№5, 1958/Советское наследие

Маркс и основы эстетики (К 140-летию со дня рождения)

Сто сорок лет назад, 5 мая 1818 года, родился Карл Маркс. Дело, которому он отдал все свои силы, знания и опыт, живет и побеждает. Все изменения, которые произошли в мировой истории за последние сорок лет, были теоретически предвосхищены Марксом. Ход событий практически подтвердил жизненность марксистских идей. Нет поэтому ничего удивительного, что марксизм стал притягательной силой для трудящихся всех стран, для всего прогрессивного человечества.

Современные ревизионисты пытаются опорочить учение марксизма-ленинизма, объявляют его «устаревшим», «потерявшим значение» для общественного развития. Тем самым они пытаются духовно разоружить рабочий класс и трудовой народ, посеять семена неверия в социализм, в его неизбежную победу над капитализмом. Всем известно, что марксизм постоянно развивался, обогащался опытом, практикой борьбы пролетариата и данными специальных наук. Поэтому совершенно несостоятельными являются утверждения ревизионистов, будто марксизм «устарел». Только догматики и сектанты подменяют изучение конкретной ситуации цитатами и начетничеством, полагая, будто теория марксизма-ленинизма не нуждается в развитии и творческом применении к изменяющимся условиям. Подлинные же марксисты всегда рассматривали свою теорию как руководство к действию, а отнюдь не как систему раз навсегда данных догм.

На современном этапе серьезное значение приобретает борьба против ревизионизма и догматизма как оппортунистических течений в коммунистическом и рабочем движении. Особую опасность сейчас приобрел ревизионизм, или правый оппортунизм, как проявление буржуазной идеологии. В конечном счете ревизионисты объективно стоят за сохранение или восстановление капитализма. Не случайно поэтому в своих извращениях марксизма они смыкаются с идеологами империалистической реакции. В самом деле, если сравнить экзистенциализм французских правых социалистов – Валя, Ипполита, Кожева, Максимильяна Рубеля – с продукцией немецкого ревизиониста Эрнста Блоха, то станет ясно, что там и здесь ведется обработка Маркса в духе идеалистической антропологии. «Принцип надежды» Блоха мало чем отличается от экзистенциалистских построений Кожева или Рубеля.

Буржуазные идеологи стараются вытравить революционную душу марксизма. С этой целью они тщатся доказать, что только в ранних произведениях Маркса содержится истинный марксизм. В зарубежной философской литературе стало модным обрабатывать молодого Маркса под Гегеля. Так, правый социалист М. Рубель опубликовал «Избранные страницы из Карла Маркса по социалистической этике». Большую часть сборника составляют фрагменты из рукописей Маркса, относящихся к 1844 году. Рубель не ограничился произвольной подборкой фрагментов; в пространном введении он дал их толкование в духе Леона Блюма, опираясь главным образом на гегельянскую и фейербахианскую терминологию молодого Маркса, на терминологические неточности, попадавшиеся в его ранних трудах. Таким путем буржуазные философы пытаются истолковать молодого Маркса в духе экзистенциализма, обезвредить революционную сущность его мировоззрения.

Эстетические воззрения Маркса являются составной частью его теории, они тесно связаны с его борьбой за освобождение трудящихся от капиталистического рабства. Обладая энциклопедическими познаниями в области истории мирового искусства и мировой эстетической мысли, Маркс, по мере разработки своей теории в целом, создавал последовательно материалистическую эстетическую теорию.

Домарксистская эстетика глубоко занималась вопросами, касающимися эстетического творчества и эстетического восприятия. Однако в силу исторической ограниченности она не сумела последовательно научно решить важнейшие проблемы теории искусства и эстетической деятельности в целом.

Домарксистская эстетика рассматривала эстетическую деятельность человека в отрыве от других форм его общественной деятельности. Гегель первый (правда, на идеалистический лад) пытался целостно рассмотреть все стороны человеческой деятельности. Он, например, говорил, что нельзя историю философии изучать в отрыве от государственного строя, нравов, культуры данного народа. Он полагал, что у различных общественных явлений – у государства, науки, искусства и т. д. – имеется «один и тот же общий корень» 1. Что же является этим общим корнем? Дух, – отвечал идеалист. Разумеется, такой ответ нельзя признать сколько-нибудь удовлетворительным.

Величие Маркса состоит в том, что он первый в истории человеческой мысли с диалектико-материалистических позиций объяснил процесс развития общества. На этот счет у его предшественников были лишь спорадические догадки.

Общество представляется Марксу в виде живой, динамической системы, где различные явления и элементы находятся в постоянном переплетающемся взаимодействии. Поэтому ни одно явление этой системы, согласно Марксу, не может быть понято в отрыве от других общественных явлений. Это относится и к искусству. Маркс считал совершенно невозможным правильно понять искусство и литературу, исходя только из их внутренних, имманентных законов. Искусство, по Марксу, это только часть целостного процесса истории, материальную основу которого составляет развитие производительных сил и производственных отношений, как двух неотрывных друг от друга сторон способа производства. Маркс открыл тот простой факт, что люди, прежде чем заниматься религией, философией, искусством и т. д., должны производить материальные блага, необходимые для их существования, – пищу, одежду, жилища и т. п. Без постоянного воспроизводства материальных благ общество не могло бы существовать. Поскольку люди никогда не производят в одиночку, то они так или иначе должны вступать в определенные отношения, которые складываются до того, как люди начинают их осознавать. Эти связи людей Маркс назвал производственными отношениями, форма которых не зависит от произвола людей, а закономерно определяется уровнем развития материальных производительных сил. «Совокупность этих производственных отношений, – говорит Маркс, – составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» 2. Таково коренное положение исторического материализма. Оно является ключом для понимания всех общественных явлений – государства, права, морали, религии, науки, искусства и т. д. Своим учением о базисе и надстройке Маркс обосновал принцип материалистического монизма в истолковании всех общественных явлений, в том числе и искусства. С этого момента эстетика получила возможность стать подлинной наукой.

До Маркса самые важные проблемы теории и истории искусства оставались неразрешимой загадкой. Теоретики и историки искусства не могли, например, объяснить, почему в одни периоды искусство достигает высочайшего расцвета, а в другие находится в состоянии глубочайшего упадка, почему одни художественные направления и стили сменяются другими, где причины того, что изменяется не только содержание художественных произведений, но и их форма. Происхождение тех или иных форм искусства, их развитие, расцвет и упадок – все это оставалось непостижимым феноменом, поскольку все эти явления рассматривались в отрыве от их экономической основы, от общественного бытия. Современная буржуазная эстетика зашла в тупик именно потому, что она пытается объяснить искусство, исходя лишь из имманентных законов его развития, игнорирует его связь с общественной жизнью людей. Поэтому она и пришла к субъективистским выводам, к открытому отрицанию, объективных законов развития искусства.

Маркс еще в «Немецкой идеологии» писал, что «сознание… никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием…» 3. Поскольку искусство является одной из форм общественного сознания, постольку причины всех его изменений следует искать в бытии людей, то есть в реальном процессе их жизни.

«С изменением экономической основы, – говорит Маркс, – более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественно – научной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче: от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт (конфликт между производительными силами и производственными отношениями. – М. О.) и борются с ним. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что он сам о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями» 4.

Из сказанного ясно, что, по Марксу, всеобщий принцип, база подлинно научной эстетики содержится в историческом материализме. Только с позиций исторического материализма может быть объяснено происхождение искусства, закономерности и тенденции его развития, его расцвет и упадок, его роль в жизни общества.

Экономический базис определяет ход исторического развития литературы, искусства и других надстроечных явлений. Формы идеологии – и среди них литература и искусство выступают в этой связи как нечто вторичное.

Нужно заметить, что из этого правильного положения иногда делались совершенно неправильные выводы. Так, П. Лафарг в своей работе «Экономический детерминизм К. Маркса» склонялся к тому, чтобы рассматривать формы идеологии в качестве пассивного продукта экономической основы. Экономический базис у Лафарга выступал только как причина, а надстройка – только как следствие.

Маркс был далек от такого метафизического представления. По Марксу, разные стороны надстройки активно взаимодействуют с базисом и между собой и экономический фактор выступает как определяющий лишь в конечном счете. В общем виде эту мысль особенно четко сформулировал Энгельс в письме к Штаркенбургу: «Политическое, правовое, философское, религиозное, литературное, художественное и т. д. развитие основано на экономическом развитии. Но все они также оказывают влияние друг на друга и на экономическую основу. Дело обстоит совсем не так, что только экономическое положение является единственно активной причиной, а остальное является лишь пассивным следствием. Нет, тут взаимодействие на основе экономической необходимости, в конечном счете всегда прокладывающей себе путь… Следовательно, нет автоматического действия экономического положения, как это для удобства кое-кто себе представляет…» 5.

Маркс никогда не отрицал относительной самостоятельности духовной деятельности людей. Такая самостоятельность, по его мнению, есть и в литературе, в искусстве. И этот факт, согласно Марксу, может быть объяснен реальным существованием общественного разделения труда.

Положение Маркса об относительной самостоятельности духовного производства нисколько не противоречит выводу о том, что экономический базис первичен по отношению к идеологическим формам жизни. Оно лишь указывает на сложность взаимодействия между базисом и надстройкой. Маркс всегда был решительным противником схематизма и догматизма. Поэтому он вскрыл возможность известной диспропорции между расцветом искусства и общим развитием общества. «Относительно искусства известно, – говорит Маркс, – что определенные периоды его расцвета отнюдь не находятся в соответствии с общим развитием общества, а следовательно также и развитием материальной основы последнего, составляющей как бы скелет его организации.

  1. Гегель, Сочинения, т. 9, Соцэкгиз, 1932, стр. 54.[]
  2. К. Маркс, К критике политической экономии, М. 1952, стр. 7.[]
  3. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2-е, т. 3, стр. 25.[]
  4. К. Маркс, К критике политической экономии, стр. 7 – 8.[]
  5. К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, М. 1947, стр. 470.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №5, 1958

Цитировать

Овсянников, М. Маркс и основы эстетики (К 140-летию со дня рождения) / М. Овсянников // Вопросы литературы. - 1958 - №5. - C. 3-16
Копировать