Мальчик с лимоном

На обложке книги Сергея Шаргунова изображен тоннель, в конце которого — нет, не райский свет, а фото горящей баррикады, обернутое алым стягом с серпом и молотом. Крупными красными цифрами — название: «1993».

О фрейдистских интенциях в книге Шаргунова можно было бы говорить долго. К этому располагает не только визуальный образ обложки — отдаленное отверстие тоннеля, залитое красным. Это работа дизайнеров издательства, автор вряд ли имеет к ней прямое отношение. Интереснее в этом плане отдельные эпизоды самого романа: описание нескольких дефлораций (в том числе насильственной), фантазии героини о коитусе с персонажем по кличке Кувалда (то есть настоящим пролетарским супермолотом), тайное путешествие по подземным каналам к Белому дому, символу чистоты и невинности, осажденному врагом… Впрочем, психоаналитическая символика разбросана в романе хаотично и, по-видимому, неосознанно и случайно. Разве мог Шаргунов, ведущий свою писательскую родословную из семейства «нового реализма», воспользоваться подобными приемами модернистского нарратива?

Поэтому более уместный разговор — об интенциях экономических. У нас, как известно, любят делать что-нибудь «к круглой дате», «к юбилею». Р. Барт в одной из работ по текстовому анализу заметил: «Заглавие призвано маркировать начало текста, тем самым представляя текст в виде товара»¹. Суждение, может быть, слишком поспешное, но применительно к книге Шаргунова оно вполне справедливо. Товар с этикеткой «1993», выпущенный в 2013 году, спустя 20 лет после указа 1400, повлекшего за собой гибель 157 человек, обречен на коммерческий успех. Тем более с такой обложкой!

Круглую дату обкатали и распилили как могли. Федеральные телеканалы сняли ряд программ, посвященных тем событиям. Редакции журналов выпустили тематические номера. Фонды, вузы и общественные организации провели круглые столы и конференции. Словом, какая-то часть интеллигенции юбилейно порефлексировала над произошедшим в Москве в начале октября 1993-го. И роман Шаргунова подоспел вовремя, с расчетом на то, что покупать будут и премию(-ии) дадут. Социально-экономический заказ и внутренняя потребность автора так удачно совпали!

Ирония вовсе не означает, что в произведениях на эту тему нет нужды, что внутренней потребности разобраться в произошедшем у молодого или немолодого писателя не может возникнуть. Разбираться и писать нужно, но не к дате, не в спешке, не на продажу. Иначе — читальское ожидание оказывается обманутым.

Главное впечатление от романа «1993» как от художественного текста — досада, временами переходящая в раздражение. У романа есть подзаголовок — «Семейный портрет на фоне горящего дома». Это четкая формулировка авторской задачи: роман о частной жизни и о главном конфликте эпохи. Такое «два в одном» и создает противоречие, разрушающее художественную целостность текста — жанровую, композиционную, стилистическую, энергетическую… Трудно сказать, была ли эта авторская задача неверной по сути или же сопротивление уже отошедшего в прошлое, но в то же время болезненно близкого материала оказалось столь велико, что сделало задачу невыполнимой.

Жанры семейного и исторического романов борются в тексте, каждый заявляет свои права, и в этом угадывается некий комический отсвет конституционного кризиса 1993 года, когда между собой боролись две ветви власти.

Семейный роман рассказывает о нескольких поколениях Брянцевых. Повествование ведется с разной степенью подробности — иногда вязнет в мало что значащих эпизодах (разговоры «за жизнь» в аварийке), иногда превращается в беглый пересказ (родословная Лены). Основные герои Виктор и Лена Брянцевы — «маленькие люди», в фокусе — их по-чеховски скучное мелкое барахтанье в позднесоветском быте. После свадьбы выяснилось, что Виктор у Лены — не первый мужчина, и это роковое открытие на всю жизнь стало самым крупным его переживанием. А самым светлым воспоминанием Брянцева оказался отпечаток пальца, оставленный им «на детали, которая потом была вмонтирована в луноход на заводе Лавочкина и отправлена на Луну». Об этом главном событии Брянцев доверительно рассказывает случайной знакомой, в которую стремительно влюбляется как раз во время вооруженного противостояния двух ветвей власти:

— Олесь, а знаешь, на Луне отпечаток моего пальца есть.

— Что за бред? — она фыркнула.

— Послушай, я пальцем в краску, и… луноход на Луну…

— А ты чудак, — сказала она настороженно, слегка отодвигаясь.

— Чудак от слова «чудо».

Нет, точнее — чудик. Шаргунов словно берет готовый образ из рассказов Шукшина, переносит в конец 1980-х и увеличивает до героя романа. Но трогательная история должна была бы закончиться на лирической фразе: «Луноход походил и умер, а отпечаток Брянцева навсегда остался в небесах». И все! Это характер, которого хватило бы на рассказ.

Но тут бразды правления берет роман исторический. Шаргунов отправляет маленького человека и чудика Брянцева на площадь, в тайную московскую подземку, к кострам защитников Белого дома. Среди них реальные политические деятели — Анпилов, Баркашов, Кургинян, а также дорогие сердцу автора творцы культуры — Василий Белов, Егор Летов, Эдуард Лимонов. Они вовсе не маленькие люди, а персонажи первого плана.

1. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика / Перевод с франц.; сост., общ.  ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова. М.: Прогресс, 1989. С. 431.[↩]