Молдавский советский роман
Н. В. Билецкий, Роман и современность, Кишинев, «Штиинца», 1984, 303 с. (на молдавском языке).
Книга Н. Билецкого «Роман и современность» – не первое исследование, посвященное молдавскому роману. Прямым предшественником Н. Билецкого был В. Коробан, автор монографии «Современный молдавский роман», вышедшей и на молдавском (1969), и на русском (1979) языках. Появление новой монографии если и обусловлено тем, что после книги В. Коробана прошло целых Пятнадцать лет, то только частично. Главной причиной, побудившей Н. Билецкого взяться за новое исследование, была совершенно иная методологическая позиция по сравнению с той, какую избрал для себя в свое время В. Коробан, четко ее сформулировавший: «Огромные возможности классического романа далеко не использованы у нас. Слишком мало мы знаем, как ведет себя действующее лицо, что такое характер, что представляет собой конфликтная ситуация и т. д. Вот почему я вообразил некий роман, в котором представлены от начала до конца все составные элементы классического романа…» Отразив в зеркале этого «чистого» жанра и подлинные успехи, и недостатки молдавского романа, «исследование В. Коробана, – справедливо замечает Н. Билецкий, – вошло в молдавскую литературоведческую науку как значительное достижение» (стр. 4). Однако с позиции, избранной В. Коробаном, которую можно назвать эстетической, естественно, не освещались некоторые весьма существенные для молдавского романа проблемы, если рассматривать его с исторической позиций, а именно вопрос о специфике становления молдавского советского романа, о его особенностях, обусловленных как процессом общественного развития, так и развитием советской многонациональной литературы.
Н. Билецкий кладет в основу исследования видоизменения и эволюцию такого основополагающего романного свойства, как эпичность. Это дает ему возможность совершенно обоснованно, как исторически, так и эстетически, подробно рассмотреть и предысторию романа, которая тянется на протяжении всего межвоенного периода и практически длится до конца 50-х годов.
Автор избирает такую исследовательскую позицию потому, что специфика становления и развития молдавского советского романа – это особенность развития всей молдавской советской прозы, а в значительной степени и литературы в целом.
Эту специфику обусловила в первую очередь историческая судьба народа.
Молдавская литература 20- 30-х годов развивается в условиях искусственного разобщения творческих сил, что было вызвано насильственным отторжением Бессарабии королевской Румынией в 1918 году.
Воссоединение Бессарабии с Советским Союзом в 1939 году было нарушено второй мировой войной. Лишь победа над фашизмом в Великой Отечественной войне окончательно закрепила единство молдавского народа как историческую справедливость, в результате чего и литература получила возможность жить полнокровной жизнью. Однако ко времени воссоединения литературы ряды писателей из Молдавской АССР, в основном прозаиков, значительно поредели, а писатели-бессарабцы были в основном поэты. Среди них и те, кому суждено было позже внести свою лепту в развитие молдавского романа. Но в середине 40-х годов они об этом еще не помышляли, а когда случилось им взяться за прозу, часто оказывались не на высоте. Это, можно сказать, и было основной причиной столь затяжного формирования романного жанра, замедленного становления молдавской советской литературы вообще.
Н. Билецкий начинает с рассмотрения рассказов 20-х годов, справедливо усматривая в них начало того пути, который неуклонно вел к созданию романа. Оказывается, молдавская советская литература не является исключением: «эпика рассказа» предшествовала эпике романа в какой-то степени и в русской советской литературе.
В этом смысле весьма характерно признание Серафимовича, указывавшего, что во время гражданской войны писателям некогда было сочинять, они едва успевали делать наброски с натуры… Однако во многом благодаря своим богатым традициям русская советская литература быстро справляется с этой «болезнью становления», и уже вторая половина 20-х годов отмечена созданием значительных романов, в то время как молдавская советская литература продолжает оставаться в жанровых рамках – рассказ-повесть.
Кардинальная ломка всего уклада жизни, преображение социального облика общества побуждали и литературу подходить к человеку «глобально», не как к отдельной личности, а как к частице народной массы, которую привела в движение революция. Такая позиция, нашедшая наиболее яркое выражение в романе Серафимовича «Железный поток», отчетливо уловима и в рассказах молдавских писателей 20-х – начала 30-х годов – Митрофана Опри, Иона Канны, Думитру Милева, Никиты Маркова. «К 1930 году, – пишет Н. Билецкий, – эпичность нового типа окончательно определяет свои формы» (стр. 18). Эта эпичность, сосредоточившая внимание на историческом процессе, на коллективном герое, отказывалась от индивидуализации персонажей, от художественного вымысла, от метафорики, от портрета, пейзажа, стремясь представить сцены из жизни почти что в их натуральном виде.
Однако, как отмечает Н. Билецкий, довольно скоро писатели начинают ощущать ограниченность, узость подобной эпичности. «Переход к изображению индивидуализированных действующих лиц составляет новую фазу в развитии эпичности», – пишет Н. Билецкий и определяет этот переходный период 1932 – 1934 годами, связывая его с такими важными вехами, как постановление ЦК ВКП (б) от 23 апреля 1932 года «О перестройке литературно-художественных организаций» и Первый всесоюзный съезд писателей. Бурное строительство нового общества вызывает и особое внимание к факторам, преобразующим самого человека, который вполне закономерно оказывается в центре внимания молдавской литературы. «Это смещение акцентов, – пишет автор, – обнаруживает целый ряд произведений, названных по именам их главных героев: «Котовский» Ю. Долда, «Штефан Быткэ» Л. Барского в драматургии, «Стежар Вэлуцэ» Т. Малая – в поэзии, «Григоре Малинин» М. Андриеску, «Фрэсына-трактористка» И. Канны и др. – в прозе» (стр. 20).
Ссылаясь на Гёте, который говорил, что постижение общества состоит в постижении человека, Н. Билецкий, анализируя молдавскую прозу, делает вполне обоснованный вывод, что она к середине 30-х годов усваивает это положение, стремясь отразить «развитие личности, которая органически соединяет в себе как индивидуальное, так и социальное начало» (стр. 29). Эти задачи потребовали от литературы куда более разнообразных и тонких художественных средств, а также расширения жизненного, а следовательно, и художественного пространства. Так, в середине 30-х годов в молдавской литературе появляются два первых романа, принадлежащих перу Никиты Маркова, – «Партия зовет» (1935) и «Клад» (1936), посвященных переломному моменту в жизни крестьян – коллективизации, которые, как пишет Н. Билецкий, «обнаруживают склонность эпичности к социальному синтезу, к более широкому дыханию повествования» (стр. 45).
«Окончательный переход от эпоса истории к истории эволюции характера как сущности содержания и структурной особенности эпического повествования, все более явственный отказ от хронологического времени в пользу времени художественного, установления диалектического отношения между действующими лицами и ситуацией, – продолжает Н. Билецкий, – эти требования, наметившиеся на протяжении развития прозы в 30-е годы, станут предметом глубоких размышлений молдавских романистов в последующие десятилетия» (стр. 45). Именно размышлений, а не воплощения, потому что – и это следует подчеркнуть – и романы Н. Маркова, и появившиеся почти двадцать лет спустя романы Д. Липкана «Пробуждение» (1952) и В. Букова «Растут этажи» (1952) не свидетельствовали об овладении молдавскими писателями сложной романной формой, хотя и выражали явное стремление к широкой эпичности. Это осуществилось уже в послевоенный период, прежде всего в развернутых повестях («Огонь» и «Зори» Я. Кутковецкого, «Во Флоренах» и «Бужоряне» Л. Барского, «Гора виноградная» и «На просторе» А. Козмёску, «Товарищ Ваня» С. Шляху). Об этом же говорило и то предпочтение, какое оказывали молдавские поэты поэмам» (стр. 46).
Появление в молдавской литературе произведений, которые без всяких оговорок можно называть романами, относится к 60-м годам, когда в советской многонациональной литературе вообще намечается новый этап развития, обусловленный переменами в нашей общественной жизни. В молдавскую литературу приходит новое поколение подлинно талантливых писателей: Ион Друцэ, Ион К. Чобану, Анна Лупан, Ариадна Шаларь, Вера Малева, Елена Дамиан и др.
Отказ от предвзятых литературных схем, от догматизма и жестких канонов в эстетике – все это создавало плодотворные условия для развития советской литературы в целом и молдавской в том числе. «Под воздействием благоприятных факторов определились и контуры молдавского романа, – пишет Н. Билецкий. – Однако, в отличие от лирики и драматургии, процесс становления романа протекал более замедленно. Такая эпическая конструкция, распространенная во времени и пространстве, как роман, должна была теперь переместить внимание с ситуации на действующие лица, с фабулы на субъект» (стр. 65).
Эту назревшую и объективно возникшую перед литературой задачу успешно разрешает И. К. Чобану, автор «эпико-драматической фрески молдавского села» (стр. 73), как определяет Н. Билецкий роман «Кодры» (1956). Однако этот роман возникает не на пустом месте, он словно вырастает из литературной атмосферы, которую создают повести и рассказы И. Друцэ, В. Василаке, Г. Менюка, М. Чиботару, В. Иовицэ, самого И. К. Чобану. «Лирическая насыщенность новеллы, – пишет Н. Билецкий, – как бы парадоксально это ни выглядело, и подготовила, имея в виду новую перспективу развития, эпическую наполненность романа» (стр. 98). В то же время сама новелла, повесть как бы переходят в новую фазу, наполняются романным содержанием. К таким произведениям относятся «Листья грусти» И. Друцэ, «Ветер в лицо» Анны Лупан, «Люди и судьбы» А. Шаларь, «Метель» Е. Дамиан. Именно эта межжанровая форма на рубеже 60 – 70-х годов заняла место романа в молдавской литературе, именно она «дала возможность решить две проблемы: органически освоить ситуации и преодолеть стадию механической целостности» (стр. 119). Организующим началом художественного произведения становится личность главного героя, а не иллюстрация исторических событий. На подобной художественно-психологической основе построены «Листья грусти» И. Друцэ, «Ветер в лицо» Анны Лупан.
В других произведениях, тоже весьма характерных для этого времени, таких, как «Люди и судьбы» Ариадны Шаларь и «Метель» Елены Дамиан, лирическое начало заменяет глубокий психологический анализ. Но уже следующие произведения этих авторов обнаруживают явное тяготение к объективной эпике, хотя, как справедливо подчеркивает Н. Билецкий, «и лиризация, и психологический анализ, и романтический подъем, единожды освоенные, остались достоянием романа» (стр. 146).
Молдавская литература никогда не ощущала себя изолированной от всей советской многонациональной литературы, внутри которой и под воздействием которой проходит ее становление и развитие. Животворное влияние на молдавскую литературу, в частности на роман, оказала мировая литература, которая также стала национальным достоянием благодаря переводам. Н. Билецкий особо выделяет роль национальных традиций, в том числе фольклорных, в процессе становления романа. «Интенсивное освоение литературного языка, – пишет он, – широкое восприятие опыта классической литературы, постижение сложных характеров современников – все это подвигало роман к высокоорганизованным формам, открывало новые возможности отражения жизни общества и общения с ним. К роману как удобной форме общения потянулись даже поэты. Николай Костенко пишет роман «Североград». Аурелиу Бусуйок дебютирует в эпическом жанре таким произведением, как «Один на один с любовью», Архип Чиботару – романом-фельетоном «Тень сокровищ», а Георгий Меток – романом-эссе «Диск» (стр. 181).
Н. Билецкий анализирует «Сказку про белого бычка», в которой Василе Василаке успешно соединяет фольклорные традиции с художественными приемами современного романа, «Полет стрижа», где Владимир Бешлягэ раскрывает возможности внутреннего монолога, «Бремя нашей доброты» Иона Друцэ – роман, в котором автор обогащает лиризм, свойственный его предыдущим произведениям, драматизмом, характерным для народных баллад, а также «Мосты» И. К. Чобану – «произведение, знаменующее поворот от романа-хроники к роману-судьбе».
Н. Билецкий показывает, как весь арсенал художественных Средств в романах 60 – 70-х годов нацеливается на раскрытие глубокого гуманизма главных действующих лиц и произведений в целом. В молдавском романе этих лет доминирует морально-этическая проблематика, молдавский крестьянин, имеющий за спиной отстоявшиеся за века представления о добре и зле, начинает оценивать явления современной действительности, опираясь на свой моральный кодекс или же сообразно этой действительности, ее новым представлениям о духовных и моральных ценностях, корректирует унаследованную им от предков этику. «Скрещение двух моралей», как выражается Н. Билецкий, которое является основным содержанием таких произведений, как «Сказка про белого бычка» В. Василаке, «Бремя нашей доброты» И. Друцэ, – это уже не столкновение социального нового с социальным старым, каким был основной конфликт произведений 30-х годов, – это куда более тонкая ситуация, поскольку она состоит не из открытого противостояния социального добра и зла, а из взаимопроникновения того извечного гуманизма, присущего трудовому народу, в той национальной форме, какую придали ему века существования, с конкретной реальной действительностью.
В связи с этим невольно приходится коснуться вопроса о старой и новой морали. Мы привыкли к противопоставлению: старый и новый мир, старая и новая мораль. Н. Билецкий, не только сопоставляя эпическое и лирическое начало, но и опираясь на этот контраст, пытается выявить отличие трилогии И. К. Чобану («Мосты», «Кукоара», «Подгоряне») и романа И. Друцэ «Бремя нашей доброты». Таким образом Онакие Карабуш оказывается носителем старой морали, а Тоадэр Фрунзэ, герой трилогии И. К. Чобану, – новой, хотя и В его трилогии есть похожий на Карабуша моральный «ретроград» – Тоадэр Лефтер. Однако зададим вопрос: а так ли контрастно разнится мораль крестьянина прошлого века и современного колхозника? Кто не работает, тот не ест! – Это наша мораль? – Наша! – Но она была зафиксирована чуть ли не с сотворения мира. Добросовестное отношение к труду, рачительное отношение к «тягловой силе», будь то «одушевленная» лошадь или «неодушевленный» трактор, – это мораль любого человека, который кормит себя и свою семью собственным трудом. Истинно трудовая суть народной этики остается неизменной. Будь это не так, не существовало бы и народного характера.
Именно с этой точки зрения следовало бы Н. Билецкому посмотреть на образ Карабуша.
Автор книги анализирует процесс духовного развития молдавского крестьянина наших дней, пережившего ломку социальных условий и переживающего техническое перевооружение сельского хозяйства в трилогии И. К. Чобану (1965 – 1981), которая соединяет в себе признаки и романа-судьбы и романа-панорамы, показывая героев «как в перспективном плане, так и в плане эпоса» (стр. 247). Вместе с тем исследователь обращает внимание на то, как молдавский роман, призванный раскрыть глубинные процессы общественной психологии и морали, обогащается и в плане художественном.
Монография Н. Билецкого не ставит перед собой задачу показать историю советской молдавской литературы. Но, взяв за основу проблему эпичности, художественное отражение судьбы человеческой и судьбы народной, прослеживая ее сквозь все периоды литературного и общественного развития республики, автор (в общих чертах, конечно) дает картину литературного процесса, тем более что он довольно щедро комментирует положение эпики в прозе примерами из поэзии и драматургии, что представляется весьма удачным и даже необходимым.
Н. Билецкий, опять-таки не превращая этого в специальную задачу, соотносит процессы, происходящие в молдавской литературе, с процессами в литературах русской, украинской, народов Прибалтики; он находит подтверждение закономерности молдавских литературных явлений в литературной критике других республик.
То есть исследователь ставит свой национальный материал в контекст многонационального литературного процесса, делая таким образом более доказательной логику развития молдавской литературы и вместе с тем обогащая весьма ярким примером закономерность поступательного движения всей советской многонациональной литературы.