№2, 1997/XХ век: Искусство. Культура. Жизнь

Мировая литература, литературные ряды и их история

Какую историю мы имеем в виду?

Сейчас для нас история литературы – прежде всего история национальных литератур. Изданная ИМЛИ «История всемирной литературы» есть прежде всего совокупность кратких очерков более или менее развитых литератур мира, точнее, тех явлений, которые признаются классическими, стоящими близко к классике либо предвосхищающими ее соответственно меркам каждой национальной культуры. Поэт масштаба Хераскова характеризуется более или менее подробно историком русской литературы XVIII века (и может быть вовсе не упомянут историком XIX века), более подробно – болгаристом или специалистом по сербской литературе и игнорируется историком французской или английской литературы. Разумеется, никакого единства, никакой истории мировой литературы как целостного явления при этом не получается. Впрочем, восходящая к Гете абстракция «всемирная литература» пока в значительной степени и остается абстракцией. Всех литератур не знает никто, и, стало быть, их совокупность не может функционировать как таковая, а тем более как хотя бы относительное единство, даже если и допустить, что некие весьма общие закономерности объединяют все литературы пяти континентов.

При этом почти непоколебленным остается европоцентризм (в широком смысле – с включением литератур Америки и Австралии, а отчасти и Африки в европейскую культурную традицию), хотя литературоведы с уважением относятся к выводу Н. Конрада о том, что до XVI века Восток опережал Запад в своем культурном развитии (особую теоретическую проблему прогресса в искусстве сейчас оставим в стороне). По-прежнему в силе традиции классических гимназий: все имеют представление о греко-римской античности как истоке европейской цивилизации, и только «узкие» (а по существу – самые широкие) специалисты знают иную древность. Сопоставительные работы Е. Мелетинского или П. Гринцера много дают теоретику литературы, но историками национальных литератур освоены слабо, они вполне разделяют психологию рядовых читателей, которые любят временную и этнографическую экзотику, но не слишком далекую: так, русский читатель нередко предпочитает западноевропейские литературы (и выписывает «Иностранную литературу», преимущественно на них ориентированную) славянским, с одной стороны, и китайской – с другой. Дело не только в высоком уровне западноевропейских литератур, такой читатель может быть как раз очень невзыскателен в своих вкусах. Просто болгарская литература кажется слишком близкой, а китайская слишком далекой и непонятной. В обоих случаях бывает неинтересно.

Равным образом обстоит дело с русской литературой XVIII века: «Не обладая для нас непосредственно воспринимаемым художественным обаянием, свойственным классике XIX столетия, она в то же время лишена и завораживающей экзотичности древнерусской словесности, где сама историческая дистанция превращается в эстетический феномен» 1. Но это своя и потому интересная экзотика, привлекающая больше, чем экзотика западного и восточного средневековья. К тому же религиозное содержание в данном случае актуализируется в точном смысле слова, то есть осознается как современное (или вечное, по современным же распространенным представлениям). Между тем это «Великое наследие» (заглавие книги Д. Лихачева о наиболее значительных древнерусских произведениях) провозглашалось таковым в пропагандистских целях, ради преодоления долгого пренебрежения им. Независимо мыслившие люди, такие, как автор написанной в 1926 году «Истории русской литературы с древнейших времен до смерти Достоевского (1881)» Д. Мирский (князь Д. П. Святополк-Мирский) или В. Набоков, считали «Слово о полку Игореве» единственным истинным шедевром древнерусской словесности2, да и оно, непереводимое даже на современный русский язык, относится к классике не мирового, а национального, восточнославянского масштаба, хотя по художественному уровню и не уступает зарубежной классике (так и многие русские поэты, начиная с Пушкина, принадлежат к национальной классике, а не мировой, – к мировой классике принадлежат вообще немногие: Гомер и другие крупнейшие античные авторы, Низами, Шота Руставели, Данте, Шекспир, Сервантес, Гете, Байрон, Достоевский, Л. Толстой, может быть, еще единицы, – но уровень Пушкина не ниже мирового классического). Второе по значению произведение древнерусской словесности – «Житие протопопа Аввакума», но вряд ли кто поставит Аввакума в один ряд с Данте, Шекспиром и Достоевским. Тем не менее национальная «самокритика» не должна сказываться на работе историков средневековой словесности. Как ни велики заслуги отечественных медиевистов, исследовано в ней еще очень мало. Но, думается, один из плодотворных путей в этом отношении – более смелый выход за пределы национальной истории. В «Поэтике древнерусской литературы» Д. Лихачев писал о том, что литература средневековой Руси не была только восточнославянской, она в значительной степени являлась своей для всего православного мира – очевидно, кроме Византии, но византийская литература в переводах была для Руси своей, а через нее осуществлялись гораздо более широкие литературные связи. Между тем чисто национальный принцип доминирует в изучении и преподавании и древних и средневековых литератур/Может быть, в больших университетах (самых больших) стоило бы организовать кафедры древней словесности и средневековой словесности – как литературы, так и фольклора, – объединяющие специалистов по литературам Запада и Востока, не исключая и русистов. В МГУ еще несколько лет назад читался курс истории литератур народов СССР, в котором самое ценное относилось к средневековью. По крайней мере филологи-русисты могли получить представление о литературах Средней Азии и Закавказья, германисты же, романисты и славяноведы так и оставались в неведении о том, что собой представляли Низами и Шота Руставели. Теперь существует гораздо более бледный курс литератур народов России. Но национальные границы по отношению к средневековью, особенно восточному, мало что значат для историка литературы: и татарскую литературу не понять, если не иметь представления о классиках литературы Востока, о том же Низами или Навои. Наверно, не помешали бы филологам и некоторые сведения о китайской или японской литературе, ныне в МГУ изучаемых лишь на одном из двух факультетов Института стран Азии и Африки. Есть издания текстов – «Библиотека всемирной литературы», далеко не все ее двести томов обязательно включать в программу общего ознакомительного курса. Необходимость в таковом представляется весьма насущной. Может быть, для начала этот курс строился бы как максимально теоретизированный, как курс сопоставительной исторической поэтики литератур Востока и Запада. В таком случае он мог бы складываться и на кафедре теории литературы, по определению максимально универсальной.

Литературы же Нового времени, безусловно, должны изучаться прежде всего как национальные, в их национально-историческом своеобразии. Вместе с тем в центре историко-литературных обзоров этого рода неизбежно будет стоять творческая индивидуальность. Четырехтомный труд ИМЛИ по истории русской литературы и критики конца XIX – начала XX века, построенный по чисто хронологическому принципу, без выделения персоналий, все-таки остался сугубо экспериментальным. Серебряный век был слишком богат индивидуальностями, чтобы при его изучении достаточно было сосредоточиться на «литературном процессе». И предложения построить историю литературы на основе определенной литературоведческой категории, например жанра, как вслед за Бахтиным и формалистами недавно предложил И. Шайтанов3, имеют в виду изучение литературного процесса, а не истории литературы в целом.

  1. Андрей Зорин,Перед трудным экзаменом. – «Вопросы литературы», 1996, N 3, с. 31.[]
  2. Д. С. Мирский, История русской литературы с древнейших времен по 1925 год, L., 1992, с. 18, 30; Владимир Набоков, Лекции по русской литературе. Чехов, Достоевский, Гоголь, Горький, Толстой, Тургенев, [М.], 1996, с. 13.[]
  3. Игорь Шайтанов, Жанровая поэтика. – «Вопросы литературы», 1996, N 3, с. 17 – 19; он же, Жанровое слово у Бахтина и формалистов. – Там же, с. 93–100.[]

Цитировать

Кормилов, С.И. Мировая литература, литературные ряды и их история / С.И. Кормилов // Вопросы литературы. - 1997 - №2. - C. 32-41
Копировать