Литературная жизнь

КРИТИКИ И ЛИТЕРАТУРОВЕДЫ ЗА РАБОТОЙ

Р. Бердибаев,г. Алма-ата
Несколько моих статей, опубликованных в прошлом году («На пути создания характеров», «Большое русло литературы», «Жизнь и идеал», «Время и литература» и др.), посвящены вопросам партийности и народности литературы.
Напечатал также ряд статей о дружбе братских литератур. Считаю, что это одна из самых почетных и полезных тем литературоведения. Написал статью о замечательных произведениях польского поэта XIX века Густава Зелинского, посвященных жизни казахского народа. Проблемы взаимосвязи так или иначе поднимают статьи: «Абульхасен Рудаки», «Древние письменные источники», «Глубокие корни», «Читая туркменские стихи», «Судьба» (о романе туркменского писателя Х. Дерьяева), «Немеркнущий образ» (о трилогии Г. Серебряковой «Прометей») и др.
Однако в последние годы главной темой для меня являются вопросы истории казахской советской литературы.
В недавно вышедшей (1964) «Истории казахской литературы» (т. I, кн. 2) имеется и моя работа о поэте-импровизаторе Исе Байзакове. Сейчас работаю над главой «Казахская литература в 30-е годы» для второго тома «Истории казахской литературы».
Уже с этого года начну собирать и изучать материалы для будущего исследования о мастерстве выдающегося казахского советского писателя Мухтара Ауэзова.
ВАЛ. БУЛГАКОВ
Воспоминания мои в значительной степени сводятся к воспоминаниям о Льве Толстом. Вы думаете – это узкая сфера? Нет! Толстой – океан, «необыкновенный человек-оркестр» (М. Горький), «матерый человечище» (Ленин) или, как выразился Леонид Леонов в недавно полученном мною письме, до сих пор новый и интересный, «словно недавно открытый и до конца не исхоженный географический материк», – рассказывать о нем можно много, и все не исчерпав тему.
В дополнение к яснополянскому дневнику («Лев Толстой в последний год его Жизни») я только что закончил и выпустил в Туле книгу «О Толстом», куда вошло двенадцать рассказов, очерков и статей о великом писателе с новыми данными об его жизни в яснополянском доме, о трагических событиях ухода из дому. В той же книге даю портреты жены, дочерей и сыновей Толстого, а также его свояченицы Т. А. Кузминской в старости. Два десятка писем жены Толстого ко мне рисуют ее личность и судьбу Ясной Поляны в первые годы после смерти Толстого.
Все ли это о Толстом? Нет! Сейчас завершаю новую и довольно сложную работу «Друзья Толстого» (45 портретов). Ведь придет время, когда современники Толстого, его окружение будут интересовать не менее, чем, скажем, интересуют нас сейчас друзья и окружение Пушкина. Всех этих людей, от Черткова до Сулержицкого и от крестьянина Новикова до члена Государственного совета Стаховича, я знал лично. Рассказываю о них и – параллельно – опять-таки о Л. Толстом.
В разное время мне посчастливилось встречаться со многими выдающимися русскими художниками. Описание этих встреч составит книгу «Русские художники». Тут рассказывается о Рерихе, Нестерове, Коровине, Билибине, Малявине, Пастернаке, Остроухове, Грабаре, А. Бенуа, Ю. Анненкове, Добужинском, Сомове, Гончаровой, о скульпторах Аронсоне, Трубецком, Меркурове и др. Часть этих заметок была опубликована в журнале «Искусство» за 1961 – 1963 годы. Остальной материал остается в рукописи.
Есть у меня работа, озаглавленная «Чтобы спасти от забвения», – записи отдельных характерных эпизодов, сцен, воспоминаний, которые хочется сохранить для истории. В этой рукописи накопилось пока до сорока очерков.
А. Дейч
Как известно, акад. С. Обручев написал увлекательный роман «Плутония», основываясь на достижениях такой точной и практической науки, как геология. Не менее захватывающе рассказал акад. А. Ферсман о камнях, поэтизируя минералогию. Переводчик «Фауста» Гёте и «Трагедии человечества» Имре Мадача Н. Холодковский был профессором зоологии Военно-медицинской Академии в Петербурге, а Д. Мин, переводчик «Божественной комедии» Данте, – известным московским врачом.
Многие люди науки заслужили себе признание в литературе, потому что они владели языком образов и умели вызывать у своих читателей не только мысли, но и чувства, эмоции. Обо всем этом я думаю, когда читаю книги по литературоведению, часто очень содержательные, продуманные, но написанные так, что приходится на каждом шагу преодолевать сопротивление усложненного синтаксиса, штампованных слов и выражений. Когда-то А. Белецкий написал блестящий памфлет-пародию на литературоведческие шаблоны, привившиеся в нашем обиходе. Весь памфлет составлен из таких выражений: «занимает особое место», «играет выдающуюся роль», «беспощадно разоблачает», «в конечном счете снимает все противоречия», «беспощадно обнажает», «по-хозяйски», «начинает большой разговор», «прошел сложный путь», «ярко показывает», «ярко раскрывает», «дает широкую картину», «с предельной ясностью», «жгучие проблемы современности» и т. д. Эти штампы настолько утвердились в обычном литературоведческом стиле, что их неожиданно обнаруживаешь даже в работах, отмеченных даром талантливости и оригинальности.
Нет необходимости доказывать, что об искусстве надо писать языком искусства. Если ученые – зоологи и геологи – могут находить поэзию в своей области и своем творчестве, то не стыдно ли литераторам, чей материал – искусство, изъясняться безобразно, серо, невыразительно? А между тем порой слышишь о живо и поэтически написанной книге: «это не научно», «это слишком популярно» и т. п. Таким критикам не мешает напомнить, что научности ничуть не вредит свободное, образно-художественное изложение, а популярность – лучшая союзница научности. Вспомним небольшой этюд молодого Энгельса «Ландшафты», похожий на стихотворение в прозе, поэтические характеристики героев Шекспира и Гёте у Маркса, «Литературные мечтания» Белинского, многие литературоведческие и искусствоведческие работы Луначарского.
Русское литературоведение знает немало высоких образцов, где глубина и точность мысли сочетаются с образной выразительностью изложения. Если мы хотим, чтобы наши книги были прочитаны не в узком кругу специалистов, а читателями разных профессий, любителями литературы и искусства, надо больше внимания уделять языку и стилю.
Не следует думать, что я берусь кого-нибудь поучать ex cathedra, хотя я уже пишу свыше пятидесяти лет. Поучаю я прежде всего себя самого. Когда работаешь над творчеством тончайшего стилиста Генриха Гейне, невольно вникаешь в красоту и пластичность его поэтического слова, с блеском и совершенством передающего напряженность мысли.
В моей сравнительно недавно вышедшей в издательстве «Художественная литература» книге «Поэтический мир Генриха Гейне» я сделал попытку дать синтетический портрет Гейне-художника во всех жанрах его творчества: в лирике, политической сатире, прозе и драматургии.
В этот юбилейный шевченковский год продолжал работать над изучением творчества Великого Кобзаря. У нас нет недостатка в трудах, освещающих общественно-политические и философские взгляды Т. Шевченко. Но все еще мало исследований, в которых бы говорилось о художественных особенностях его произведений, о его стилистике и образности его поэтической речи.
Продолжаю также работать над литературным наследством А. Луначарского, главным образом в области театра и драматургии.
В. ЛАРЦЕВг. Самарканд
Наше время, ознаменованное великими свершениями во всех сферах – экономике, науке и технике, культуре, выдвинуло в число важнейших проблем вопрос о соотношении и взаимодействии научного и художественного.
Занимаясь этой проблемой шесть-семь лет, я опубликовал статьи: «О двух принципах художественного изображения природы» (1959), «Поэзия и наука» (1960), «Поэма Лукреция «О природе вещей» и научная поэзия» (1961), «Научная поэзия как жанр и некоторые особенности ее развития» (1963), «Поэма Эразма Дарвина «Храм природы» как произведение научной поэзии» (1963); вышли отдельными изданиями работы: «Научная поэзия М. В. Ломоносова» (1961), «В. Я. Брюсов и научная поэзия» (1963).
С прошлого года меня особенно занимают многочисленные произведения современной поэзии, в которых отображаются величайшие научные завоевания наших дней, и среди них – освоение космоса. О последнем созданы такие стихотворения, которые, на мой взгляд, вносят нечто новое в развитие всей современной поэзии. У многих поэтов зримо преображается самое ви´дение и переживание предметов и явлений и на этой основе видоизменяется, приобретает новые качества живая ткань образов, их внутренний строй. Об этом мною написаны две статьи: «Космос и поэзия» и «Образы космоса в поэзии С. Щипачева».
Заканчиваю книгу, в которой интересующая меня проблема будет освещаться на материале стихов и поэм Э. Межелайтиса, М. Борисовой, М. Светлова, Л. Вышеславского, Р. Рождественского, В. Федорова, Л. Мартынова, Г. Санникова и многих других.
Кроме указанной проблемы, меня привлекает жанровое многообразие советской поэзии. Я опубликовал статьи «Лирический рассказ в стихах в творчестве Некрасова и Маяковского» (1958), «Баллада в советской поэзии» (1963).
Р. Миминошвили
г. Тбилиси
Грузинская литература, история которой насчитывает пятнадцать столетий, как известно, представляла собой одну из богатейших и передовых духовных культур древнего мира. На протяжении веков она тесно была связана с греко-византийской литературой. Культурное сотрудничество греков и Грузии началось с незапамятных времен; грузинские племена внесли определенный вклад в развитие греческой поэзии (мифы об Амирани-Прометее, аргонавтах и т. п.). В средние века влияние византийской духовной культуры испытала на себе грузинская литература, которая в свою очередь обогатила сокровищницу мировой культуры той эпохи (Петр Ивер или Псевдо-Дионисий Ареопагит, «Мудрость Балавара» или «Варлаам и Иоасаф» и др.). Именно эти вопросы истории древнегрузинской литературы всегда привлекали мое внимание как литературоведа и были рассмотрены в работах «Пелазги и «Илиада», «Новая грузинская редакция «Жития Амвросия Медиоланского», «Библейские книги в сборнике Ксифилина», «Переводческие приемы Евфимия Афонского» и др.
Особо привлекают меня те памятники грузинской литературы, которые непосредственно были связаны с византийской культурой. В настоящее время исследую древнегрузинские переводы сочинений Иоанна Дамаскина. Результатом моей работы явится монография, к которой будут приложены научно-критические параллельные тексты переводов сочинений Иоанна Дамаскина, выполненные в XI – XII веках Ефремом Мцире и Арсеном Икалтоели (editio princeps), а также грузино-греческий словарь текста. Издание этой «книги запланировано Издательством АН Грузинской ССР в 1965 году.
Но мои интересы не ограничиваются этим. В прошлом году издательство «Накадули» выпустило в свет книгу моих переводов «Муза Эллады» (антология античной греческой ‘поэзии на грузинском языке) с соответствующим научным аппаратом. В настоящее время работаю над книгой «Памятник нерукотворный» (антология римской поэзии на грузинском языке), выпуск которой намечается издательством «Накадули» на 1965 год.
М. Минокин
г. Орел
В 1956 году Гослитиздат выпустил в свет книгу Ивана Вольнова «Избранное», подготовленную мною к печати. До и после выхода этого однотомника я работал над критико-биографическим очерком «Иван Вольнов». Рукопись была одобрена и рекомендована к печати авторитетными учреждениями и литературоведами, но пролежала без движения более десяти лет. И только после выступления «Литературной России» в защиту оклеветанного писателя мой «многострадальный» очерк включен в план Приокского книжного издательства.
Основная моя работа минувшего и нынешнего года – исследование многогранного, почти не изученного творчества Всеволода Иванова. В «Ученых записках» Орловского педагогического института (т. 23) опубликованы две моих статьи: «Ранняя советская проза и Всеволод Иванов» и «Становление героического эпоса в творчестве Всеволода Иванова». В первой я рассматриваю прозаические произведения периода гражданской войны (тематику и форму повествования), место среди них ранних рассказов Всеволода Иванова и первой его повести «Партизаны». Во второй статье, которая фактически является продолжением первой, анализируются «Цветные ветра» и «Голубые пески» (к ним же фактически примыкает и статья о повести «Бронепоезд 14 – 69», напечатанная ранее). В этих работах о Всеволоде Иванове я пытаюсь доказать несостоятельность концепции о писателе как «певце стихийного начала в революции и в человеке» и раскрыть глубокую гуманистическую и интернациональную основу его творчества. Подробно останавливаюсь на своеобразии стиля «Партизанских повестей», который до сего времени вызывает споры критиков. В заключительной главе работы «Становление героического эпоса в творчестве Всеволода Иванова» я привожу некоторые факты, свидетельствующие о национальном и мировом значении «Партизанских повестей» и пьесы «Бронепоезд 14 – 69».
Еще при жизни писателя я комментировал его собрание сочинений и сборник пьес. Сейчас в архиве Всеволода Иванова смог ознакомиться с рукописями целого ряда неизданных пьес; после этого расширил ранее написанную монографию «Драматургия Всеволода Иванова».
На очереди доклад для научной конференции в Омске, посвященной 70-летию со дня рождения и 50-летию литературной деятельности Всеволода Иванова.
И конечно, буду по-прежнему выступать на страницах журналов «Сибирские огни» и «Подъем».
И. Нович
После вышедшей несколько лет тому назад монографии «М. Горький в эпоху первой русской революции» закончил недавно новую большую книгу «Художественное завещание М. Горького» (должна выйти в издательстве «Советский писатель»). Книга эта в основе своей – широкое монографическое исследование последнего произведения Горького – романа-эпопеи «Жизнь Клима Самгина». Убежден, что это великое произведение не только доныне имеет огромное познавательное и воспитательное значение, но и приобретает в наши дни новую актуальность и боевое международное звучание. Это «старое, но грозное оружие» вполне оказывается сейчас «в числе драки», как любил говорить Горький, вспоминая эти слова Глеба Успенского.
Поучительнейшая эволюция творческого замысла и воплощение романа – от «истории пустой души» к эпосу предоктябрьского сорокалетия, жанровые и композиционные особенности романа, настоящая художественная летопись эпохи в нем, путь и образ русской революции, социально-исторические и социально-философские проблемы в романе, могучая горьковская живопись словом в ее многообразии, повествовательная и обобщающая сила горьковского художественного образа, большое искусство художественной детализации и синтеза, художественный историзм творчества Горького как порождение революционной эпохи, современное международное значение романа, мудрость истории и жар современности в нем и многое другое – таково содержание моей новой книги о прощальном романе Горького, который можно с полным правом назвать его «Былым и думами».
Не за горами большой праздник нашей культуры – 100-летие со дня рождения Горького; мечтаю написать к этому времени этюд о личности писателя (мы располагаем теперь массой новых материалов).
Для моего литературного поколения неумолимо приходит и время воспоминаний. Мне посчастливилось принимать участие в литературной жизни 20 – 30-х годов, знать многих писателей, внутреннюю историю некоторых наших литературных организаций и журналов тех лет. Все причастные к нашему недавнему литературному прошлому должны посильно рассказать о том, что знают (многое ведь и здесь изображалось и еще изображается в ложном свете). Хочется и мне принять участие в этом важном и благородном литературном деле.
П. ПУСТОВОЙТ
Работаю над проблемами русского реалистического романа 60-х годов XIX века (романы Тургенева, Достоевского, Писемского, Гончарова), над теорией романа. В середине 1964 года вышел мой комментарий к роману «Отцы и дети» («Просвещение»).
Кроме того, моей постоянной темой являются проблемы стиля, языка, образа. Сейчас заканчиваю книгу «Слово – стиль – образ». Этот круг проблем я изучаю главным образом на материалах современной литературы.
С. Серебряков
г. Тбилиси
Минувшие годы были для меня годами напряженной работы: я поставил себе задачей изучить грузинский язык, чтобы прочесть в оригинале поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Работа над этим языком и над изучением богатой культуры грузинского народа настолько меня увлекла, что я поступил в аспирантуру при Тбилисском государственном университете (кафедра древнегрузинского языка), а окончив аспирантуру, начал работать в Институте истории грузинской литературы имени Шота Руставели, в отделе руствелологии. Будучи в аспирантуре, я под руководством своего учителя, академика А. Шанидзе, составил древнегрузинско-русский словарь (по двум древним редакциям четвероглава), который был издан в 1962 году и который я в дальнейшем представил в качестве диссертационной работы на соискание степени кандидата наук. Работая в отделе руствелологии под руководством академика А. Барамидзе, наконец осуществил свою мечту: изучил гениальную поэму Руставели и подготовил к изданию ее прозаический перевод (ни для кого не секрет, что существующие стихотворные переводы весьма неточны), а в текущем году заканчиваю подготовку к изданию грузинско-русского словаря художественного языка Руставели.
Грузинский четвероглав, наряду с древнеармянскими версиями так называемых евангельских книг, имеет огромное значение для общей истории текста. Исследования в этой области за последние годы велись довольно интенсивно на Западе, а в нашей стране почти ничего не сделано, хотя именно здесь можно по-настоящему серьезно решить вопросы взаимоотношения грузинской и армянской версий четвероглава. С какого языка был переведен грузинский четвероглав в V веке: с греческого, армянского или сирийского?
Собираюсь заняться также анализом существующих русских и иностранных (английского, немецкого, французского и других) переводов «Витязя в тигровой шкуре». Мне хотелось бы показать русскому (впрочем, не только русскому) читателю достоинства и недостатки существующих переводов (из русских – Бальмонта, Петренко, Нуцубидзе и Заболоцкого, из английских – Марджори Уордроп и Роберта Стивенсона, из немецких – Артура Лейста и Гуго Гупперта и т. д.).
Д. Чалый
г. Киев
Основной интерес моей научной работы сосредоточен на изучении реализма в украинской и русской литературах в их творческом взаимодействии.
В моей книге «Становление реализма в украинской литературе» (1956) освещается исключительная роль бурлеска и травести в развитии элементов реализма, обусловленность этого явления общественно-исторической и культурной жизнью украинского народа.
Вскрывая социально-культурную обусловленность быстрого продвижения новой украинской литературы по пути реализма и национальной самобытности, я показываю, что одним из существеннейших факторов, способствовавших этому, было использование украинскими писателями идейно-художественных достижений русской литературы.
Монография «Г. Ф. Квитка-Основьяненко» (1962) посвящена исследованию творчества первого прозаика новой украинской литературы. В ней рассматривается, как нарастание реалистических элементов в предшествующей украинской поэзии и драме создало предпосылки для украинской прозы. Характерная особенность прозы Квитки – переплетение сентиментализма с реалистическими тенденциями, систематическое усиление реалистического начала, которое во многом стимулировалось развитием русской прозы 20 – 30-х годов с ее интересом к Украине (Нарежный, Гоголь и др.).
В издательстве «Научная мысль» АН УССР в этом году выходит моя монография «Реализм русской литературы 40-х годов XIX века».
Этот период особенно благодатен для изучения литературы в связи с другими видами искусства, что я и стараюсь сделать по мере своих сил. Немало внимания в работе уделяется анализу связи литературы с живописью, особенно графикой, иллюстрациями.
Одним из существенных моментов передовой литературы 40-х годов, свидетельствующих о начале нового этапа русского реализма, является демократизация эстетического идеала, зарождение нового понимания прекрасного.
Кроме указанных работ, мной опубликован ряд статей, посвященных отдельным русским и украинским писателям, их взаимоотношениям (Шевченко и Гоголь, Шевченко и Некрасов, Франко и Горький и ряд других).