Литературно-эстетические взгляды Н. А. Полевого

Полевой как издатель «Московского телеграфа» получил высокую оценку революционных демократов. Чернышевский называл его «одним из предводителей в литературном и умственном движении», Герцен отметил смелость и ловкость молодого журналиста, который в атмосфере порабощения и преследований, «назавтра, после восстания, накануне казней» обсуждал в своем журнале острые общественно-политические и литературно-эстетические вопросы и «сумел удержаться, наперекор всякой реакции, до 1834 года, не изменив своему делу» ¹.

Белинский считал Полевого «одним из замечательнейших деятелей русской литературы», говорил о широте его знаний, о прогрессивности идей, о том, что он в борьбе за истину «не щадил авторских самолюбий» и высоко поднял авторитет литературно-художественного труда, «…заслуги Полевого, – заключал Белинский, – так велики, что при мысли о них, нет ни охоты, ни силы распространяться о его ошибках» ².

Критическая деятельность Полевого давно привлекла к себе внимание советских литературоведов. Она исследуется в общих работах, посвященных истории русской критики и журналистики, а также в некоторых специальных трудах. Серьезная заслуга в этом отношении принадлежит В. Орлову – автору одной из самых ранних в нашей советской науке работ о Полевом³, где дается правильная характеристика передовых литературно-эстетических позиций, на которых стоял и «Московский телеграф». Новаторство Полевого В. Орлов видит в том, что он впервые внес «в русскую критику исторический метод» ⁴ изучения литературных произведений. Свое положение В. Орлов убедительно аргументирует, рассматривая статьи Полевого о Державине, Жуковском и Пушкине.

В распространении идей историзма усматривают новаторскую сущность выступлений Полевого также В. Евгеньев-Максимов » В. Березина. «Исторический подход к вопросам литературы, – пишут они, – вот то новое, что внес Полевой в литературную критику и что отличает его от его предшественников» ⁵. Однако В. Евгеньев-Максимов и В. Березина, так же как и В. Орлов, в подтверждение своего положения ссылаются опять-таки лишь на оценки Полевым творчества русских писателей XVIII и XIX веков. Рассмотрением эстетических воззрений Полевого в их целостности исследователи не занимаются.

Более широко и обстоятельно литературно-эстетические позиции Полевого раскрыты Е. Купреяновой⁶. Она подробно анализирует взгляды критика на романтическое искусство, стремясь выяснить их новаторскую сущность. Е. Купреянова верно отмечает, что Полевой подошел к характеристике романтизма с новой стороны. В отличие от русских теоретиков 10-х и 20-х годов, которые характеризовали романтическое движение преимущественно с философско-эстетической точки зрения, Полевой сделал попытку проникнуть в его социально-исторические истоки. Именно он возникновение романтических идей поставил в связь с революцией 1789 года. Крушение феодального строя обусловило, по его мнению, закат классицизма и вызвало к жизни новую романтическую литературу, отвечавшую запросам демократических слоев общества. Е. Купреянова говорит о борьбе Полевого за «истину изображения» и идейность искусства, о его выступлениях против морализаторства, раскрывает его ограниченность в понимании действительности, которой якобы управляют человеческий дух и человеческие страсти. Высоко оценивая вклад Полевого в историю русской эстетической мысли, Е. Купреянова считает его одним из предшественников Белинского.

Содержательно написана статья М. Ванюшиной, посвященная исследованию общественно-политических и эстетических воззрении Полевого в последнее десятилетие его жизни⁷. В противоположность широко распространенному мнению о мгновенном поправении Полевого после закрытия «Московского телеграфа» М. Ванюшина убедительно доказывает, что он вплоть до самого конца 30-х годов остался верным своим убеждениям телеграфского периода, поддерживал дружеские связи с передовыми представителями русской общественной мысли, в том числе с Белинским и Герценом. Затравленный реакцией, Полевой перед смертью делает попытку возвратиться на передовые позиции. Он выступает в редактируемой им «Литературной газете» против Булгарина. Это выступление было одобрено Белинским и было им перепечатано в «Отечественных записках» (1846, N 2, т. XLIV, отд. VI).

Большую работу проделала В. Березина⁸ по определению авторства Полевого в «Московском телеграфе». Ей удалось установить, что перу Полевого принадлежит свыше двухсот статей, рецензий и заметок по самым различным вопросам. Тем самым создана научная основа для исследования взглядов критика.

Однако не все стороны литературно-критической деятельности Полевого получили правильную оценку. До сих пор довольно устойчив взгляд на Полевого как на эстетика-идеалиста. При этом не учитывается тот простой факт, что он смотрел на искусство как на явление вторичное по отношению к действительности, боролся за объективность художественного изображения, решительно выступал против субъективистского понимания творческого процесса.

Неверное определение общей эстетической позиции Полевого мешает правильно оценить созданную им теорию романтизма. Даже в самых новейших исследованиях Полевой обычно характеризуется как поборник отвлеченной романтической поэзии. Так, В. Ганичева, рассматривая эстетические воззрения Полевого, пришла к выводу, что он «отстаивал… наиболее слабые стороны» ⁹ романтического метода.

Л. Хмелецкая, освещая вопрос о взаимоотношениях Пушкина с «Московским телеграфом», говорит о Полевом как о защитнике искусства, лишенного исторической конкретности. По ее мнению, в 1825 – 1826 годах в определении романтизма он шел за А. Шлегелем, а позднее определял романтизм как «стремление бесконечного духа человеческого выразиться в конечных формах» ¹⁰. Слов нет, такие суждения встречаются в «Московском телеграфе», особенно в переводных статьях, но не они составляют существо эстетической платформы журнала.

Обедняя содержание романтической теории Полевого, Л. Хмелецкая без всяких на то оснований делает его теоретическим антагонистом Пушкина, кстати сказать, неверно передавая смысл борьбы автора «Бориса Годунова» за истинное романтическое искусство. По ее представлению, Пушкин и Полевой по-разному относились к классицистским «правилам». Первый их отрицал, а второй якобы признавал. Создается впечатление, что решающим признаком романтичности литературы Пушкин считал формальный момент – нарушение классицистской нормативности, а не объективное, исторически конкретное изображение жизни. Л. Хмелецкая так и пишет: «Для него (Пушкина. – Н. Г.) романтизм был освобождением от стеснительных канонов классицизма, ограничивавших проявление творческих возможностей автора. Поэтому важнейшим признаком романтизма или классицизма Пушкин считал форму произведения» ¹¹. Таким образом, из пушкинской концепции «истинного романтизма» выхолащивается ее сущность – борьба за сближение искусства с жизнью, за вольное, в духе Шекспира, раскрытие человеческих характеров, за объективное, исторически правдивое воспроизведение действительности. Следует еще добавить, что Пушкин и Полевой не расходились в мнении о «правилах», точно так же они были близки друг другу и в понимании новаторской сути истинно романтической литературы.

Еще более отрицательно оценивает критическую деятельность Полевого А. Гукасова. Рассматривая высказывания «Московского телеграфа» о Пушкине, она стремится во что бы то ни стало извлечь из них реакционно-монархический смысл. А. Гукасова обвиняет Полевого в уклончивости, зачисляет его в число противников Пушкина, по отношению к которому он якобы «на протяжении всех лет занимал позицию вовсе не доброжелательную, как принято утверждать, а иную – нечеткую, двойственную, сдержанную и «выжидательную» ¹².

А. Гукасова слишком прямолинейно судит о Полевом. Для нее он махровый реакционер, ничем принципиально не отличавшийся от Булгарина. Его сдержанные в ряде случаев оценки Пушкина объясняются Гукасовой тем, что он боялся испортить отношения с царским двором, у которого автор «Евгения Онегина» находился на подозрении. «Московский телеграф», – говорится в статье, – писал о Пушкине невнятно и с оглядкой, потому что, чем в большей мере самодержавие укреплялось, о борьбе с которым Полевой не допускал мысли, тем в большей мере он, Полевой, зачисленный правительством в революционеры, с оглядкой писал о тех, кто неугоден был царизму» ¹³.

Суть литературной политики «Московского телеграфа» А. Гукасова видит в том, чтобы призвать русских писателей к воспеванию самодержавной России. Именно за отсутствие верноподданнических чувств Полевой, по ее мнению, не принимал Пушкина. Он ждал от него «самобытных творений в духе тех умилительных «фарисейски-патриотических» очерков и «драм народных» (Белинский), которые создавал Булгарин, а за ним и сам Полевой» ## Там же, стр.

1. А. И. Герцен, Собр. соч. в 30-ти томах, т. VII, Изд. АН СССР, стр. 215.[↩]
2. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. IX, Изд. АН СССР, стр. 694 – 695.[↩]
3. См. его вступительную статью в кн.: «Николай Полевой. Материалы По истории русской литературы и журналистики тридцатых годов», Изд. писателей в Ленинграде, 1934.[↩]
4. «Очерки по истории русской журналистики и критики», т. 1, Изд. ЛГУ, 1950, стр. 283.[↩]
5. В. Е. Евгеньев-Максимов, В. Г. Березина, Николай Алексеевич Полевой. Очерк жизни и деятельности. 1846 – 1946, Иркутское областное изд-во, 1947, стр. 66.[↩]
6. См. Е. Н. Купреянова, Н. А. и К А. Полевые, «История русской критики», т. I, Изд. АН СССР, 1958.[↩]
7. М. А. Ванюшина, Журнальная работа Н. А. Полевого в последнее десятилетие его деятельности (1836 – 1846 гг.), «Ученые записки Борисоглебского государственного пединститута», вып. 1, 1956.[↩]
8. См. «Ученые записки ЛГУ», Серия филологических наук, вып. 20, 1954, стр. 130 – 142.[↩]
9. В. И. Ганичева, К полемике В. Белинского с Н. Полевым (1840-е годы), «Ученые записки ЛГУ», Серия филологических наук, вып. 58, 1960, стр. 80.[↩]
10. Л. А. Хмелецкая, А. С. Пушкин и журнал Н. А. Полевого «Московский телеграф», «Ученые записки Московского городского пединститута имени В. П. Потемкина», т. XCIV, вып. 8, М. 1959, стр. 149.[↩]
11. Л. Хмелецкая, А. С. Пушкин и журнал Н. А. Полевого «Московский телеграф», стр. 150.[↩]
12. А. Г. Гукасова, Из истории литературно-журнальной борьбы второй половины 20-х годов XIX в., «Ученые записки Московского государственного пединститута имени В. И. Ленина», т. CXV, вып. 7, М. 1957, стр. 12.[↩]
13. А. Г. Гукасова, Из истории литературно-журнальной борьбы второй половины 20-х годов XIX в., стр. 15.[↩]