Мир в «Войне и мире»

В современном литературоведении все чаще разбор отдельного произведения становится задачей методологической. Особенное значение приобретает самый подход к произведению: как подойти к нему, чтобы оно раскрывалось в исследовании? – ибо при ложном, неадекватном подходе произведение закрывается и исследователь получает лишь мнимые решения. Очевидно при этом, что в разных случаях подход не может быть единообразным. В настоящей статье рассматривается произведение, в котором особую роль играет универсально-значащее слово, охватывающее широкий круг содержания и как бы основополагающее для произведения в целом. Таким словом является «мир» в «Войне и мире» Толстого. Русское слово «мир», как известно, чрезвычайно богато значениями. Совершенно неповторимым образом смысловая емкость этого слова соединяется с широтой содержания книги Толстого. На этом слове немалое строится во внутренней организации книги; наблюдение этого слова в толстовском тексте, кажется, позволяет ориентироваться в структуре книги, размыкает ее с определенной существенной стороны. В поворотах значений толстовского «мира» в тексте нам открываются внутренние членения в структуре «Войны и мира». Но очевидно, что этот метод проникновения в произведение через слово, которому в тексте принадлежит особая роль, – этот метод не окажется подходящим в других случаях (уже для других произведений Толстого, где подобного слова нет).

Летописец у Пушкина, перечисляя темы своих «правдивых сказаний», самой первой и самой общей из них называет войну и мир;

Описывай, не мудрствуя лукаво,

Все то, чему свидетель в жизни будешь:

Войну и мир, управу государей,

Угодников святые чудеса…

В словах трагедии Пушкина как будто скрывалось заглавие будущей книги Толстого.

«Война и мир» у Толстого звучит так же спокойно и просто, как и у пушкинского летописца. Действительно, это заглавие в высшей степени отвечает тому «духу эпоса», которого, как признано всеми, исполнена книга Толстого. Просто то, о чем нам рассказывается, тема и основное событие: война и мир, а в композиции – основное деление книги на главы «мирные» и «военные», сменяющие друг друга.

Но в то же время смысл заголовка для нас как будто двоится, а именно двоится значение второго понятия: мир. Это уже не так однозначно и просто, как у пушкинского летописца. Там не являлось вопроса, в каком смысле мир, а у читателя книги Толстого такой вопрос возникает, ибо весь текст книги дает для того основания. Исследователи¹ выясняли, как сам Толстой своей рукой писал название, и высказывали предположения, почему он мог написать и «миръ» и «мiръ», по прежней орфографии, тогда как печаталось в заголовке при жизни Толстого всегда только «миръ» = не-война. Б. Эйхенбаум в заметках о 90-томном Собрании сочинений осудил это стремление мудрствовать лукаво над заголовком и придавать такое значение случайностям орфографии в письмах Толстого². Но все же, если рассматривать заглавие вместе со всем текстом книги, следя за тем, как заглавие раскрывается в тексте или, наоборот, как заглавие вырастает из текста (как и было в процессе работы Толстого над книгой), – все же проблема соотношения разных значений понятия мир возникает. Название книги: «Война и миръ» – в значении: отсутствие войн, согласие, тишина и покой – так, как у пушкинского Пимена. Но в тексте наряду с этим значением мы встречаем в большом изобилии и слово в другом написании (по-старому): мiръ – в значении «весь свет», «все люди» и еще целый ряд подобных значений. В тексте при этом «миръ» всегда встречается в одном определенном значении, противоположном «войне», в то время как «мiръ» – в нескольких разных и даже противоречащих одно другому значениях. В настоящей статье, не претендуя на полный обзор всех случаев, ограничимся некоторыми наблюдениями над тем, как «исполняется» слово мир у Толстого и как в «исполнении» этом разворачивается художественная ситуация книги «Война и мир». В употреблении этого слова в тексте действительно есть своего рода сюжет, образуется ситуация, которую мы и хотим сейчас проследить. Просто звучащий в заглавии, мир оказывается проблемой, что не свойственно «летописному духу».

Мир оказывается не только темой, но он разворачивается как многозначная художественная идея – такой полноты и емкости, какая не может быть передана на другом языке. Достаточно посмотреть переводы: «La guerre et la paix», «Krieg und Frieden» – в заглавии; однако в тексте для выражения всех значений того же русского мира необходима целая серия разных иноязычных слов; возьмем французский перевод: la paix (в заглавии и всюду, где не-война), le monde (в ряде значений), l’univers (в значении космическом, в масонском рассуждении Пьера), la commune (крестьянский мир-община), tous ensemble (в молитве «Миром Господу помолимся»), terrestre (мирской)³. Множественность значений передается, но только ценой утраты единого сверхзначения, или, может быть, лучше сказать – всезначения, которое составляет такую могучую смысловую скрепу в толстовском эпосе. Можно сказать, что теряется неизбежно что-то очень существенное в единстве художественной идеи книги из-за невозможности адекватного перевода.

Но существует ли это единое значение слова мир? Иначе говоря, есть ли это одно слово с очень широким значением или же это два слова разного происхождения и разного значения, что было подчеркнуто в прежней орфографии различным написанием (через «и» и «i»)? Еще в начале нашего века А. Мейе отметил в исследовании по этимологии и словарю старославянского языка, что славянское «миръ» в значении «мир, не-война», в сущности, несомненно тождественно «миру» в значении «космос»²⁴. В последнее время обоснование единого значения слова «мир» дано в работах В. Топорова, посвященных мифологическому образу индо-иранского божества Митры, чьей функцией было посредничество между божественными существами и людьми, объединение людей силой договора с ними и таким образом объединение людей «в социальную структуру, в мир, как можно было бы сказать, заимствуя термин русской социально-общинной традиции» ⁵.  Согласно исследованию В. Топорова, к имени Митры этимологически восходит и русский «мир» во всех основных значениях. «Таким образом, славянская (в частности, русская) традиция уникальным образом сохраняет трансформированный образ индоиранского Митры в виде представлений о космической целостности, противопоставленной хаотической дезинтеграции, о единице социальной организации, возникшей изнутри в силу договора и противопоставленной внешним и недобровольным объединениям (типа государства), наконец, о том состоянии мира (дружбы), которое должно объединять разные коллективы людей в силу Завета, положенного между людьми и их верховным патроном».

В «Войне и мире» Толстого, по нашему убеждению, осуществляется именно эта полнота значения единого слова «мир». В этом отношении сама простота заглавия, крайняя простота составляющих его понятий, их элементарность, обобщенность и широта тем больше способствуют многозначности смысла.

1. Обратимся к «Войне и миру». Николай Ростов возвращается в свой родной Павлоградский полк после того, как на воле, в Москве, он пережил потрясение от сложности человеческих отношений с Соней, Долоховым, которому он проиграл 43 тысячи, дал честное слово при невозможности его выполнить и вдруг почувствовал под напором жизни этот всегда для него непререкаемый кодекс чести каким-то условным вздором: «Можно зарезать, украсть и все-таки быть счастливым…» После этого кризиса вновь очутившись в «определенных условиях полковой жизни», он себя чувствует так, как чувствует себя усталый человек, ложась на отдых. Здесь он может «служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным».

В миру – у Толстого дано курсивом как специфическое выражение: мирская жизнь, что кипит за оградой монастыря; вся безграничность связей человеческой жизни, с ее видимой пестротой отношений, мнений, стремлений, целей, в которых надо ориентироваться, делать выборы и принимать решения, – «безурядица вольного света», где, по Ростову, все вздор и путаница. В миру трудно быть прекрасным человеком, а в монастыре – для Ростова в полку – легко; а ему как герою Толстого нельзя не быть прекрасным человеком – конечно, в своем понимании: прямодушным, порядочным, благородным – рыцарем на особый гусарский лад.

Но ту же задачу решают все основные герои Толстого, каждый по-своему: как быть прекрасным человеком? «Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми». Но Пьер загрязняется очень быстро от жизни «в миру», со свалившимся на него богатством, женитьбой на красавице Элен, столкновением из-за нее с Долоховым (тем самым Долоховым, через которого входит в свой кризис и Николай Ростов), наконец, с нелепой дуэлью, на которой он, не желая того, едва не убил человека: Пьер совершает весь этот ряд стихийных поступков, которых он не хотел совершать. В результате он приходит в состояние нравственного тупика, которое передано таким сравнением: свернулся винт, на котором держалась вся его жизнь; винт вертится вхолостую, ничего не захватывая, все на том же нарезе. Именно так работает мысль у Пьера в Торжке на почтовой станции, когда он едет в Петербург после дуэли и разрыва с женой; то, что он видит сейчас на станции, его собственная жизнь, мировая история – все это вместе попадает в его мыслительную машину, которая вертится вхолостую, но перестать вертеться не может. Он видит, что смотритель обманывает, говоря, что нет лошадей, чтобы получить лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?.. Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным. А Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что-то. Что дурно?

1. См.: Н. Наумова, Противоречия Л. Н. Толстого в романе «Война и мир». Автореферат кандидатской диссертации, Л. 1955, стр. 8; Я. С. Билинкис, Мир в «Войне и мире», в его кн. «О творчестве Л. Н. Толстого», «Советский писатель», Л. 1959, стр. 225-226; Э. Е. Зайденшнур, «Война и мир» Л. Н. Толстого. Создание великой книги, «Книга», М. 1966, стр. 67-68.[↩]
2. »Русская литература», 1959, N 4, стр. 223. [↩]
3. См. «La guerre et la paix», Trad. d’Elisabeth Guertik, P. 1963.[↩]
4. A. Meillet, Études sur l’étymologie et le vocabulaire du vieux slave, II, P. 1905, p. 404.[↩]
5. В. Н. Топоров, Из наблюдений над этимологией слов мифологического характера, в кн. «Этимология 1967», «Наука», М. 1969, стр. 19.[↩]