М. Горький о Шервуде Андерсоне

Под свежим впечатлением от андерсоновской «Книга о гротескных людях» М. Горький написал В. Ходасевичу (1 июля 1924 года):

«На днях познакомился с оригинальнейшим писателем-американцем – Шервуд Андерсон – автором книги «Уайнсбург», совершенно новая вещь в американской литературе. Рад» ¹.

Одним из первых в Европе Горький оценил художественную концепцию, с которой было связано движение американской новеллы и романа между войнами. И эта ранняя оценка имела свою предысторию: она была «подготовлена» в русской литературе. И в XIX веке наши классики, знакомясь с самобытными американскими романтиками, отмечали у них то, что потом оказалось созвучно XX веку и нашло продолжение или новое преломление в андерсоновской художественной концепции.

Известно, что Достоевский увидел в Эдгаре По современного психолога. Американский фантаст, по его словам, «ставит своего героя в самое исключительное внешнее или психологическое положение, и с какою силою проницательности, с какою поражающею верностью рассказывает он о состоянии души этого человека?» ². Этот отзыв появился ,в 1861 году, а в 1887, когда газета «Новое время» напечатала отрывок из «Уолдена» Торо, Чехов послал вырезку Короленко. «Первая глава многообещающая…» ³. Конечно, независимый подход к мещанским нормам, резко выраженный в начале «Уолдена», импонировал Чехову, – ведь совсем не часто при, знакомстве с новым именем у него вырывались, как на этот раз, слова: «есть свежесть и оригинальность…». Мы оценим их, лишь зная, что в газетный текст вошли некоторые самые острые мысли сына процветающей, коммерческой Новой Англии, – среди них знаменитый афоризм: «Масса людей ведут жизнь тихого отчаяния».

Но и Достоевский, и Чехов, открывая необычных американцев, сами принадлежали уже другим литературным эпохам. И в их отзывах была некая критическая дистанция. Хорошо знакомый с европейским романтическим движением, Достоевский смог оценить уникальность «капризного таланта», но как поэт По не шел для него в сравнение с издавна любимым Гофманом. Чехову близки не все мысли Торо – и совсем не близка конструкция этой прозы, он дает волю своему юмору, говоря здесь о романтическом беспорядке в изложении.

Горький же открыл для себя Андерсона как современника, и в ту именно пору, когда чтение «Уайнсбурга» могло вызвать у него наибольший творческий отклик. Только что им был написан рассказ «Голубая жизнь», и там поразительно напоминают андерсеновский городок и сцены провинциального быта (начиная с одноглазого кота, уносящего в подворотню петушиную голову), и вся атмосфера жизни, и «возрастное» недовольство и неприкаянность юнца-героя. Миру «Уайнсбурга» художественно сродни весь горьковский цикл рассказов и заметок середины 20-х годов, – эти его вещи (среди них и заметка «Люди наедине сами с собою») отличает повышенное внимание к странностям переломной эпохи и человеческой природы. Но конечно, творческая перекличка Горького и Андерсона – это особая тема, сопоставление сходных мотивов, близких ходов художественной мысли в их книгах еще впереди (как и выяснение той роли, которую играли вещи Горького, начиная с его ранних рассказов, в становлении Андерсона-художника).

Мы постараемся здесь; показать, сколь неизменным и многосторонним был интерес Горького к американскому прозаику. В библиотеке Горького сохранились три книги Андерсона, внимательно прочитанные, с разнообразными пометами. Эти пометы в особенности интересны там, где проясняют суждения Горького об Андерсоне; в свою очередь каждое из этих суждений можно вполне понять лишь в общем контексте горьковской мысли. И если сопоставить все доступные нам материалы, то эта, столь лично окрашенная, встреча окажется по-своему значительной встречей двух культур, двух линий национальной прозы в век революционных перемен.

Вслед за письмом В. Ходасевичу Горький отправляет 28 июля письмо К. Федину, где тоже сказывается его не остывшее еще впечатление от «Уайнсбурга». Здесь очень важен и самый отзыв Горького, и тот контекст, в котором назван «Шервуд Андерсон, неожиданное явление американской литературы, невозможное десять лет тому назад» ⁴.

В 1924 году, читая эту книгу, Горький возвращался мыслью к Америке до мировой войны, той, которую он видел своими глазами, которой посвящен его «Город Желтого Дьявола» и о которой он записал там же, за океаном: «Ам[ерика] – еще не болела муками духа неудовлетворенного» ⁵. Тем более должен был его поразить в этой американской книге конец рассказа «Философ», где доктор Парсивал делится с юным репортером своей заветной мыслью, – эти слова Горький отчеркнул красным карандашом на полях: «Вот моя мысль: каждый человек в этом мире – Христос, и каждый будет распят».

Весьма далеко от расхожего американизма и другое отчеркнутое Горьким место – из новеллы «Невысказанная ложь». Эта фраза неожиданно сблизила отрочество в Уайнсбурге и в Нижнем, – на нее должен был обратить внимание автор книги «В людях»: «У большинства молодых людей бывают моменты, когда им хочется умереть какой-нибудь необычайной смертью, а не быть приказчиками в бакалейных лавках и вести тупую, бессодержательную жизнь».

Но письмо Горького Федину особенно интересно тем, что неожиданный американец упомянут тут в контексте духовного брожения и поисков послевоенной Европы. Газетным толкам о гибели Европы Горький противопоставляет тот духовный «быт», мимо которого проходят газеты. Имея в виду самые чуткие книги художников, Горький и говорит о картине «удивительного напряжения чувств и мыслей»; недавнее чтение «Уайнсбурга» сказывается в том, как он поясняет свою мысль: «Говоря «быт» – я говорю именно о комплексе чувств и мыслей, о ненависти и жалости к людям, о чувстве недоумения пред жизнью, о том, что испытывает здоровый человек, пережив кошмар». За этим и следует перечень художников, наиболее характерных, на взгляд Горького, «для современности». Андерсон назван после Толлера, «который пишет комедию, сидя в тюрьме», а вслед за ним упомянуты такие несхожие европейцы, как «старик Гамсун, с его последними книгами», «фантастический Пиранделло» и, наконец, Тихонов, времен «Орды» и «Браги», с его творческой стремительностью.

Горьковское восприятие «Уайнсбурга», сказавшееся уже в его первых письмах товарищам по перу, осталось у нас наиболее масштабным. Конечно, Горький был внутренне куда более подготовлен к восприятию этой вещи, чем кто-либо из его коллег. Ведь он не только написал повесть «Городок Окуров», но и старался представить себе, как ее могут принять за океаном. В 1910 году он спрашивал Мориса Хилквита: «Не знаете ли Вы, будет ли печататься в Америке «Городок Окуров»? Вещь забавная, очень русская, и, кажется, не скучная, она должна бы понравиться американцам» ⁶. Но в существенных моментах горьковское восприятие «Уайнсбурга» было типично для целого крута советских литераторов. В этом убеждает рецензия Юрия Полетики на книгу Андерсона, помещенная в журнале «Русский современник» – N 3 за тот же 1924 год.

«Уайнсбург» вызвал у рецензента естественную ассоциацию с книгой, которую сам Горький назвал «очень русской», – притом, что это вещи, разумеется, разного плана. Ю. Полетика писал:

«Уайнсбург, Огайо» – это американское «Уездное» ⁷, вернее, «Городок Окуров». Но «уездного» и «окуровского» в нем как раз очень мало. Вернее: оно есть, быт и провинция ощущаются в каждой строчке, но сам рассказ безусловно лежит по ту сторону быта. Последний только рамка, площадка, от которой автор спешит оттолкнуться для глубокого психологического анализа».

Быть может, всего больше точек соприкосновения у рецензента с Горьким там, где оригинальность Андерсона оттеняется сопоставлением его прозы с прозой его соотечественников, обильно и часто без разбору переводившихся у нас в те годы.

«Книжка для русского читателя неожиданна. После Джека Лондона и О. Генри она дает совершенно новое представление о путях американской литературы, тем более, что, благодаря оригинальности рассказываемого и умению автора сохранить напряжение и неожиданность эмоции, читается легко. Все рассказы настолько интересны, что трудно указать более удачные. И очень жаль, что наши издательства окончательно законсервировались на Джеке Лондоне и О. Генри. В конце концов, может оказаться, что Америка для нас еще не открыта» ## «Русский современник», Л.-М.

1. Цит. по кн.: «Архив А. М. Горького», т. XII, «Наука», М. – 1969, стр. 383.[↩]
2. »Время», Петербург, 1861, т. 1, стр. 230. [↩]
3. А. П. Чехов, – Собр. соч., т. 11, Гослитиздат, М. 1956, стр. 161.[↩]
4. »Горький и советские писатели. Неизданная переписка», «Литературное наследство», т. 70, М. 1963, стр. 477. [↩]
5. »Архив А. М. Горького», т. XII, стр. 186. [↩]
6. »Горьковские чтения. 1959 – 1960″, Изд. АН СССР, М. 1962, стр. 20. [↩]
7. Повесть Е. Замятина (1913).[↩]