Монография о «Русском лесе»
М. Лобанов, Роман Л. Леонова «Русский лес», «Советский писатель», М. 1958, 215 стр.
Две проблемы, вне тщательного изучения которых не может быть решена задача, стоящая перед исследователем, выделяет М. Лобанов, приступая к монографическому анализу «Русского леса». В центре внимания критика, естественно, главные герои книги (Поля, Вихров и Грацианский), идейная борьба, идущая «а страницах романа, а также вопросы художественного мастерства. Автор избирает наиболее экономный, на наш взгляд, путь: исследование вопросов центральных идет то параллельно с исследованием вопросов второстепенных, то тесно переплетаясь с ними и как бы вбирая их в себя.
Разумеется, подобный путь анализа всегда представляет опасность, заключающуюся в необходимости ряда повторений и в известном смешении проблем различного характера и разного идейно-художественного звучания. И хотя монография построена четко, полностью избежать подстерегавшей его опасности М. Лобанову не удалось. В работе все же встречаются повторения одних и тех же мыслей (особенно часты они в четвертой главе, при анализе художественных особенностей романа).
Уже в первой главе – «Друзья и враги» – самое пристальное внимание уделено расстановке социальных и психологических акцентов в романе, дающих возможность четко разграничить две полярные группы героев. Поля и Вихров – с одной стороны и Грацианский – с другой, это не просто два композиционных центра романа, это и борьба двух идеологий, борьба давняя и непримиримая.
Анализ образа Грацианского представляется особенно интересным. Указав на неоднократно отмечавшиеся критикой черты преемственности, связывающие леоновского специалиста по отысканию «корня зла» с героями Щедрина и Горького, М. Лобанов отмечает одновременно и особенности сатирической типизации в романе Л. Леонова «Русский лес»: умелое использование лексического богатства языка (и прежде всего его субъективно-оценочной лексики)», обращение к приемам несобственно-прямой речи и прямого авторского вмешательства в форме «корректива» к высказываниям Грацианского, а также введение образов-спутников.
Справедливо и замечание исследователя о постепенном переходе сатиры скрытой в сатиру открытую. «В «Русском лесе» как бы завершается… тенденция к заострению сатиры, – «развившийся» и усиливший свою активность враг казнится писателем уже сарказмом» (стр. 143). К сожалению, критик не уделил’ достаточного внимания той роли, которую отводит Л. Леонов в разоблачении потаенной сущности мелкой душонки Грацианского сюжетно-композиционным особенностям романа. А между тем подобный поворот темы позволил бы не только глубже поставить вопрос о сатирическом заострении, но и подчеркнуть своеобразие метода сатирической типизации, присущее именно «Русскому лесу». Параллельно с анализом образа Грацианского идет анализ образов Вихрова и Поли. И это не случайно; судьбы трех главных героев романа настолько тесно сплелись, что даже сюжетно «…связь линий Вихров – Грацианский в то же время косвенно является пересечением линий Поля – Грацианский» (стр. 157). Параллелизм в исследовании трех этих образов делает возможным более наглядное их сопоставление и помогает резче выявить своеобразие каждого из них.
Интересна попытка М. Лобанова проследить отдельные черты характеров Вихрова и Поли уже в героях раннего творчества Л. Леонова. Подобная постановка вопроса о преемственности замысла, несмотря на явно второстепенную роль ее в монографии, позволяет говорить о том, что и Вихров и Поля – итог многолетнего пристального изучения жизни, в эти образы вложено немало собственных симпатий и мыслей писателя.
Человек-труженик, человек-творец, скромный и обаятельный Иван Матвеич и Поля – сама юность, непримиримая и требовательная, так рано возмужавшая и закалившаяся в огне испытаний, – оба эти образа нашли в лице М. Лобанова внимательного, пытливого исследователя. Глубокий анализ их – несомненная удача молодого критика.
Гораздо менее повезло остальным положительным героям «Русского леса». Так, М. Лобанов считает, что Осьминов и Морщихин, например, выглядят «значительно бледнее» отрицательных персонажей романа, и ставит под сомнение даже самый характер их индивидуализации, упрекая автора в недостаточности ее.
Нам кажется, что причин для подобной оценки положительных персонажей у исследователя нет. «Вина» Морщихина и Осьминова заключается разве что в большей эпизодичности их по сравнению, например, с Чередиловым и Чандвецким.
В соответствии с авторским замыслом отрицательным персонажам «Русского леса» часто уделяется больше внимания, нежели положительным. Но означает ли это, что » удельный вес героев романа находится в прямой зависимости от места, занимаемого ими на его страницах? Думается, что достаточно поставить такой вопрос, чтобы сразу же дать на него отрицательный ответ. Нельзя забывать, что социальная весомость характеров, взятая сама по себе, в отрыве от образного строя произведения в целом, еще далеко не определяет положительных идеалов писателя.
Наиболее наглядным и неопровержимым «аргументом», подтверждающим это положение, может служить сам «Русский лес», Ведь и глубокий лирический подтекст романа, и его философская насыщенность, да и весь его пафос, оказываясь противопоставленными социальной весомости отрицательных персонажей и как бы нейтрализуя ее, дают четкое представление о положительных позициях автора.
Но критик всему этому, к сожалению, не придал должного значения; в результате, стремясь как-то объяснить большую «впечатляющую силу» образов Киттеля, Чандвецкого, Чередилова по сравнению с образами персонажей, группирующихся вокруг Вихрова, он невольно приходит к выводу, что «…Леонов не использовал все богатство художественных приемов и изобразительных красок в утверждении положительных сил».
Сказавшаяся в данном случае тенденция к несколько субъективному восприятию критиком леоновских героев имеет место (хотя и совсем в ином плане) и при оценке такого сугубо отрицательного персонажа, как Чандвецкий. Дважды (стр. 60 – 61 и 193 – 194) М. Лобанов упрекает писателя за слишком, по его мнению, резкий характер социальных обобщений, выразившийся в авторской речи, которая «явно возвышает» Чандвецкого. Исследователя не смущает тот факт, что цитируемые им отдельные изречения «фаворита Столыпина… умнейшего после него в лагере тогдашней реакции», произносятся Чандвецким намеренно, в разговоре с Грацианским, и, конечно же, не без внутреннего расчета на то, что «милый Саша» клюнет на приманку сочувственно трескучих фраз. Нам кажется, что в данном случае автор монографии поддался соблазну выставить жандармского подполковника слабее, чем он предстает со страниц романа.
Самого пристального изучения заслуживает интерес писателя к образам простых людей из народа. Народ в романе – действующая, активная сила. Не случайно отношение к нему – как и отношение к русскому лесу – служит тем мерилом, с помощью которого проверяются искренность и полнота чувств главных героев, их человеческая ценность. Молчаливая, но лишь до поры до времени, покорность великана Матвея Вихрова и самобытная философия древнего Калины, олицетворяющего кристальную, словно вода заветного родничка, чистоту народной души, так же как и суровая убежденность солдата, дорожного попутчика Ивана Матвеича, и символичность прощания Поли с пожилой русской женщиной, по-матерински перекрестившей ее вослед, – представляют обобщения огромной силы.
Прав М. Лобанов, подчеркивая (во второй главе своей работы) глубину индивидуализации характеров героев из народа и одновременно, указывая на то, что образы их «несут на себе печать эпичности… выступают выразителями интересов и устремлений народа, вобрав в себя его лучшие качества» (стр. 100).
Большое внимание уделено исследователем особенностям стиля произведения и вопросам художественного мастерства. Интересен анализ работы писателя над словом (путем сравнения журнального и книжного» вариантов), радуют многие меткие замечания о языке героев и о композиционном своеобразии «Русского леса». М. Лобанов обращает внимание на характер «сближения» различных композиционных линий и подчеркивает то важное место, которое отводится в композиции романа лекций Вихрова о лесе. О наблюдательности исследователя свидетельствуют также замечания о роли художественной детали в произведении и об использовании приема контраста, о метафоре и о функции столь любимых писателем слов с уменьшительным» суффиксами.
Работа М. Лобанова задумана как серьезное исследование. И при всем этом она написана в свободной? непринужденной манере. Это исследование-спор, полный полемического» задора спор с автором, с критиками, с читателями. Это в какой-то мере – часть того большого спора, который ведется вокруг романа Л. Леонова уже свыше пяти лет и, по-видимому, до сих пор не исчерпан. Монография М. Лобанова о «Русском лесе» дает для него обильный и интересный материал.