Двенадцать встреч с Анной Ахматовой

В течение двух лет – с марта 1963 по февраль 1965 года я видел Анну Андреевну Ахматову двенадцать раз и имел возможность слышать ее высказывания, мнения, замечания, ее рассказы о себе и других лицах. Знакомство мое с Анной Андреевной произошло через Ханну Вульфовну Горенко, которая была близка к Ахматовой, и поэтому вначале несколько слов о ней.

Ханна Вульфовна была женой младшего брата Анны Андреевны Виктора Горенко. В молодости он был военным моряком, окончил в 1916 году в Петрограде Морской корпус и служил на одном из кораблей Черноморского флота. Ханна Вульфовна со слов мужа рассказывала, что на корабле, где он служил – это был конец 1917 года, матросы вознамерились покончить с офицерами: расстрелять их или побросать за борт. Узнав об этом от матроса-вестового, Виктор сумел незаметно сойти на берег и покинуть Севастополь. В конце своих длительных странствий он оказался на Дальнем Востоке, на Сахалине. Родные, в том числе и Анна Андреевна, очень долго ничего о нем не знали и считали, что он погиб.

Ханна Вульфовна родилась в Николаевске-на-Амуре в 1896

Мемуары Натана Готхарта – морского инженера, ныне живущего в США, – об Анне Ахматовой публиковались в журнале «Время и мы» в 1989 году. Отечественному читателю они преимущественно незнакомы..

году, вся ее семья погибла в Николаевске-на-Амуре, где некоторое время бесчинствовала банда атамана Тряпицына.

В 1922 году в Александровске-на-Сахалине Ханна Вульфовна познакомилась с Виктором Андреевичем и они поженились, а в 1925 году к ним на Сахалин приехала мать Виктора (и Анны Андреевны) Инна Эразмовна. От Ханны Вульфовны я узнал, что она была очень религиозной и отличалась редкой добротой. Ханна Вульфовна с волнением ожидала ее приезда, не знала, как посмотрит свекровь на сноху-еврейку. Но эти волнения были безосновательны, они быстро сблизились, и Ханна Вульфовна с удовольствием вспоминала, как приготавливала для Инны Эразмовны «пасху». Инна Эразмовна владела французским языком и при случае любила говорить по-французски. Прожила она на Сахалине до 1929 года. Оттуда уехала на Украину к своей сестре Анне Эразмовне Вакар.

Виктор Андреевич как бывший офицер считался лишенцем. Из-за этого устроиться на приличную работу становилось невозможным. И он замыслил перебраться в Китай. Перейти границу – сначала Виктору, затем через некоторое время Ханне Вульфовне – помог китаец-проводник. Поселились они в Шанхае. Ханна Вульфовна освоила английский и работала фармацевтом, а после 1949 года преподавала русский язык в Шанхайском университете. Виктор Андреевич плавал на торговых судах грузовым помощником капитана, а затем работал на берегу в торговых фирмах.

На любительских фотографиях шанхайского периода, которые я видел у Ханны Вульфовны, Виктор Андреевич высокого роста, с волосами, тронутыми сединой, и неулыбчивым лицом. По небольшой горбинке носа, линии губ и подбородку можно было уловить сходство с Ахматовой. Из бесед с Ханной Вульфовной у меня сложилось некоторое представление о характере ее мужа. Это был человек невозмутимый, решительный и с большим чувством юмора. Примечателен в этом смысле следующий рассказ Ханны Вульфовны. В бытность на Сахалине сосед по дому позвал их с мужем в гости. Стояли пасхальные дни, и у соседа был родственник из деревни, крестьянин. Беседуя с Виктором Андреевичем, этот крестьянин неожиданно спросил: «А вы не из жидов будете?» – «Нет, – мягко ответил Виктор Андреевич, – мы из людоедов». Его собеседник протянул: «А…», что было в этом «А…» – так и осталось неизвестным.

Живя в Китае, Виктор Андреевич писем сестре не писал, понимая возможные для нее дурные последствия. Однако Ханна Вульфовна говорила мне, что в конце 1941-го – начале 1942 года, узнав о блокадном голоде в Ленинграде, они с мужем отправили из Шанхая несколько продуктовых посылок Анне Андреевне, наивно полагая, что они до нее дойдут. Но Ахматовой в это время в Ленинграде уже не было, да и вряд ли эти драгоценные посылки пришли бы к ней в то время.

О постановлении ЦК 1946 года, грубо оскорбляющем сестру, Виктор Андреевич знал и глубоко переживал это. Ханна Вульфовна говорила, что он никак не мог понять причины такой бешеной травли сестры, много раз задавая себе вопрос: «За что?»

В каком году Ханна Вульфовна и Виктор Андреевич разошлись, мне неизвестно. Подробности Ханна Вульфовна не говорила, но я видел, что у нее к бывшему мужу осталось уважительное, доброе отношение. В 1947 году Виктор Андреевич уехал из Китая в США, и больше они не виделись. Но, наверное, Ханна Вульфовна какие-то контакты с ним имела, ибо только она могла, сообщить ему в Нью-Йорк размер халата-кимоно, который он затем прислал в подарок Ахматовой.

Русские эмигранты, покидая Китай, уезжали в США, Канаду, Австралию, СССР. У Ханны Вульфовны в Риге была сестра, и она поехала к ней.

Была Ханна Вульфовна добросердечным и житейски мудрым человеком. Она мне говорила: «Мама меня учила: старому и бедному поклонись первой и никому не завидуй». Жизнь она прожила трудную, невзгод ей выпало много, но был в ней стоицизм. Помню, было так, что в разговоре она невольно коснулась своего недуга, у нее были мрачные мысли, но она сдержала себя: «Не хочу встречать горе на полдороге» – и переменила тему разговора. Об одной женщине, крайне набожной и в то же время душевно черствой, она высказалась резко: «Я таких верующих не признаю. Верующий должен творить добро». Сама она верующей не была, но где только возможно творила добро.

Скончалась Ханна Вульфовна в 1978 году.

Познакомился я с ней в 1960 году в Риге в семье моего товарища (мы вместе учились) В. И. Банника, жене его она приходилась тетей.

Первый раз Ханна Вульфовна приехала из Риги в Ленинград в 1961 году. Тогда вместе с Анной Андреевной она прожила месяц на даче в Комарове под Ленинградом. Весной 1963 года приехала в Ленинград второй раз и пригласила меня в Комарово, в Дом творчества писателей, где тогда они жили вместе с Ахматовой.

Лето и осень 1963 года Ханна Вульфовна была тоже вместе с Анной Андреевной в Комарово на даче, а в 1965 году в Доме творчества писателей. Видел я Анну Андреевну и в Ленинграде, где она жила, на улице Ленина, 34.

Сознавая уникальность личности Ахматовой, каждый раз, говоря с ней, я записывал то, что удерживала память, пытаясь в ее высказываниях сохранить не только суть и слова, но и строй речи. Записывал не только то, что представлялось мне заслуживающим внимания, но и всякие мелочи: как известно, «в человеке все человеческое важно». Беседы, как правило, складывались случайно, и некоторые суждения Ахматовой, разумеется, не были предназначены «для вечности». Но мне не хотелось делать некий отбор. Я далек от мысли, что все, что я слышал от Ахматовой, говорилось ею впервые и только мне. Однако если что-то и повторялось, то и это заслуживает внимания.

Соединяя записи вместе, я оставляю их фрагментарный характер. Мне не хотелось объединять их какими-нибудь связками или как-то группировать. Добавлены только пояснения.

24 марта 1963 года. КОМАРОВО. ДОМ ТВОРЧЕСТВА ПИСАТЕЛЕЙ

В назначенное Ханной Вульфовной время робко стучу в дверь комнаты номер 12 – это угловая комната в правом крыле нижнего этажа. Рядом с Ханной Вульфовной вижу высокую грузную женщину с крупной седой головой. Лицо у нее болезненно одутловато и линия рта чуть скошена, возможно, из-за отсутствия части зубов. Очень живой взгляд, который я бы назвал изумленным. Я первый раз вижу Анну Ахматову/Мне известны самые ранние издания ее стихов, сборник «Из шести книг», вышедший перед войной, и недавняя книжечка, изданная в 1961 году в серии «Библиотека советской поэзии», в ней автобиография Ахматовой и, кажется, статья А. Суркова. Знаю ее стихи, напечатанные в последних номерах «Нового мира», и немного из «Реквиема», отдельные стихи из него ходят по рукам в машинописи. И очень свежо в памяти постановление ЦК ВКП(б) 1946 года и выступление Жданова.

Ханна Вульфовна знакомит меня с Ахматовой и напоминает, что говорила ей обо мне. Ахматова спрашивает меня о чем-то, но о чем, я абсолютно не помню, видимо, из-за волнения, с которым постепенно справляюсь. Ханна Вульфовна просит меня говорить громче, так как Анна Андреевна плохо слышит. Завязывается беседа без определенной темы.

Анна Андреевна говорит, что ей трудно ходить, она гуляет только вблизи дома, любуется кедром, который стоит перед домом («Я люблю этот кедр»). На улице, несмотря на конец марта, минус 22. А. А. вспоминает весну 17-го года. Говорит, что тоща в марте в Петрограде самая низкая температура была, наверное, минус десять, но считалось, что это холодно, и солдаты на улицах жгли костры. Вспоминает также о наводнении 1924 года:

— Я тогда жила у Прачечного моста. На моих глазах повалился дуб.

Потом заходит разговор о Прибалтике. Анна Андреевна вспоминает, как в 1914 году провожала мужа на фронт, была в Вильно («Там чудное барокко»). Затрагиваем Таллин, и она вспоминает «чудную готику» на улице Пикк.

*

Анна Андреевна говорит о том, что давно мечтала совершить поездку по пути Радищева – из Петербурга в Москву:

— Теперь можно на автобусе поехать куда угодно. А раньше это было очень сложно. В 25-м году Борис Пильняк привез из Америки автомобиль, собрал его, и мы поехали по пути Радищева. Ехали сначала медленно. Пильняк говорил, что надо «обкатывать» автомобиль. Путешествие было интересное, хотя сама дорога малоинтересна, за исключением Валдайской возвышенности.

*

Стараюсь запомнить выражение лица Ахматовой – то строгое, то скорбно-сумрачное, я бы даже сказал, мученическое, то она вдруг преображается – и в глазах улыбка, изумление.

На мой вопрос, какие из ее вещей будут печататься в ближайшее время, Анна Андреевна отвечает, что в «Новом мире» должно появиться ее исследование о Пушкине. Я спрашиваю о ее отношении к книге Вересаева «Пушкин в жизни». – В книге Вересаева много недостоверного, много непроверенных материалов, слухов. Вместо подлинных свидетельств.

Я привожу высказывание, которое приписывают «отцу истории» Геродоту: «Если нет документальных сведений, то представляют интерес и слухи». Глаза у Анны Андреевны оживляются, и она, улыбаясь, говорит:

— Слухи хороши, когда они не про вас…

*

Когда я говорю Анне Андреевне, что купить ее книги невозможно, она отвечает, что знает об этом, два последних ее сборника разошлись, «не коснувшись прилавка».

— Мне рассказывали, как раскупалась в магазинах моя последняя книжка: 8 минут, 15 минут, 12 минут.

*

В ноябрьском номере «Нового мира» за 1962 год напечатана повесть «Один день Ивана Денисовича» никому не известного тогда автора – А. И. Солженицына. Потом в первой книжке за 1963 год появились два его рассказа. О Солженицыне много говорили, спорили, и мне было интересно узнать о нем мнение Ахматовой.

Анна Андреевна высоко отзывается о его повести и о рассказах. Говорит, что знакома с Солженицыным, он бывал у нее в прошлом году в Москве несколько раз и подарил ей машинописный экземпляр повести. Я запомнил слова Ахматовой: «Александр Исаевич глубоко интеллигентный человек», и он «великолепно знает музыку».

— Я его спросила, – вспоминает Анна Андреевна: «Вы знаете, что вас ждет мировая слава? Вы не боитесь?» Он мне сказал: «Я человек железный». – «Вы только никому не говорите, что я предрекаю вам мировую славу». А когда он был у меня следующий раз, я ему сказала, что уже известно, что я предрекаю ему мировую славу. Он удивился: «Я об этом никому не говорил». – «Зато я об этом всем говорю».

*

Поскольку говорили, что Солженицын серьезно болен и что у него чуть ли не рак, я спрашиваю об этом Анну Андреевну.

— Мне он о болезни ничего не говорил. В Москве любят наделять раком известных людей… Он говорил, что собирается летом на велосипеде поехать на юг России, навестить своих дружков по лагерю. Он молод. Ему, сказал он, 42 года.

*

— Я его спрашивала, не собирается ли он переехать в Москву. Он ответил, что хотел бы жить в Ленинграде. Я ему, конечно, не сказала, – Анна Андреевна чуть улыбнулась, – какие у меня счеты с Ленинградом.

*

— Он принес мне поэму. Она автобиографична. И спросил, стоит ли за нее бороться. Я сказала, что одного моего мнения недостаточно, пусть даст еще кому-нибудь. Он сказал, что ему достаточно моего мнения. Я сказала, что бороться за эту поэму не стоит.

*

Спрашиваю, кого из молодых поэтов Анна Андреевна считает интересными.

— Молодые? Вот Бродский. Он еще не печатается.

*

Интересуюсь, как относится Анна Андреевна к Евтушенко и Вознесенскому, чьи публикации и выступления на эстраде имеют шумный успех.

Анна Андреевна отвечает, отделяя каждое слово: – Это гениальные эстрадные поэты. Они хорошо воспринимаются на слух. Игорь Северянин тоже был талантливым эстрадником.

23 июня 1963 года. КОМАРОВО. ДАЧА

Сегодня Анне Андреевне исполнилось 74 года. Приносят почту. Вижу поздравление от Корнея Чуковского. Заметив на полученной газете, кажется, «Ленинградской правде», карандашную пометку «Ох», сделанную на почте, Анна Андреевна смеется: «Это должно означать – Ахматовой». Анна Андреевна в хорошем настроении. Она недавно приехала из Москвы и сказала Ханне Вульфовне, что на этот раз к ней в Москве были внимательны. «Раньше там меня считали сумасшедшей старухой», – это Ханна Вульфовна пересказывает слова Анны Андреевны.

Мне Анна Андреевна говорит:

— В Москве меня попросили сказать что-нибудь к женскому конгрессу. Я ответила, что мною уже все сказано. Прочитала стихи, их записали и сказали, что передадут по радио.

*

Что представляет собой «дача Ахматовой» в Комарово? Это одна их трех летних дачек, принадлежащих Литфонду и расположенных на небольшом участке на улице Осипенко, дом 3 (во второй даче жил тогда Александр Гитович, в третьей, кажется, И. Бражнин).

С торца дома – высокое крыльцо, с которого попадаешь в крохотный коридорчик. Справа – маленькая кухня, слева – дверь в комнату Анны Андреевны. Прямо – комнатка, в которой располагается Ханна Вульфовна. Эта комнатка – проходная, через нее можно пройти на застекленную террасу, имеющую выход на дачный участок.

На крыльце дома прикреплен лист бумаги с надписью: «Все при деле».

В комнате Анны Андреевны – маленький рабочий стол и кресло. Стол стоит к окошку боком, и когда Анна Андреевна сидит за столом, то свет слева. Есть несколько стульев и табуретка. Кровать представляет собой кроватную раму с сеткой, поставленную по углам на кирпичи. На стене книжная полка, рядом с ней прикреплен небольшой женский портрет, как после я узнал, Глебовой-Судейкиной. На стене икона «Рождество Христово». В комнате есть еще диван в виде высокого топчана. Он стоит у входа, торцом к двери, так что дверь открывается не полностью. Над дверью в комнате прибит старинный лубок, что-то по поводу курения «цигарки папирос».

На участке, вблизи дома, колодец. Рядом с крыльцом небольшая клумба с цветами. У забора несколько кустов бузины. Около них грядки с картошкой и различной зеленью. На участке, против окна Анны Андреевны, лежит коряга – выкорчеванный и перевернутый пень. Со стороны террасы тоже коряга, которая, по словам Ханны Вульфовны, упомянута в «Комаровских набросках»: «…И отступилась я здесь от всего, / От земного всякого блага. /Духом, хранителем «места сего» / Стала лесная коряга». И действительно, в этом комаровском гнезде нигде не видно было «земного всякого блага». Наоборот, ощущалась скудность быта и все было до чрезвычайности скромно по сравнению с великолепием многих комаровских дач. Ханна Вульфовна говорит мне, что Анна Андреевна получает пенсию 70 рублей. Гонорары налогом не облагаются.

*

Разговор о том, что из Ленинграда до Москвы на самолете «Ту-104» можно долететь за час.

— В 29-м году один инженер, сосед по купе, говорил, что самолеты не смогут перевозить большой груз, только почту, а в 41-м году самолеты, – замечает Анна Андреевна, – поднимали уже танкетки. За час долететь из Ленинграда до Москвы – это в XIX веке было уму непостижимо. Об этом мечтали только фантасты, такие, как Жюль Берн.

Далее Анна Андреевна говорит, что ей пришлось летать на самолете два раза.

— Я вылетела из Ленинграда 28 сентября 41-го года. Ленинград был уже блокирован. Летела я на военном самолете, эскортировали истребители. Они летели так близко, что я боялась, что они заденут нас крылом. Я была в списке на эвакуацию, подписанном Сталиным. В этом списке был и Зощенко. В ночь с 27 на 28 сентября я ночевала в бомбоубежище, в Доме писателя. Заехали за мной, потом поехали на Васильевский остров, взяли там академиков. Нам не сказали, куда мы летим. Была посадка где-то близко от фронта. Там высадили каких-то военных, мы полетели дальше и оказались в Москве. А второй раз я летела на самолете из Ташкента в Москву. Вылетела в семь утра и в Москву прилетела в семь вечера.

*

Увидев у меня библиотечную книгу своих стихотворений, Анна Андреевна рассказывает смешную историю:

— Один академик взял книгу в библиотеке (А. А. делает ударение на старинный манер: библиотеке) Академии наук в 1912-м году. Недавно его попросили эту книгу вернуть. Он сказал: конечно, я книгу верну, но разрешите подержать ее еще две недели.

*

Анна Андреевна, смеясь, рассказывает, что Каганович, бывший член Политбюро, находящийся на пенсии, написал в домоуправление по поводу неисправности водопровода в своей квартире совершенно безграмотное заявление.

*

В записной книжке остался только отрывок из того, что Анна Андреевна говорила:

— Французы по радио: Андрэ Жданоф, Андрэ Жданоф… (подробности не записал и забыл.)

*

А. А. говорит о 50-летии «Четок». О том, что Нобелевская премия за 1963 год присуждена Стейнбеку. Подробности не запомнил.

*

Анна Андреевна дарит мне машинописный экземпляр «Реквиема». Я прошу надписать его, и она объясняет:

— Я надписываю только книги, а это я вам подпишу.

24 июля 1963 года. КОМАРОВО. ДАЧА

У Ханны Вульфовны гостит в Комарово ее внучатый племянник – семилетний Толя Банник из Риги, сын моего товарища.

Кроме детского обаяния и смышлености, у Толи и художественные данные. Из пластилина он лепит различных животных – слонов, змей, птиц, львов (анималистский уклон не случаен: Толя любит животных, у него есть аквариум и он упоенно читает о животных книги). Поражает, как много и быстро он лепит. Если, например, возникает стадо слонов, то каждый слон по-своему необычен. Мне кажется, что Анна Андреевна привязалась к Толе. Она называет его «чудо-мальчик».

— Толя, – смеется А. А., – мне говорит, как ему повезло! Я плохо слышу, а он не любит тихо говорить.

*

У Анны Андреевны – ее близкая подруга В. С. Срезневская, очень больная женщина, много лет просидевшая в тюрьмах и лагерях. Рассказывает подробности тюремной жизни. О камере, в которой была то жара, то стужа, о «наседке», о вшах. С усмешкой говорит: «Но не били. Меня. А что было, то бьио».

Анна Андреевна говорит, что собирается помочь продать воспоминания Срезневской в Публичную библиотеку им. Салтыкова-Щедрина.

*

Приносят почту. А. А. распечатывает небольшую бандероль. В ней книжка библиотечки «Огонька» – М. Булгаков «Записки юного врача», надписанная Еленой Сергеевной Булгаковой. Анна Андреевна просматривает книжку и вспоминает о своем стихотворении «Памяти Булгакова». (Подробности не запомнил.)

*

Анна Андреевна спрашивает, читаю ли я по-немецки, и показывает в журнале «Sowjet-Literatur» за 1963 год статью Льва Озерова о ней. Статья называется «Anna Achmatowas Lyrik» («Лирика Анны Ахматовой»). Напечатана статья в разделе «Gedenktage» («Памятные даты»), а номер июньский. В июне Анне Андреевне исполнилось 74 года, и хотя дата не юбилейная, журнал откликнулся. Статья Льва Озерова как подарок. А. А. знает, что этот журнал выходит «на заграницу» – на английском, немецком, польском, испанском языках (после я видел у Анны Андреевны такой же номер на английском языке). Статья Льва Озерова – первая серьезная статья о творчестве Ахматовой в советской печати после многолетнего замалчивания ее имени. Анне Андреевне эта статья приятна, но она не может удержаться от иронии:

— Оказывается (это Анна Андреевна вспоминает ярлыки 1946 года), я не салонная поэтесса, чуждая народу, а поэт-мыслитель, поэт-философ (а это из статьи Льва Озерова).

И может быть, желая подчеркнуть, что от такого превращения ей и смешно и грустно, Анна Андреевна продолжает словами старинного еврейского анекдота:

— В общем, вы будете смеяться, но Розочка тоже умерла.

*

Анна Андреевна говорит про одного писателя, который с 1946 года старательно ее избегал и вдруг неожиданно проявил к ней внимание.

— Он решил поухаживать за мной. Это было в Доме творчества, в столовой. Подал мне самую хорошую шубу. Это была, конечно, не моя шуба…

*

— Я родилась в Одессе, – говорит Анна Андреевна. – Но вообще я царскоселка. В Одессе моя мама жила на даче. Некоторые из меня украинку делают.

*

О Жданове:

— Ардов его называет «товарищ Же». А когда на меня сердится, то говорит: «И прав был товарищ Жданов, когда указывал…»

Анна Андреевна говорит, что ей рассказывали о том, что Жданов умирал в мучениях, у него была стенокардия. Говорит, что Сталин стал к Жданову относиться враждебно, запретил его лечить. Упоминает, что Сталин со Ждановым подписали распоряжение о применении пыток на следствиях.

*

Анна Андреевна неожиданно:

— Хотите, я вам прочитаю стихи. Это стихи о смерти. Одна строчка не готова, я ее пробормочу.

От неожиданности, от волнения я не запомнил ни единой строчки. На мой вопрос, почему написаны эти стихи, Анна Андреевна отвечает туманно:

— О смерти писали Пушкин, Лермонтов… Смерть – это загадка.

*

Во время обеда:

— Ханночка, разлейте, пожалуйста. – И, обращаясь ко мне: – Я не хозяйка. Про меня кто-то сказал, что у меня кольца в суп падают.

*

Показываю Анне Андреевне спичечный коробок с этикеткой, на которой изображен Александр Блок. Она замечает: – А мои портреты будут, наверное, на коробках с ваксой.

3 августа 1963 года. КОМАРОВО. ДАЧА

Анна Андреевна сидит в своей комнате за рабочим столом. На столе лежит книга «Тысяча и одна ночь», но это, оказывается, только переплет, а в книге чистые листы. В нее Анна Андреевна записывает стихи, заметки.

Я рассказываю, что мой сын поступает в Политехнический институт и вчера сдал первый экзамен.

Анна Андреевна:

— Да, экзамены остаются в памяти. Я помню, как собиралась на экзамен, заплетала косу…

*

Спрашиваю Анну Андреевну, читала ли она в «Литературной России» заметку Ольги Берггольц о ней. В этой заметке много теплых слов, и я вижу, что это приятно Анне Андреевне. Но на мой вопрос она, лукаво улыбаясь, отвечает:

— В заметке Ольги Берггольц ни одной строчки правды…

*

Спрашиваю Анну Андреевну, когда она стала заниматься английским языком.

— Английский я стала учить в 27-м году. Я тогда занималась Пушкиным и решила прочитать Байрона и Шекспира на английском языке. Я знаю «Макбет» наизусть на английском. Пастернак перевел его великолепно. Прекрасным переводчиком был Лозинский, а переводы Радловой плохие.

*

Анна Андреевна говорит насмешливо, что ей начинают оказывать слишком много внимания. Был у нее Леонид Соболев, председатель Союза писателей РСФСР:

— Позвонил Соболев и попросил разрешения прийти. Был он с мадам. Раньше я с ним не была знакома. В разговоре он взял этакий бонтон Петербурга-Петрограда. Оказывается, он учился в Морском корпусе, выпуска 18-го года – был досрочный выпуск. Я сказала, что мой брат Виктор выпуска 16-го года и окончил полный курс.

*

В Ленинграде в это время происходит заседание Европейского сообщества писателей, посвященное проблемам романа. Анна Андреевна состоит в этой организации. Я вижу у нее на столе членскую книжку.

На заседание приехало много писателей из разных стран.

— Я боюсь, что ко мне приедет Сартр. Но, я думаю, меня здесь не найдут. Меня так хорошо научились прятать. Скажут, что я на «Северном полюсе-6».

*

Разговор о газетном сообщении: в Ленинград прибыл Твардовский.

— Наверное, пьянствуют с Прокофьевым.

*

О Прокофьеве:

— Александр Прокофьев был талантлив. Стал придворным поэтом. Глубоко трагическая судьба. Сейчас из него льются стихи, как из водопровода.

*

Разговор об Эренбурге. Он приехал в Ленинград на заседание Европейского сообщества писателей. После встречи Хрущева с деятелями литературы и искусства, где он резко критиковал мемуары «Люди, годы, жизнь», Эренбург заболел.

Анна Андреевна говорит:

— С ним все в порядке. Абсолютно. Его приглашал Хрущев.

Упоминает свое стихотворение «В сороковом году»:

Когда погребают эпоху, Надгробный псалом не звучит…

— Эти стихи любит Эренбург.

*

Анна Андреевна говорит, что после смерти Сталина она хотела издать свои стихи. Но К. Симонов, один из секретарей Союза писателей, был против. Об этом ей сказал Сурков, тоже один из секретарей. По ее словам, Алексей Сурков внимательно относится к ней и знает хорошо ее стихи.

— Я убедилась, что Сурков знает мои стихи, когда держала с ним корректуру моей книги. Он помнит некоторые мои стихи точнее, чем я.

*

Анна Андреевна юмористично рассказывает, как она была приглашена к Суркову домой:

— Все было, как следует. Мадам с голой спиной, розы в декабре…

*

Вспоминает о Переце Маркише, его судьбе, о том, что переводила его стихи. Говорит, что, когда в 1952 году расстреляли еврейских писателей и в их числе Переца Маркиша, на посольстве Израиля в Москве был приспущен флаг.

*

Анна Андреевна знакома с сатирическими стихами о Сталине (их поют под гитару), в которых есть такие строчки:

…Для вас в Москве открыт музей подарков, Сам Исаковский пишет песни вам.