Долг и власть художника

В истории науки есть немало любопытных и поучительных эпизодов. Так, Леверье открыл планету Нептун не в обсерватории и не с помощью телескопа. Он «нашел» ее за письменным столом, анализируя те отклонения в путях других планет, которые свидетельствовали о существовании некоего огромного небесного тела.

Я думаю, что этот давний эпизод имеет известное отношение к нашим сегодняшним литературным спорам. Конечно, прав большой писатель Литвы А. Гудайтис-Гузявичюс (его слова привел А. Бучис): есть такие советчики, которые рекомендуют художнику в каждой книге непременно говорить обо всем, то есть и о городе, если он пишет о деревне, и обо всей стране, если речь идет о какой-либо одной местности, и об истории, если он говорит о современности. И какими бы добрыми намерениями ни были продиктованы эти советы, где-то – пусть в далекой перспективе – за ними встает известный фельетон Ильфа и Петрова «Как создавался Робинзон».

Думаю, что речь должна идти о другом: о чем бы ни говорил художник, кого бы он ни избрал своим героем, он не может не ощутить «соотнесенность» его характера и судьбы с историей, а сейчас, в наши дни, с теми огромными, необратимыми изменениями, которые внесла в жизнь всей нашей планеты «правда века», ставшая плотью со времен Октября. Так (если остаться в кругу примеров, приведенных в выступлении А. Бучиса), автор романа о литовской деревне или даже об одном хуторе в первые годы восстановления советской власти, конечно же, мог не переносить действия и в город, не выводить на свои страницы и «городских» героев. Но художник и в этом случае не должен был забывать, так сказать, о незримом присутствии «города» – средоточия в сознании людей деревни всего того необратимого, что ставит их в новые отношения друг к другу, не дает им работать, жить, даже любить по-старому. Пусть это «необратимое» проглянет в сугубо личном или в том малом, которое, как капля воды, отражает большое, но без него не будет у произведения искусства долгой жизни и долгой власти.

Эту жизнь определяют трое: автор, герой и читатель. И давая созданному им «существу» полную возможность самодвижения, право на естественное раскрытие своего «я» в мыслях и поступках, художник вместе с тем не может отказаться от своей власти и своего долга.