№3, 2013/История зарубежной литературы

Мотив крушения ценностей в пьесах о революции. Опыт типологического сопоставления

Начиная с 1990-х годов изучение русской литературы ХХ века — советской и зарубежной — как единого художественного процесса стало одной из актуальных задач отечественной русистики. В контексте этой общей проблемы мне представляется интересным выявить и проанализировать одну структурообразующую типологическую параллель между драмой М. Булгакова «Дни Турбиных» (1926) и пьесами авторов зарубежья И. Сургучева «Реки Вавилонские» (1922) и М. Алданова «Линия Брунгильды» (1937).

Последовательность рассмотрения пьес, избранная мной, не совпадает с хронологией их написания, поскольку речь идет не о генезисе интересующего структурного принципа, а о его типологии. Что касается вопроса о возможном влиянии авторов друг на друга, то теоретически можно предположить воздействие на М. Алданова и И. Сургучева «Дней Турбиных», поскольку пьеса была за рубежом хорошо известна. Однако конкретных свидетельств этому нет.

О типологической близости произведений позволяет говорить общая ситуация, в них воссозданная: революционные и постреволюционные события 1918-1919 годов. Как ситуация революции отразилась на человеке? Что стало итогом свершившейся катастрофы? Эти вопросы — в фокусе проблематики всех трех пьес.

Ключевое значение в пьесе М. Алданова «Линия Брунгильды» имеет аллегорический образ из древнегерманского эпоса о Нибелунгах. «В тетралогии Вагнера, — говорит немецкий офицер Фон-Рехов, — бог Вотан окружил стеной, неприступной стеной огня, свою виновную, но любимую дочь Брунгильду». Значение образа двояко: «линия Брунгильды» — линия неприступной обороны, построенная немцами на границе Советской России и Украины, и аллегорическая «линия», проходящая в душе каждого человека. Последнее значение и формирует этический проблемный узел пьесы:

У каждого <…> своя линия Брунгильды <…> В душе у каждого порядочного человека должна быть линия Брунгильды: то, чего он не уступит, не отдаст, не продаст ни за что, никогда, никому <…> Это подлинная правда человека.

В эпоху кровавых исторических катастроф «линия Брунгильды» подвергается жестокому испытанию — и в душе каждого отдельного человека, и в жизни общества. Герой говорит своей любимой:

Сейчас идет страшная война, идет страшная революция, гибнут великие империи, рушатся целые миры! В России тиф, скоро будет холера, чума. Совершенно неизвестно, сколько нам осталось жить <…> мне в особенности <…> А вы рассуждаете, как рассуждала ваша бабушка, вы в 1918 году живете моралью тихого, спокойного времени.

У М. Алданова прежние этические принципы рушатся везде. Как большевики прорвали «линию Брунгильды» на германском фронте («Ее прорвать совершенно невозможно», — уверял Фон-Рехов), так рухнули представления о должном и недопустимом, о добре и зле и о нормах морали в сознании и душах людей.

Деструктуризацию на всех уровнях отношений и иерархий, казавшихся незыблемыми, показал и М. Булгаков в «Днях Турбиных», решая уникальную для драматургии того времени задачу — представить на сцене поток историко-политических событий русской революции. Эпос здесь — внутри семейной драмы, сцены мирной жизни обрамляют события военно-политические, а развернутая метафорическая символика пьесы — дом-корабль среди бушующих волн. Дом пока устоял, хотя и понес потери: погиб глава семьи — полковник Алексей Турбин, искалечен младший — Николка. И тем не менее елочка, кремовые шторы, рояль, красиво сервированный стол, а вокруг него гости — все это пока сохранилось. Однако это видимый слой жизни, а что произошло под ним?

Мотив обрушения структуры организует все три эпические сцены пьесы — штаб гетмана, штаб одного из петлюровских отрядов и расположение русского дивизиона в гимназии.

Зачин сцены в штабе гетмана выглядит весьма внушительно и солидно:

Громадный письменный стол, на нем телефонные аппараты. Отдельно полевой телефон. На стене огромная карта в раме <…> Кабинет ярко освещен.

Во всем идеальный военный порядок: адъютанты, доклады и сводки по всей форме, нарушения дисциплины караются по всей строгости — все, как говорится, «на высшей ноге». Вот только одна маленькая трещинка: корнет князь Новожильцев — дежурный адъютант — покинул свой пост и, переодевшись в штатское, захватив зубную щетку, но оставив шашку, исчез в неизвестном направлении. Этой маленькой трещинке предстоит превратиться в огромный провал, разрастающийся под ногами растерянных обитателей прежнего мира.

Петлюровские войска прорвали немецкий фронт — и бегут все: «командующий добровольческой армии <…> отбыл со всем штабом в германском поезде в Германию». Бежит и сам весьма импозантный поначалу гетман («Входит гетман. Он в богатейшей черкеске, малиновых шароварах и сапогах без каблуков кавказского типа и без шпор. Блестящие генеральские погоны»), который отдавал суровые приказы и издавал манифесты, грозил суровыми взысканиями подчиненным, а самое большое беспокойство испытывал из-за того, что офицеры его армии не знают украинской «мовы» и говорят по-русски. Но вот линия фронта прорвана, и за этим следует совершенно балаганная сцена: гетмана, переодетого в форму немецкого генерала и с наглухо забинтованной головой, выносят под видом раненого на носилках и вывозят из Украины «nach Германия». Гетман Скоропадский оказался «прощелыгой».

Остается последний оплот государственной власти — адъютант Шервинский. Но и он, собрав «полотенце, бритву и мыло» и завернув все в газету, переодевается в штатское (как это уже сделал Новожильцев) и бежит. Мотив переодевания — бегства завершается тем, что личный адъютант гетмана всея Украины оставляет лакею Федору наказ: «Запомните, Федор: я во дворце никогда не был, адъютантом никогда не служил <…> Вообще я оперный артист».

По ходу действия «власть» в штабе стремительно меняется, точнее сказать, обрушивается: от гетмана — к его адъютанту, а затем — к лакею Федору. И теперь уже лакей Федор отдает по телефону приказ по армии: «Бросайте все к чертовой матери и бегите».

И вот в этой ситуации радикально-катастрофического переворота впервые возникает, правда пока еще в комическом варианте, проблема переориентации системы этических ценностей человека. В момент всеобщего краха Шервинский решает поистине гамлетовский вопрос: «Свинья я или не свинья?» Конечно, Шервинский человек легкомысленный и не обремененный грузом нравственных принципов. Метаморфоза в «демократа» («Я демократ по натуре, Федор!») и оперного певца происходит в нем легко и непринужденно, и золотой портсигар, который плохо лежал, своровал он тоже легко. Да и какие тут могут быть «принципы», когда высшее командование драпу дало, оставив свою армию и мирных жителей города на произвол судьбы!

И Шервинский переориентировался правильно: с ценностей общественно-государственных — на человеческие. Он решает, что в ситуации катастрофы и краха надо спасать близких ему людей, — и сообщает Алексею Турбину о происшедшей на фронте катастрофе, чем, надо заметить, спасает многие жизни, и не только своих близких. Напомним для сравнения, что в сходной ситуации полковник Тальберг не посчитал нужным предупредить окружающих о происшедшем на фронте, а просто спасал свою шкуру, да и жену Елену бросил в городе, куда должны войти банды Петлюры. Так что, надо признать, в системе свободно плавающих аксиологических ориентиров и координат Шервинский оказывается человеком порядочным.

Отголосок сцены в штабе гетмана слышится и в сцене в гимназии, где ожидают сражения защитники Города и куда являются офицеры Турбин, Студзинский и Мышлаевский, после того как Шервинский сообщил им о прорыве петлюровцами германского фронта и о бегстве высшего командования.

Здесь на наших глазах происходит уже окончательный крах основополагающих в человеческом сознании моральных и «должностных» принципов: кадровый офицер русской армии, полковник, храбро воевавший на фронте в Первую мировую войну, отдает приказ, совершенно немыслимый в его устах:

…я объявляю вам, что наш дивизион я распускаю <…> Приказываю всем, в том числе и офицерам, немедленно снять с себя погоны, все знаки отличия и немедленно же бежать и скрыться по домам <…> Юнкера!

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №3, 2013

Цитировать

Злочевская, А.В. Мотив крушения ценностей в пьесах о революции. Опыт типологического сопоставления / А.В. Злочевская // Вопросы литературы. - 2013 - №3. - C. 101-114
Копировать