Любимые строки– забытые имена

Есть такие строки, которые повторяют часто, как пословицы или «речевки». Когда-то так повторяли строки грибоедовской комедии «Горе от ума» – «Что будет говорить / Княгиня Марья Алексевна!», «Чины людьми даются, / А люди могут обмануться», «Карету мне, карету!». Озорники добавляли: «и носовой платок». Сейчас, к сожалению, великая наша классика отошла на второй план. Два известных петербургских литератора по электронной почте задали мне вопрос, кто автор строк «То академик, то герой, / То мореплаватель, то плотник», и я небрежно ответила: «Пушкин, разумеется! С чего это вы засомневались?» Мой приятель уточнил вопрос: «Я искал в «Полтаве», «Езерском» – и не нашел». Тут уж я в большом изумлении написала: «»Стансы», 1826 год, обращено к Николаю I, первые строки: «В надежде славы и добра / Гляжу вперед я без боязни…»» Написала – и задумалась; и стала сочинять веселые «эссешки» на тему «Любимые строки – забытые имена».

В пятом номере московского альманаха «Муза» было напечатано стихотворение «Легкой жизни я просил у Бога…» с подзаголовком «Из Гафиза» среди стихов умершего в 1990 году поэта Юрия Эльтермана. Текст этого стихотворения, переписанный рукой писателя, его дочь нашла в архиве отца и передала в альманах. Это было ошибкой, и в шестом номере альманаха «Муза» его издатель В. Лебединский познакомил читателей с любопытной историей текста этого стихотворения, автором которого является камергер, писатель и переводчик Иван Тхоржевский.

Таких историй немало. Немало в великой русской поэзии стихотворений, запомнившихся с детства, переписанных чьей-то рукой и хранящихся в разных личных архивах, но как бы «потерявших» автора. В воспоминаниях о нашей ленинградской юности Елена Кумпан рассказала эпизод о знакомстве переводчицы Эльги Львовны Линецкой с Александром Аркадьевичем Галичем: «…Галич был в буквальном смысле помешан на стихах, прекрасно знал их и очень страстно реагировал на новые, неизвестные ему ранее. Эльга показала ему список тех стихов, авторство которых мы не смогли установить, но читали их друг другу и тем, кто этого заслуживал с нашей точки зрения. В частности, она показала ему однажды «Сколько было нас – Хлебников, Блок и Марина Цветаева…» и «Легкой жизни я просил у Бога…». Галич прочел стихи, круто повернулся и быстро ушел к вешалке, зарылся в пальто. Все это получилось у него неловко и невежливо. У Эльги, как она рассказывала, «потемнело в глазах от этакого хамства», но она взяла себя в руки, подошла к Галичу и спокойно сказала: «Отдайте мне текст, будьте добры!» Он обернулся, лицо его было залито слезами. Эльгу это очень тронуло, и она включила его в круг «своих»»¹.

Трогательный рассказ, не правда ли? Хотя из него не ясно, знал ли Галич имена авторов этих стихов. Мы – знаем, что автором второй из названных строк является Иван Тхоржевский.

Подобных случаев, отвечающих теме «Любимые строки – забытые имена», немало.

Несколько раз я слышала по радио стихотворение Сергея Орлова «Его зарыли в шар земной, а был он лишь солдат…», автором которого называли Твардовского, Симонова, Алексея Суркова.

В многочисленных выходящих сегодня воспоминаниях часто называют повторяемые в компаниях друзей строки, автора которых не помнят. Пример тому – строка «Где ты бываешь, где ты забываешь…». Это, конечно, не классика, но строка запоминающаяся, и написал ее Дмитрий Бобышев. Особенно много случаев с переадресовкой текстов ранних песен Глеба Горбовского («Когда качаются фонарики ночные…») и Александра Городницкого («На материк», «Кожаные куртки, брошенные в угол…») – их объявляют народными, известными еще по лагерям 1940-х годов. Комментаторы не могут отыскать авторов многих народных песен и «городских романсов» – «Мы на лодочке катались…», «У церкви стояли кареты…» и пр.

Мне не раз приходилось отыскивать авторов мимоходом названных строк, когда я составляла комментарии к произведениям Анны Ахматовой, Владимира Маяковского, Зинаиды Гиппиус. Это, конечно, не совсем «любимые строки», но… Иногда установить автора удавалось, иногда – нет. До сих пор для меня осталась неясной история двух стихотворений, приписываемых Анне Ахматовой, тексты которых были извлечены из архива П. Лукницкого его вдовой В. Лукницкой, – «Герб небес, изогнутый и древний…» и «По полу лучи луны разлились…». В. Лукницкая напечатала их по черновым автографам (чьим?) в 1989-м, датировала приблизительно 1909 годом – то есть это одни из самых ранних сохранившихся ахматовских стихотворений. И я доверчиво включила их в многотомное издание Анны Ахматовой (т. 1, «Эллис Лак», 1998). Лучше бы включила в раздел «Dubia»… Сомнения оставались, и я пыталась найти к ним «ключ». Оба стихотворения написаны от лица мужчины, герой первого из них – разгульный молодой человек, удачно сыгравший в кости и возвращающийся в трактир, где он живет:

Шел я, напевая «Встречи мая»,

По неровным шатким ступеням.

Мне светил трактирщик, повторяя:

«Не шумите, в доме много дам!»

Молодой повеса напевает либо слишком громко, либо что-то не очень пристойное. Что же это за «Встречи мая»? Если установить, то, может быть, яснее станет дата написания стихотворения? Да и авторство Ахматовой либо подтвердится, либо будет опровергнуто. Что такое «Встречи мая» – ария из оперетки, эстрадные куплеты, модная песенка? Мне советовали: «Позвони Изабелле Юрьевой!» Не решилась, а жаль… Вспомнила, что в оперетте И. Кальмана «Сильва» в куплетах Бони есть слова: «Без женщин жить нельзя на свете, нет! / В вас – солнце мая, в вас весны расцвет!» Но это, вроде, 1915 год. В старинной немецкой песенке есть тоже похожие слова: «Три девушки шли по тропинке, / Смеялся ликующий май. / Брюнетка, шатенка, блондинка – / Любую из них выбирай…» В ахматовском тексте юноша признается: «Никогда я не любил блондинок, / А теперь уже не полюблю». Близко, но опять вроде не то… Издательские сроки были жесткими, и до конца поиск я так и не довела.

Итак, это было вступление. Приведу примеры поисков с удачными результатами.

«ПОВЕЗИ МЕНЯ, МИЛЕНЬКИЙ, В БАР…»

Я помнила только один куплет этой песни, да и тот неточно:

Поведи меня, миленький, в бар,

Там, где скрипки поют до рассвета,

Подари золотой портсигар

И чулочки телесного цвета…

И еще помнила – что последней, замечательной строкой про чулочки телесного цвета песня завершалась. Как когда-то говорил Борис Михайлович Эйхенбаум о моих статьях по диссертации о Тютчеве: статья должна быть как шкатулочка, круглая, – заканчиваться тем, с чего вы начинаете, чтобы развитие мысли и система доказательств были завершенными. Эта песня была как та шкатулочка. И еще в ней была подлинность. Такой степени подлинность я потом встретила только один раз – в отчаянном женском стихотворении Марии Петровых «Назначь мне свиданье на этом свете…». На него в 1960-е годы указала нам Анна Андреевна Ахматова как на лучшее любовное стихотворение в русской поэзии. Ну, может быть, оно лучшее не во всей русской поэзии, а только в современной, но стихотворение действительно замечательное. И хотя меня немного коробило, что оно обращено к Фадееву, – намеком на это обращение было упоминание его синих глаз, – но все равно я внутренне соглашалась с Анной Андреевной.

Надо было случиться перестройке, надо было моему сыну установить мне компьютер и подключить его к интернету (несмотря на мое бурное сопротивление и утверждение, что мое техническое развитие закончилось на кофеварке), чтобы я стала переписываться со всем миром, чтобы в моем доме Появилась выросшая девочка, пятидесятилетняя Лора, дочь моей старшей коллеги Лидии Михаиловны Лотман, и спела мне остальное – полный текст, немного иной, не тот, который я помнила. И надо было, чтобы по электронной почте я получила письмо от другой выросшей девочки – дочери моей старшей любимой подруги Руфи Александровны Зерновой, Ниночки Серман-Ставиской, которая уточнила первую строку: «…повези» (не «поведи», а именно «повези» – тогда еще были извозчики… И я сразу вспомнила, как именно на извозчике возил на острова юный Александр Блок своих первых женщин…). Ниночка вспоминала: «Мама рассказывала, что это написала поэтесса Людмила Попова и что это посвящено Федину. Еще я помню, как это пела Оля Антонова, дочка Сергея Антонова, актриса Театра комедии, хорошенькая как черт. Почему-то мы обе пели Н. Я. Берковскому, и угадайте, кто ему понравился больше».

А по поводу двух строчек «Подари золотой портсигар / И чулочки телесного цвета» Яков Аркадьевич Гордин спросил меня: «Ты помнишь, что говорила о них Лидия Яковлевна Гинзбург? Что в ее время иронизировали: «Дорого берет!»

Итак, вот текст этого удивительного стихотворения, написанного всеми забытой поэтессой Людмилой Поповой, в том виде, как его пели в Ленинграде в 1950 – 1960-е годы:

Повези меня, миленький, в бар,

Там мы будем гулять до рассвета.

Подари золотой портсигар

И чулочки телесного цвета.

Комнатушка моя на замке.

Обо мне ходит слава худая,

И, беззубая, мне по руке

Без копейки цыганка гадает.

Без копейки проклятая врет,

Знает Бог, что городит такое, –

Что не ночь эту всю и не год,

А всю жизнь будем рядом с тобою.

Так вези же меня поскорей

По проспектам и улочкам сбитым…

Мы простимся с тобой у дверей

У моста Лейтенанта Шмидта.

Ну, а дома не спросит никто,

Ты который по счету за лето…

Подари мне с кистями платок

И чулочки телесного цвета.

Немногие помнят сейчас автора этих строк. Людмила Михайловна Попова родилась в 1898 году в Петербурге. В 1918 году опубликовала свое первое стихотворение в «Новой Петроградской газете». В 1925 году вышла ее первая книга стихов «Разрыв-трава», тогда же было напечатано стихотворение:

Увези меня, миленький, в бар,

Там, где скрипка зудит до рассвета,

Подари золотой портсигар

И чулочки телесного цвета…

Так запомнил его начало Виктор Андроникович Мануйлов и в 1992 году в журнале «Согласие» (N 12, с. 136 – 138) именно так его и процитировал в своих воспоминаниях «Н. А. Клюев». «В этих стихах, собственно, ничего скандального не было, но беда в том, что стихи посвящались одному из самых уважаемых участников содружества Серапионовых братьев, всегда элегантному, сдержанному и отлично воспитанному К. А. Федину, и, независимо от того, каковы были на самом деле отношения молодой поэтессы и ее адресата, эта публикация приобрела характер неприятной сенсации», – писал Мануйлов.

Людмила Попова работала сначала в «Красной газете», затем в «Ленинских искрах». В 1930 году окончила Институт истории искусств, в этом же году вышла ее вторая книга стихов «Берега и улицы». Вместе со своей сестрой, Марией Михайловной, Людмила Попова жила в старой и просторной петербургской квартире за Казанским собором, недалеко от Невского проспекта. В доме сестер был, как мы бы сейчас сказали, литературный салон, к ним приходили и читали стихи молодые поэты и начинающие актеры-чтецы. В этом доме В. Мануйлов познакомился с Н. Клюевым, которому тогда было сорок три года, то есть он был много старше остальных посетителей и хозяек дома. Мануйлов вспоминал: «Я увидел Клюева впервые 15 октября 1927 года в Ленинграде на одном из шумных литературных вечеров у тогда начинавшей поэтессы Людмилы Михайловны Поповой <…> У Поповых собирались в определенный день недели, не то по четвергам, не то по субботам. Милые хозяйки не отличались большой разборчивостью. К ним приходили без приглашения. Знакомые приводили своих знакомых, и Людмила Михайловна часто даже не знала, кто у нее бывал.

Помнится, впервые меня привел к сестрам Всеволод Рождественский в субботу 1 октября 1927 года. Я всего только месяц назад после окончания Бакинского университета приехал в Ленинград и еще мало кого знал в литературных кругах. Когда мы пришли, у Поповых уже было многолюдно. Несмотря на открытые окна, все затянуто табачным дымом. Пили чай с бутербродами, но сидели не за столом, а небольшими группами, кто где пристроился. В тот вечер я впервые видел маленького Костю Вагинова с его милой и верной подругой Александрой Ивановной. Читал стихи высокий, бледный Николай Чуковский. Начинающий тогда свою карьеру чтеца молодой юрист Антон Шварц читал Пушкина и Блока.

Прошло две недели, и мы с Рождественским снова пришли к Поповым. Не помню сейчас, кто читал, когда в комнату вошел и тихонько встал в простенке человек, резко отличавшийся от всех присутствовавших на этом вечере.

– Это Клюев, – шепнул мне Рождественский».

Так выглядел богемный литературный салон 1920-х годов в Ленинграде. Примерно так жили Борис Корнилов и Ольга Берггольц, Анна Ахматова и Николай Пунин, разница была лишь в составе посетителей – это могли быть поэты или художники, литературоведы или искусствоведы. И в том, сколько и что пили на этих сборищах, и в том, какие осведомители и что именно доносили о присутствующих, их произведениях и темах их бесед…

Но мы сейчас – о Людмиле Поповой. Она страстно любила жизнь, Ленинград, поэзию и музыку. Она писала хорошие женские стихи. Но – эпоха и партия требовали другого. От нее потребовали полной перековки отсталого мещанского сознания. В 1930 году ее командировали на Урал, чтобы она погрузилась в жизнь заводов и пролетариата, и она поверила своим «перевоспитателям» и погрузилась, и писала очерки об уральских заводах, и никогда больше не писала про «чулочки». В 1933 году в качестве корреспондента «Правды» Людмила Попова участвовала в экспедиции ЭПРОНА по подъему ледокола «Садко». В 1934 году писала о Невской Дубровке – о Невдубстрое. В годы Великой Отечественной войны была корреспондентом военных газет, вместе с Ольгой Берггольц – сотрудником ленинградского радио. Затем добровольцем пошла в армию, работала в Политотделе 13-й Воздушной армии Ленинградского фронта. Была награждена орденом Красной Звезды и медалями, в 1944 году вступила в партию. Она написала поэму «Киров на Невдубстрое», стихи о дважды Героях Советского Союза Паршине и Покрышеве, о счастье летать… Иногда писала о музыке…

В «Литературной энциклопедии» о ней будет сказано, что два ее первых поэтических сборника «создают лирические образы родного города, юности, любви, мечтаний; в них ощущается влияние поэтических течений конца XIX века. Поздние стихи связаны с темой авиации…»

Вот так прошла жизнь светлого и честного человека, жизнь, начатая строкой «Повези меня, миленький, в бар…». Людмила Попова умерла в 1972 году.

«ВЫ ПРОСИТЕ ПЕСЕН? ИХ НЕТ У МЕНЯ…»

В 1960-е годы в нашей среде в Ленинграде часто звучала фраза: «Вы просите песен? Их есть у меня!» Или, в устах одесситки Руфи Александровны Зерновой: «Вы хочете песен? Их есть у меня!» Такое говорилось в доме Руфи перед чтением стихов. Контекст, как правило, был дружески-иронический: «Читайте, читайте, я люблю ваших стихов, Нина!» Иногда фраза звучала иначе – щемяще-грустно: «Вы просите песен? Их нет у меня…» Строки запомнились, спросить, кто автор, было неловко… Так кто автор?

Однажды в старом петербургском доме завели патефон, и я услышала эти слова в исполнении певца Юрия Морфесси со старой пластинки 1913 года:

Вы просите песен? Их нет у меня.

На сердце такая немая тоска,

Как скучно, как грустно живется…

На пластинке были сведения об авторе слов и музыки: Саша Макаров.

Почему Саша, а не Александр? Он что – ребенок? или цыган? Во всяком случае, теперь уже можно было искать и полный текст, и сведения об авторе.

Итак, Саша Макаров – пианист, неизвестно, цыган ли, но он выступал в 1910-е годы с цыганскими ансамблями и был постоянным аккомпаниатором известного певца Юрия Спиридоновича Морфесси (1882 – 1957), прославившегося исполнением песен «Кирпичики», «У камина», «Вы просите песен» и многочисленных цыганских романсов. После 1917 года Морфесси эмигрировал, жил в Париже и был не менее известен в русской эмигрантской среде, чем Вертинский, Лещенко, Плевицкая и даже Шаляпин. О его выступлениях в ресторане «Эрмитаж» в Париже вспоминал Вертинский, называя имя Морфесси среди лучших исполнителей: «Пел Юрий Морфесси – все еще жизнерадостный, хоть и поседевший. Пела одно время Тамара Грузинская, приезжавшая из Советского Союза, пела Плевицкая…»

Приведем авторский текст романса Саши Макарова:

Вы просите песен, их нет у меня –

На сердце такая немая тоска,

Так скучно, так грустно живется,

Так медленно сердце холодное бьется,

Что с песнями кончить пора.

Новых я песен совсем не пою,

Старые петь избегаю.

1.  Кумпан Е. Ближний подступ к легенде. СПб.: Изд. журн. «Звезда». 2005. С. 109. ‘^[↩]