Материалы Творческой биографии Вл. Ходасевича. Публикация Евгения Беня

В эпистолярном наследия Вл. Ходасевича трудно найти письма – философские размышления или письма, напоминающие стихотворения в прозе, – его письмам присуща жизненная (а порою и житейская) конкретность изложения, предельная лаконичность мысли, некоторая суховатость стиля.

Тем не менее, пишет ли Ходасевич о злободневных общественных вопросах, о современной литературе или о проблемах, связанных с изданием произведений, – всегда ощущается самобытность автора, ни в какие времена непосредственно не примыкавшего ни к какой литературной группировке.

Вероятно, эпистолярный жанр Ходасевича связан с особенностями его поэзии, которую отличают ясность и точность смысла, строгое соответствие слова и образа предмету, твердый «скелет» стиха.

Несколько слов об адресатах публикуемых писем и их взаимоотношениях с Ходасевичем.

Эстетические принципы Ходасевича и поэтессы С. Я. Парнок (1885 – 1933) достаточно близки.

В 1922 году Парнок приветствовала третий сборник стихов Ходасевича «Путем зерна» (1920). По ее утверждению, Ходасевич «в большом пути… несет обет бескорыстия и самозабвения… Благословляющий – благословен, и вот он — драгоценный залог того, что жертва принята: слово достигает кристальности формулы…»¹.

Писатель, поэт, критик Г. И. Чулков (1879 – 1939) обратил внимание еще на первую книгу стихов Ходасевича «Молодость» (1908) и на публикации его стихов в журнале «Перевал» (1907, N 4, 11) и передал в газету «Слово» стихи Ходасевича, о чем сообщал в письме к нему от 17 августа 1908 года². Чулков откликнулся на второй сборник поэта «Счастливый домик» (1914): «Счастливый домик» Ходасевича – книга стихов, изысканных и простых в то же время: простота этих стихов, их скупая форма, их строгие рифмы свидетельствуют о целомудренной мечте поэта, об его отречении от легких соблазнов внешней нарядности: он презирает звонкие «погремушки рифм» и «потешные огни» метафор»³.

Б. А. Садовский (1881 – 19.52) – писатель, поэт. Ходасевича и Садовского связывали многолетние приятельские отношения. В ЦГАЛИ хранится 40 писем Ходасевича к Садовскому. Общим для художников было тяготение к пушкинскому слогу, к классической ясности, хотя Ходасевич далек от столь свойственной Садовскому стилизации под старину. Не случайно, что в приводимых ниже письмах к Садовскому встречаются цитаты из стихов Пушкина, вольный перифраз пушкинских строк, упоминания персонажей пушкинских произведений.

Е. П. Леткова-Султанова (1856 – 1937) – писательница и переводчица, член Комитета петроградского Дома литераторов (куда входил и Ходасевич), член Ревизионной комиссии петроградского отдела Всероссийского Союза писателей в 20-е годы. Период ее тесных контактов с Ходасевичем приходился на ноябрь 1920 – лето 1922 года, когда они в числе других литераторов жили на Мойке, в Доме искусств, сокращенно названном в писательском кругу ДИСКом.

Отношение к Ходасевичу А. Белого (1880 – 1934) в разные годы было неоднозначным. В статье «Рембрандтова правда наших дней» А. Белый со свойственным ему пристрастием подчеркивал независимость Ходасевича от современных литературных направлений: «…в кликушестве моды его заслоняют все школы (кому лишь не лень): Маяковский, Казин, Герасимов, Гумилев, Городецкий, Ахматова, Сологуб, Брюсов – каждый имеет своих ценителей. Про Ходасевича говорят: «Да, и он поэт тоже…» И хочется крикнуть: «Не тоже, а поэт божьей милостью, единственный в своем роде»⁴. В 1923 году произошло охлаждение во взаимоотношениях писателей. В мемуарах «Между двух революций» (1934) А. Белый характеризовал Ходасевича в отрицательных тонах. Ходасевич написал воспоминания «Андрей Белый» (1934 – 1938). Приводимые в настоящей публикации два письма к А. Белому относятся к периоду их дружеских контактов.

Вас. Немирович-Данченко (1844 – 1936) – писатель, автор художественно-этнографических очерков, военных корреспонденции, мемуаров, романов, рассказов. В 1921 году покинул Россию, до конца жизни находился в Праге. Очевидно, общение Немировича-Данченко с Ходасевичем во время недолговременного пребывания поэта в Праге в ноябре 1923 года и положило начало их переписке.

Письма к С. Парнок, Г. Чулкову, Б. Садовскому, Е. Летковой-Султановой, А. Белому относятся к 1913 – 1921 годам; к Вас. Немировичу-Данченко – 1923 – 1935 годам.

Второе из публикуемых писем А. Белому было не полностью опубликовано в книге: «Александр Блок. Новые материалы и исследования»⁵. Присутствующие в публикации четыре письма к Садовскому печатаются на родине поэта впервые. Остальные письма вообще публикуются впервые. Письма к писателям воспроизводятся по подлинникам, которые хранятся в ЦГАЛИ, поэтому в дальнейшем не будет назван архив.

Письма предваряют две автобиографии и заметка об А. Ахматовой «Бесславная слава». Первая из автобиографий – 1920 года (очевидно, была написана по просьбе какого-то учреждения) – ранее не печаталась, автограф ее также находится в ЦГАЛИ. Вторая – 1922 года – была опубликована в малодоступном сегодня журнале «Новая русская книга» (Берлин, 1922, N 7). У нас она публикуется в первый раз. Сам Ходасевич считал автобиографию поэта важнейшей основой творчества: «…в основе поэтического творчества лежит автобиография поэта. В последнем моменте творчества поэт судит себя прежде всего как человека, ибо из его «человеческих» впечатлений творится поэзия. «Поэт» и «человек» суть две ипостаси единой личности. Поэзия есть проекция человеческого пути»⁶.

Об отношении судьбы поэта к его творчеству Ходасевич говорит и в заметке «Бесславная слава» (она была напечатана в малодоступной московской газете «Понедельник власти народа» 12 марта 1918 года. Здесь печатается по автографу из ЦГАЛИ), в которой духовный мир Ахматовой воспринимается сквозь призму ее стихотворения 1914 года «Тяжела ты, любовная память!..». О контактах Ходасевича и Ахматовой свидетельствует, в частности, приводимая впервые дарственная надпись на шмуцтитуле экземпляра книги «Подорожник» (Пг., 1921): «Владиславу Ходасевичу с приветом Анна Ахматова. 1921″⁷.

[АВТОБИОГРАФИЯ]

Родился я в Москве 16 мая 1886 года. В 1904 г. окончил Московскую 3 гимназию и поступил на юридический факультет Московского университета. Осенью 1905 г. перешел на филологический факультет. Однако политические события того времени сделали университетскую работу невозможной, а впоследствии, когда университет вновь открылся, мне пришлось вскоре покинуть его, отчасти вследствие обстоятельств личной жизни, отчасти из-за болезни (туберкулез).

Моя литературная деятельность началась в 1905 году⁸. С тех пор я помещал свои стихи, а также критические и историко-литературные работы во многих изданиях, между прочим – в «Весах», «Золотом руне», «Перевале», «Образовании», «Современнике», «Аполлоне», «Северных записках», «Русской мысли», «Русских ведомостях», «Утре России», «Новой жизни» и др.

Отдельными изданиями вышли три сборника моих стихов: «Молодость» (1908, М.), «Счастливый домик» (1914, М.) и «Путём зерна» (1920, М.), а также около 15 томов переводов (с франц. и польского).

Из работ историко-литературных могу указать статьи: «Гр. Е. П. Ростопчина» («Русская мысль», 1916, N 11), «Державин (К столетию со дня смерти)» («Сев[ерные] зап[иски]», 1916, окт.), «Петербургские повести Пушкина» («Аполлон», 1915, N 3) (отд. изд. в книге: «Пушкин – Титов, «Уединенный домик на Васильевском»), «Гавриилиада» («Власть народа», 1918 г.). Более мелких заметок (о Пушкине, Лермонтове, Ростопчиной, Апухтине и др.) сейчас указать не могу, т. к. не имею под рукой библиографических данных.

Кроме перечисленных работ мною вполне или отчасти подготовлены, но не могли быть напечатаны по условиям переживаемого момента следующие:

1) Бар [он] А. А. Дельвиг. Биография с подробной канвой и примечания к стихам и письмам.

2) О некоторых автореминисценциях Пушкина. Статья.

3) О «Каменном Госте». Статья. ⁷

4) Фрагменты о Лермонтове. Статья.

5) О датировке пушкинского письма к Н. В. Путяте (в связи с неопубликованным автографом «Наперсника»). Заметка.

6) Популярная биография Пушкина (Разм[ер] от 4 – 5 печ. листов). 1920, 23 ноября.

Владислав Ходасевич.

Петербург.

Ф. 537, оп. 1, ед. хр. 35.

О СЕБЕ

Писать автобиографию на нескольких страничках – и бессмысленно, и не хочется. Лучше расскажу очень внешне мою жизнь за последние годы, начиная с весны 1916, когда как-то сразу стряслись надо мной две беды; умер самый дорогой мне человек, С. В. Киссин (Муни), а я сам заболел туберкулезом позвоночника. Тут зашили меня в гипсовый корсет, мытарили, подвешивали и послали в Крым. Прожил месяца три в Коктебеле, очень поправился, корсет сняли. Следующую зиму жил в Москве, писал. На лето 1917 снова в Коктебель. Зимой снова Москва, «Русские ведомости», «Власть народа», «Новая жизнь».

Весной 1918 началась советская служба и вечная занятость не тем, чем хочется и на что есть уменье: общая судьба всех, проживших эти годы в России. Работал сперва в театрально-музыкальной секции Моск[овского] Совета, потом в ТЕО Наркомпроса с Балтрушайтисом, Вяч. Ивановым, Новиковым. Читал в московском Пролеткульте о Пушкине. Мешали. Сперва предложили ряд эпизодических лекций. После третьей велели перейти на семинарий. Перешел. После третьего же «урока» – опять надо все ломать: извольте читать «курс»: Пушкин, его жизнь в творчество. Что ж, хорошо и это. Дошел до выхода из лицея – каникулы или что-то в этом роде. В Пролеткульте внутренний развал: студийцы быстро переросли своих «идейных вождей». Бросил, ушел.

С конца 1918 г. заведовал Московским отделением «Всемирной литературы». Эту работу, скучную, очень «административную», едва дотащил до лета 1920 года, когда пришлось бросить и ее: никак нельзя было выжать рукописей из переводчиков, потому что ставки Госиздата повышались юмористически медленно, а дороговизна жизни росла трагически быстро. Ушел и из «Всемирной литературы».

В 1918 г. в конце лета затеял вместе с П. П. Муратовым книжную лавку писателей. Добыли книг на комиссию от знакомых издателей. Добыли откуда-то денег на обзаведение, поселились в Леонтьевском пер[еулке], 16. Стали за прилавок. Е. Д. Кускова была первой покупательницей: когда шкафы были еще пусты, купила какую-то газету за 30 коп. Кажется, это и составило запасной капитал. Торговали в лавке: Б. А. Грифцов, М. В. Линд, П. П. Муратов, Е. Л. Янтарев, А. С. Яковлев, М. А. Осоргин, я. Работали в очередь. Моя жена сидела за кассой, зимой изнывая в нетопленном магазине – по целым дням. Кое-как были сыты. Зиму 1919 – 20 г. провели ужасно. В полуподвальном этаже нетопленного дома, в одной комнате, нагреваемой при помощи окна, пробитого – в кухню, а не в Европу. Трое в одной маленькой комнате, градусов 5 тепла (роскошь по тем временам). С Рождества, однако, пришлось с ней расстаться: не по карману. Колол дрова, таскал воду, пек лепешки, топил плиту мокрыми поленьями. Питались щами, нелегально купленной пшенной кашей (иногда с маслом), махоркой, чаем с сахарином. Мы с женой в это же время служили в Книжной палате Московского Совета: я – заведующим, жена – секретарем.

К весне 1920 г., выпустив «Путем зерна», – слег: заболел фурункулезом. Эта весна была ужасна. Дом отсырел, с окон в комнату текли потоки от талого снега. Я лежал. Жена днем на службе, потом – за кухарку, потом – за сестру милосердия. Своими руками перевязала по двадцать раз все мои 121 нарыв (по точному счету). Летом стало полегче. Поместились в санатории. Жена – на 6 недель, я – на 1¹/₂г месяца⁹.

Осенью, после семи белых билетов, меня, еще покрытого остатками нарывов, с болями в позвоночнике, какие-то умники «пересмотрели» и признали: «годен в строй». Спас Горький, отвезший в Кремль мое письмо к Ленину. Снова пересмотрели уже настоящие врачи – и отпустили. Задумал бежать в Петербург. На прощанье в Москве обокрали квартиру: всю одежду мою и женину. Это была катастрофа. Кое-как прикрыли наготу с помощью родных, распродали мебель – и в Петербург.

Там поселились в «Доме искусств». Сперва снова лежал около месяца. С начала 1921 г. жили сносно. У меня – ученый паек и кое-какая работа, у жены – служба. Хорошие две комнаты, чисто, градусов 10 – 12 тепла. В Петербурге настоящая литература: Сологуб, Ахматова, Замятин, Кузмин, Белый, Гумилев, Блок. Чудесная, милая литературная молодежь: «Серапионовы братья», кружок «Звучащая раковина». Конец лета провел в Бельском У[стье], в Покровском у[езде], Псковской губ., в колонии «Дома искусств». Отъедался вообще и объедался фруктами. Много писал стихов с середины лета 1921 до февраля 1922. Готова у меня книга новая «Тяжелая лира». В эту зиму издал и переиздал в Петербурге шесть книг своих.

И все было хорошо. Но с февраля кое-какие события личной жизни выбили из рабочей колеи, а потом привели сюда, в Берлин. У меня заграничный паспорт на шесть месяцев сроком. Боюсь, что придется просить отсрочки, хотя больше всего мечтаю снова увидеть Петербург и тамошних друзей моих в вообще – Россию, изнурительную, убийственную, омерзительную, но чудесную и сейчас, как во все времена свои¹⁰.

Владислав Ходасевич.

Берлин, июль 1922##Краткое описание дальнейшего пути поэта таково:

1. А. Полянин (С. Я. Парнок), Дни русской лирики. – В кн.: «Шиповник. Сборник литературы и искусства», 1922, N 1, с. 157 – 161.[↩]
2. ЦГАЛИ, ф. 537, оп. 1, ед. хр. 97.[↩]
3. Г. Чулков, Вл. Ходасевич. «Счастливый домик». Вторая книга стихов. – «Современник», 1914, N 7, с. 122 – 123.[↩]
4. А. Белый, Рембрандтова правда наших дней (О стихах В. Ходасевича). – «Записки мечтателей», 1922, N 5, с. 136- – 139.[↩]
5. См.: «Литературное наследство», 1982, т. 92, кн. 3, с. 532.[↩]
6. В. Ходасевич, О чтении Пушкина (К 125-летию со дня рождения). – «Современные записки», кн. 20, Париж, 1924, с. 232.[↩]
7. Музей книга Государственной библиотеки им. В. И. Ленина, ХП, Б.4а[↩]
8. Первая публикация стихов Ходасевича см.: «Альманах книгоиздательства «Гриф», М., 1905. Одна из первых опубликованных им рецензий «М. Метерлинк. Чудо святого Антония. Пер. Э. Маттерна и В. Бинштока», – см.: «Искусство», 1905, N 3, с. 74 – 75.[↩]
9. Опечатка. На самом деле Ходасевич находился в санатории три месяца.[↩]
10. Последний абзац этой заметки напечатан в журнале «Юность», 1987, N 1, с. 86.[↩]