моя – жизнь и сестра моя – природа – это для поэта равноценно, ибо с природой, как и с жизнью, у него родственные, кровные отношения. О них не задумываются, не спрашивают, почему и отчего (как это было у раннего Заболоцкого, задававшего искусительные вопросы морю, звездам, «знакам Зодиака»). Природа как жизнь, ее волны обступают человека со всех сторон, он не замечает ее, растворившись в ней; природа существует как изначальная, великая, божеская стихия: «срываются поле и ветер, – о, быть бы и мне в их числе!», «волнуется море и стихает, не справясь о дне», «как камыш, кирпич колыша, дни несутся в вечера». Замечательно передают отношение Пастернака к природе его разговоры с поэтом и переводчиком Владимиром Державиным (запись сохранилась в архиве вдовы, Т. Д. Державиной). Вот примечательный отрывок одного из них:

1. З. Масленикова, Портрет Бориса Пастернака. – «Нева», 1988, N 9, с. 152.[↩]
2. А. Македонов, Не позволяй душе лениться… (Вместо воспоминаний, вместо комментария, вместо послесловия). «Воспоминания о Н. Заболоцком», М., 1984, с. 438.[↩]
3. И. Синельников, Молодой Заболоцкий. – Там же, с. 112.[↩]
4. Д. Максимов, Заболоцкий (Об одной давней встрече). – Там же, с. 128.[↩]
5. Андрей Сергеев, О Заболоцком. – «Воспоминания о Н. Заболоцком», с. 407.[↩]
6. Н. Заболоцкий, Письма 1921-1958. – Собр. соч. в трех томах, т. 3, М., 1984, с. 374.[↩]
7. Анна Ахматова, Размышления о поэтах- современниках. <Пастернак>. – Анна Ахматова, Сочинения в двух томах, т. 2, М., 1986, с. 204.[↩]