М. С. Савельева. Федор Сологуб

М. С. Савельева. Федор Сологуб. М.: Молодая гвардия, 2014. 246 с. (ЖЗЛ).

Федора Сологуба нельзя отнести к числу забытых авторов. Даже в советские годы публикации о нем проникали в академическую печать (см. работы Л. Долгополова, И. Ямпольского, А. Лаврова, И. Смирнова, Н. Пустыгиной, Л. Силард, М. Любимовой), не говоря уже о десятках фундаментальных исследований двух последних десятилетий. Однако полная биография творца «Мелкого беса» — романа, который «мог бы побороться и за звание главного романа русского символизма» (с. 92), — до сих пор отсутствовала. Труд М. Павловой «Писатель-инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников» (М., 2007) охватывает только ранние годы Сологуба и его творчество до выхода романа «Мелкий бес» включительно. Отдавая должное предшественникам и коллегам, М. Савельева видит свою задачу в том, чтобы «бережно и тактично осмыслить» известные факты, «дополнив их новыми архивными изысканиями, касающимися не только творческой биографии писателя, но и его быта, эпохи и окружения» (с. 8).

Появление данной книги — лучшее опровержение слов ее главного героя: «Вот уж биографии моей никто не напишет» (с. 6). Впрочем, это далеко не первый случай, когда авторы ЖЗЛовской серии берутся за материал, сопротивляющийся биографическому подходу. Связь жизни и творчества, обнажаемая исследователем, выглядит более чем убедительной. Это относится и к истории с изнасилованием служанки, вошедшей в роман «Тяжелые сны»; и к разговору об основном прототипе учителя-садиста Передонова из «Мелкого беса»; и к характеристике поэтического сборника «Одна любовь», посвященного чувству писателя к Анастасии Чеботаревской. Конечно, большая часть биографических сюжетов открыта не Савельевой. Она обращается к уже установленным фактам. Однако заслугой автора можно считать их умелое обобщение и вкрапление в канву жизнеописания.

Иногда кажется, что книга ориентирована не столько на массового, сколько на малообразованного читателя. Так, в сноске на стр. 131 читаем: «Фамусов и Загорецкий — персонажи комедии А. Грибоедова «Горе от ума»». По меньшей мере неполной представляется характеристика Федора Батюшкова, крупного историка литературы и ближайшего ученика Александра Веселовского, только как «критика и театрального деятеля» (с. 150). Наряду с этим в биографии Сологуба встречаются малоизвестные факты о том, что творчество писателя привлекло внимание молодого Сергея Эйзенштейна, который в 1920 году нарисовал эскизы декораций и костюмов к пьесе «Ванька Ключник и паж Жеан», либо приводятся подробности о плохо изученном объединении Всероссийский союз писателей (1920-1932); звучит имя практически забытого поэта Александра Кондратьева и даже сообщаются стиховедческие заслуги Сологуба, возобновившего на русской почве сложную поэтическую форму триолета. Иными словами, книга Савельевой в полной мере соответствует жанру научно-популярной биографии. Просветительские задачи не мешают ей оставаться концептуальной, что проявилось в освещении ключевых вопросов жизни и творчества Сологуба.

Обращение к главной теме писателя — смерти — позволило автору обнаружить зазор между двумя Сологубами и избежать крайностей биографизма: «Сколько бы критика ни упрекала Сологуба-писателя в любовании смертью бесчисленных мальчиков и девочек, в том, что он описал целое «кладбище несуществующих детей-самоубийц», одной из основных нот его публицистики были жалость и любовь к детям» (с. 71). Дети — важнейший тематический узел в судьбе Сологуба, так много писавшего о них и работавшего с ними. Распутывая его, Савельева касается и педагогических воззрений писателя, который критиковал устаревшую систему образования, мечтал о введении всеобщего обучения, считал, что воспитание детей должно быть делом родителей, а не учителей, и удивлялся, «почему в школе воспитанникам запрещают курить, если сами педагоги курят» (с. 16). В описании отношений Сологуба с женщинами отчетливо проявилась этическая позиция биографа, которому не всегда удобно цитировать интимные письма и подглядывать за их авторами (с. 100). Вопреки сложившемуся мнению о чуждости Сологуба социальной проблематике Савельева показывает, что общественно-политические вопросы занимали писателя, который стал ярым патриотом с начала Русско-японской войны и во время революции 1905-1907 годов, не мог приветствовать большевиков, но, чтобы выжить, «пытался подладиться под стиль новой власти» (с. 204), однако в творчестве не был способен на то, чтобы всемирное сделать интимным (с. 185).

Усилиями биографа, пытавшегося понять, какие поступки Сологуб «совершал из позерства, а что было органически заложено в особенном строе его души» (с. 6), создан довольно цельный и вместе с тем многомерный образ писателя. С одной стороны, он напрочь лишен глянца (Сологуб предстает человеком подозрительным, склочным и обидчивым, с садомазохистскими наклонностями, привитыми еще в детстве, неуверенным и одиноким), а с другой — книга написана если не с любовью, то с уважением к герою и не имеет ничего общего с его антибиографией. И хотя сегодня Сологуб, некогда популярный во всех слоях общества, забыт массовым читателем, а его тексты не входят в обязательную школьную программу, труд Савельевой способен пробудить интерес к автору, в чем-то «предвосхитившему русский постмодернизм» (с. 231) и мечтавшему о том, что «когда-нибудь российский читатель еще станет духовно, политически и культурно свободным» (с. 233).

А. ХОЛИКОВ