Мечта о фонтанах необыкновенных и рассказ Чехова «Невеста»

Крым и фонтаны соединились в воображении Чехова раньше, чем писатель впервые ступил на крымскую землю. Показательна его оговорка в рассказе «Длинный язык», где водопад Учан-Су был в первой редакции назван фонтаном У-Чан-Су¹: здесь знак того, что едва ли не всякий крымский источник поначалу представлялся Чехову в виде фонтана. Подобное представление наверняка сложилось не без влияния литературной традиции, в первую очередь поэмы Пушкина «Бахчисарайский фонтан». Поэт описал Бахчисарай как место, где

…фонтаны сладкозвучны

Из мраморной темницы бьют,

а самую известную его достопримечательность, «Фонтан слез», – как памятник, неподвластный разрушительному времени:

Журчит во мраморе вода

И каплет хладными слезами,

Не умолкая никогда.

Таким же «Фонтан слез» предстает в известнейшем стихотворении «Фонтану Бахчисарайского дворца», ставшем популярным романсом: и здесь он – «фонтан живой», с «немолчным говором» и «поэтическими слезами»; поэт называет его – «ключ отрадный», восхищается его «серебряной пылью», не может наслушаться его журчания, словно речь идет уже не о каплях, а о струе. В этом изображении «Фонтан слез» уподобляется традиционному в мировой символике fonti perenni – «вечному источнику», – «мистическому фонтану», значение которого связывается с «образом души как источника внутренней жизни и духовной энергии»².

Вместе с тем образ фонтана имеет у Пушкина и другое значение, весьма далекое от того, которое указывается словарями как символ «духовной жизни и спасения»³. Чтобы понять этот другой смысл, уместно обратиться к описанию того же «Фонтана слез», сделанному по свежим впечатлениям в письме поэта: «Вошел во дворец, увидел я испорченный фонтан: из заржавой железной трубки по каплям падала вода»⁴. Два описания одного и того же источника, стихотворное и эпистолярное, противостоят друг другу не просто как «стихи и проза, лед и пламень»; вернее было бы сказать, что они противостоят как настоящее и минувшее, а еще точнее – как реальность и утопия. Неприглядность настоящей картины не мешает воображению поэта перенестись в то время, когда все, воспетое его стихами, не только существовало (не кусок заржавелой трубы – а ключ живой и отрадный, не редкие капли – а разлетающаяся серебряная пыль), но и было признаком несомненного благоденствия. Собственно говоря, таков механизм создания утопии: отталкиваясь от несовершенства настоящего, воображение рисует идеальное прошлое (или вариант – будущее), в котором нынешние недостатки преобразуются в очевидные достоинства.

В определенный момент и на страницах «Бахчисарайского фонтана» воспроизводится картина былой утопии, некогда столь грандиозной, что отголоски ее ощущаются и поныне:

Еще поныне дышит нега

В пустых покоях и садах;

Играют воды, рдеют розы,

И вьются виноградны лозы,

И злато блещет на стенах.

При этом опять отметим, что во время осмотра дворца Пушкин был поражен и возмущен ветхостью, запустением и позднейшими переделками ханских покоев. Тем не менее нарисованная им картина бахчисарайской «неги» мало чем отличается от картины волшебного сада Черномора в поэме «Руслан и Людмила». И точно так же, как «Бахчисарайский фонтан» немыслим без мотива:

Дыханье роз, фонтанов шум… —

так и в «Руслане и Людмиле» фонтаны и розы – важная часть фантастического пленительного пейзажа:

Летят алмазные фонтаны

С веселым шумом к облакам

Повсюду роз живые ветки

Цветут и дышат по тропам…

Для нас важно и то, что голос автора «Руслана и Людмилы» определил все это как «волшебства роскошь». Вот это и есть второе значение образа фонтана – примета роскоши, полноты благоденствия на грани излишества, в конечном итоге, возможно, знак гармонической упорядоченности жизни. Такое значение образа фонтана не отражено ни в «Словаре символов» X. Э. Керлота, ни в «Словаре сюжетов и символов в искусстве» Д. Холла. Но оно четко прослеживается в целом ряде литературных источников, от утопического романа начала XVII века до реалистического рассказа XX века. Наряду с литературной традицией, это значение закрепилось и в обыденном сознании, пример чему можно увидеть в грандиозных фонтанах ВДНХ: после их возведения киноленты вроде «Свинарка и пастух» окончательно закрепили образ этих роскошных фонтанов как символ хорошей жизни, всестороннего процветания и благополучия общества.

В ту же традицию оказался вписан и последний, так хорошо известный рассказ Чехова «Невеста». Не замечая присущей этому рассказу характерной утопической струи, мы не сможем ни правильно воспринять образы главных чеховских героев, ни составить себе представление о ценности их мировоззрения. Но для этого сделаем хотя бы краткий экскурс по мотивам литературных предшественников Чехова.

В 1602 году итальянский монах-философ Томмазо Кампанелла написал прославившую его утопию под названием «Город Солнца». Кампанелла нарисовал картину идеального (разумеется, с точки зрения собственных представлений) общества: город всеобщего благоденствия, равного труда и равного распределения общественных богатств. Здесь нет ни бедных, ни богатых (все общее), культивируется здоровый образ жизни, процветают науки, природные явления используются на благо людей. Отличительной особенностью Города Солнца являются семь фонтанов (или даже фонтанных комплексов), о которых у Кампанеллы сказано следующее: «Разделяется город на семь обширных поясов, или кругов… На каждой площади отдельных кругов есть свои фонтаны, куда вода подается по трубам из недр горы исключительно действием искусно устроенного крана». В этом городе-государстве, где на первом месте всегда стоит общественная польза, фонтаны служат не только для украшения, но и для чисто практической цели: «Все должны уметь плавать, и для этого устроены у них водоемы как за стенами города, так и внутри их, около фонтанов».

Вернемся от Кампанеллы в Россию в пушкинское время и остановимся на примере из творчества поэта Евгения Баратынского. В стихотворении «Последняя смерть» (1827) Баратынский описывает виденье, однажды посетившее его ночной порой и явившее ему картину идеального будущего всего человечества:

Сначала мир явил мне дивный сад;

Везде искусств, обилия приметы;

Близ веси весь и подле града град,

Везде дворцы, театры, водометы,

Везде народ, и хитрый свой закон

Стихии все признать заставил он.

(Курсив мой. – А. Г.)

И в этой утопической картине важная роль отведена фонтанам (поэт называет их «водометами»), которые не забыты в числе доказательств всеобщего изобилия и благополучия.

Самая известная утопия в русской литературе была создана в 1863 году Н. Г. Чернышевским в романе «Что делать?». Утопия Чернышевского имеет свое название – «Четвертый сон Веры Павловны» – и свой круг символических лиц, среди которых главенствует «сестра своих сестер, невеста своих женихов». Эта «старшая сестра» приоткрывает Вере Павловне некоторые из тайн будущего. Она показывает общество счастливых людей, устроивших свою жизнь на началах разума и удобства. Живут они в удивительных хрустальных дворцах с алюминиевыми колоннами и, в частности, придумали вот что: над каждым из хрустальных дворцов, над всем дворцом и на полверсты вокруг него растянут белый полог. «Он постоянно обрызгивается водою, – говорит старшая сестра: – видишь, из каждой колонны подымается выше полога маленький фонтан, разлетающийся дождем вокруг, поэтому жить здесь прохладно: ты видишь, они изменяют температуру, как хотят». Научились они и менять климат: на месте прежних пустынь раскинулись плодородные пшеничные и рисовые поля, виноградники, финиковые рощи, фруктовые сады.

Чернышевский подчеркивает, что в его утопии речь идет о будущем именно России: в картинах, предстающих перед Верой Павловной, узнаются знакомые географические приметы, люди говорят по-русски и цветущие земли, преображенные творческим трудом, называются Новая Россия. Как пропагандисту и воспитателю, социалисту по убеждениям, ему важно было внушить своим современникам, что не где-нибудь, а в собственном, ныне отсталом отечестве золотые сны человечества когда-нибудь станут явью: для всех будут построены роскошные дома-дворцы, всем будут давать прохладу в летний зной великолепные сады и необычные фонтаны, все люди без исключения будут – «счастливые красавцы и красавицы, ведущие вольную жизнь труда и наслаждения».

Расставаясь с Верой Павловной, «старшая сестра» призывает ее не забывать обо всем увиденном и убеждать всех других людей:

1. А. П. Чехов, Полн. собр. соч. и писем в 30-ти томах. Соч. в 18-ти томах, т. 5, М., 1985, с. 565. Далее ссылки на это издание – в тексте.[↩]
2. X. Э. Керлот, Словарь символов, М., 1994, с. 541.[↩]
3. Джеймс Холл, Словарь сюжетов и символов в искусстве, М., 1997, с. 592.[↩]
4. А. С. Пушкин, Собр. соч. в 10-ти томах, т. 7, М., 1962, с. 281-282.[↩]