Литературная жизнь

Д. БЛАГОЙ

НА ПЯТОМ МЕЖДУНАРОДНОМ СЪЕЗДЕ СЛАВИСТОВ

Из впечатлений делегата-литературоведа

Международные съезды славистов, которые созываются Международным комитетом славистов каждые пять лет, приобретают от съезда к съезду все больший размах и значение.

Небывалым по числу участников, количеству докладов и сообщений, интенсивности научных дискуссий был IV съезд, состоявшийся в 1958 году в Москве, на котором присутствовало более 1500 делегатов не только из стран Европы, но и Америки, Азии, Австралии; было заслушано около 250 докладов.

V съезд, происходивший с 17 по 23 сентября 1963 года в столице Болгарской Народной Республики Софии, оказался еще представительнее. На нем также собралось около 1500 ученых, причем впервые присутствовал делегат из Африки, то есть съезд объединил представителей всех пяти континентов нашей планеты. Общее число включенных в повестку докладов достигло своего рода астрономической цифры – около 500.

То, что именно съезды славистов стали самым широким и самым значительным международным форумом для встреч и общения ученых-филологов, не только не случайно, но и весьма знаменательно. Все нарастает интерес к славянскому миру, неполноценность которого в течение долгого времени – до новой, послеоктябрьской эры, до победы над фашизмом – так охотно подчеркивалась и перепевалась на разные лады кое-кем на Западе.

Весьма, примечательным моментом в работе V съезда было расширение самого понятия «славистика», в круг которой входили на предыдущих съездах только филологические дисциплины – наука о языке и литературе, – тем самым как бы искусственно выделяемые и изолируемые от общей истории славянства, от других областей культуры. По инициативе Советского комитета славистов, поддержанной рядом других национальных комитетов и в конечном счете восторжествовавшей, содержание понятия славистика было закономерно расширено.

И вот на Софийском съезде, наряду с четырьмя секциями (языкознание, литературоведение, литературно-лингвистические проблемы, народное творчество), впервые и очень успешно работала новая секция – историко-филологических проблем, на которой был поставлен ряд докладов не только по историческим проблемам («Этногенез славян», «Образование славянских государств и развитие общественной мысли славянских народов в эпоху Средневековья»), но и по таким актуальным вопросам, как «Октябрьская социалистическая революция и славянские народы», «Общественное и культурное развитие славянских народов после второй мировой войны». Всего на этой секции было поставлено и обсуждено около 25 докладов. Сравнительно с общим количеством представленных на съезд докладов это, конечно, немного. По другим, кроме художественной литературы, областям искусства был заслушан только один доклад советского искусствоведа, профессора И. Бэлзы «Музыкальная культура западнославянских народов, ее международные связи и мировое значение». Однако самое главное, что в этом принципиально важном расширении славянской тематики был сделан почин, и почин безусловно добрый. Можно не сомневаться, что он будет продолжен и развит в дальнейшей международной славистической работе.

Для каждого ученого всегда является праздником возможность поделиться плодами своих трудов, обменяться – да еще в международном масштабе – мнениями по занимающим и волнующим его научным проблемам. Думаю, не ошибусь, если скажу, что именно такое праздничное настроение было присуще едва ли не всем многочисленным участникам съезда и что вообще весь съезд явился своего рода коллективным научным праздником.

Однако этому празднику предшествовала длительная и напряженная будничная работа. Помимо заранее напечатанных – в сборниках, журналах, отдельными брошюрами – докладов, предназначенных к заслушанию и обсуждению в Софии, в связи со съездом была создана в разных странах, без преувеличения можно сказать, целая библиотека научных работ по славистике. Немало потрудились здесь и ученые Советского Союза. В исследовательских институтах, в высших учебных заведениях многих наших республик вышли к съезду специальные сборники статей на славистические темы.

Огромную подготовительную, и организационную работу проделал Болгарский комитет славистов во главе с его председателем академиком Владимиром Георгиевым, являвшимся в течение предшествующего периода, согласно статуту Международного комитета славистов, также председателем последнего. Этой предварительной подготовке съезд, несомненно, был обязан своей эффективностью и успехом.

В частности, как это было сделано и перед московским съездом, Болгарский комитет подготовил и опубликовал в числе выпущенных им пяти томов докладов и статей под общим названием «Славянская филология» два тома ответов ученых, пожелавших принять участие в дискуссии на заранее, путем специального опроса, выдвинутые спорные и потому нуждающиеся в коллективном обсуждении вопросы.

Острые и порой весьма страстные обсуждения и дискуссии вспыхивали и по поводу ряда докладов, зачитанных и обсуждавшихся на самом съезде. Но несмотря на остроту и страстность, лишний раз подчеркивающих, что мирное сосуществование стран с различными политическими системами отнюдь не означает идиллического всепримирения в области идеологии, съездовские дискуссии носили, как правило, вполне корректный, взаимоуважительный характер обоснованного научного спора.

В качестве примера сошлюсь на обсуждение доклада американского ученого-русиста, проф. В. Эджертона «Проникновение русской литературы XIX века в другие славянские страны», который был зачитан на второй день съезда на заседании подсекции «Общих тем» по литературоведению.

Основной тезис доклада проф. Эджертона заключался в том, что в середине XIX века интерес к русской литературе в других славянских странах возник под влиянием идей славянофильства, затем, по мнению докладчика, он сошел на нет, настоящим же открытием сокровищ русской литературы для других славянских народов явилась книга французского критика виконта де Вогюэ «Русский роман», вышедшая во Франции в 1886 году. Тема доклада проф. Эджертона, естественно, живо заинтересовала как советских исследователей, так и представителей других славянских стран. В его обсуждении приняло участие девять ученых-представителей Болгарии, Польши, Румынии, СССР, Чехословакии, Югославии. Особенно весомы были выступления делегатов славянских стран, каждый из которых на обильном фактическом материале своей национальной литературы непререкаемо показал, какие тесные и глубокие связи существовали на самом деле на протяжении всего XIX века между русской литературой и литературами других славянских народов, и потому нисколько не соответствует действительности положение о том, что «отсталые» (так вытекало по существу из доклада проф. Эджертона) славянские народы даже русскую литературу получили из рук западноевропейского критика, который, несмотря на сенсационный успех у западных читателей своей талантливо написанной, но довольно узкой по охваченному материалу книги, был, помимо всего, отнюдь не единственным и далеко не первым пропагандистом на Западе великих явлений русской литературы (достаточно вспомнить имена Проспера Мериме, Адама Мицкевича, Герцена, Тургенева).

Натиск (в буквальном смысле этого слова) фактов был в данном случае так силен, что проф. Эджертон попросил перенести свое заключительное слово на другое заседание и позднее произнес его, вследствие некоторых организационных неполадок, в отсутствие всех своих оппонентов. Полагаю, что нет оснований продолжать упрекать проф. Эджертона в употреблении им как в заглавии своего доклада, так и в тексте его термина «Penetration» – проникновение (в докладе в качестве синонима употребляется автором и термин «экспансия»), поскольку в своем заключительном слове он разъяснил, что не вкладывал в него никакого политически одиозного смысла. Но многочисленные и весьма красноречивые факты, приведенные оппонентами профессора Эджертона, остались непоколебленными.

Единство взглядов и методологических установок советских ученых и ученых других социалистических стран неоднократно проявлялось и при обсуждении» ряда других докладов. И это явилось весьма важным фактором, создало общий «климат» съезда, атмосферу весьма благоприятную для утверждения идей большой передовой науки о литературе.

Наряду с разработкой истории славянских литератур проблемы истории русской литературы, ее связей и взаимоотношений с другими славянскими и неславянскими литературами заняли в докладах участников съезда подобающее и весьма видное место. Из общего количества (примерно 230) докладов по литературоведению и литературно-лингвистическим проблемам, внесенных в повестку съезда, около половины пришлось на долю именно русской литературы, причем 82 доклада сделаны были зарубежными и не только славянскими, но в большом числе западноевропейскими, американскими учеными.

Доклады эти охватывали все периоды развития русской литературы от древнейших времен до сегодняшнего дня – от «Слова о полку Игореве», «Задонщины», «Домостроя» до Горького, Маяковского, Алексея Толстого, Александра Твардовского.

Центральное место занимала русская классика XIX века (многочисленные доклады и сообщения зарубежных ученых о Пушкине, Грибоедове, Лермонтове, Гончарове, Салтыкове-Щедрине, Чехове, Лескове, несколько докладов о Достоевском, Льве Толстом). Значительное число докладов было посвящено традициям русской революционно-демократической критики, Белинскому, Чернышевскому. Некоторое количество включенных в повестку докладов и сообщений – в основном западноевропейских и американских делегатов – было посвящено литературе русского модернизма, русским писателям-эмигрантам, но в работе съезда это имело явно периферийный характер.

Большое внимание участников съезда привлекала советская литература. Несколько докладов было посвящено Горькому, Маяковскому: Болгарский ученый, профессор С. Русакиев выступил с докладом «Роль Октябрьской революции и русской советской литературы в развитии положительного героя в болгарской литературе». В ряде докладов живо обсуждались проблемы социалистического реализма. На первом же пленарном заседании при открытии съезда с обстоятельным докладом «Метод социалистического реализма и славянские литературы» выступил старейший болгарский ученый, академик Тодор Павлов. Проблемам социалистического реализма было посвящено еще шесть докладов болгарских, чешских, немецких ученых. Советский славист Д. Марков выступил с докладом «Формирование социалистического реализма в литературах южных и западных славян (К вопросу об общих закономерностях процесса)».

Неоднократно возникала на съезде проблема закономерностей развития литературы – эта важнейшая проблема литературоведения как марксистско-ленинской научной дисциплины. По моему докладу «От Пушкина до Маяковского (Закономерности развития новой русской литературы)», являющемуся непосредственным продолжением моего же доклада о «Закономерностях становления новой русской литературы» (на материале литературы XVIII – начала XIX века) на IV съезде славистов в Москве, сочувственно выступили представители чешского, болгарского, немецкого, польского литературоведения. Чешский ученый, проф. Ю. Доланский прочел на V съезде доклад «Общие закономерности развития современных славянских и неславянских литератур». Со статьей о закономерностях развития славянских литератур выступил в четвертом томе «Славянской филологии» болгарский ученый, проф. Е. Георгиев. Все это показывает, что за истекшие пять лет проблема закономерностей развития литературы не только приобрела права гражданства у нас, но и стала, по выражению одного из участников съезда, проблемой мировой славистики.

Многочисленная делегация советских ученых приняла весьма деятельное и результативное участие во всей работе съезда. Советские слависты выступали с многочисленными своими докладами, очень активно и принципиально участвовали в обсуждениях докладов зарубежных ученых; многие советские делегаты вместе с болгарскими коллегами председательствовали на отдельных заседаниях секций и подсекций. Без преувеличения можно утверждать, что многие доклады именно советских ученых и ученых из стран народной демократии выгодно выделялись постановкой больших теоретических вопросов, широтой привлекаемого сопоставительного материала.

В то же время следует прямо сказать, что при подготовке к участию в съезде был допущен весьма досадный просчет. В наших научно-исследовательских институтах и вузах отдельными учеными ведется весьма интенсивная и во многом плодотворная работа по изучению современной советской литературы, по разработке проблем социалистического реализма. Между тем именно в подсекции современных славянских литератур советскими учеными не было прочитано ни одного доклада по русской советской литературе (единственный подготовленный к съезду доклад проф. Н. Степанова «Классические традиции и советская литература» не смог быть оглашен ввиду отсутствия докладчика). Не было и ни одного доклада (за исключением упомянутого доклада проф. Маркова), посвященного проблемам социалистического реализма.

Исключительно большое число заслушанных на съезде докладов наглядно продемонстрировало, как велик в международном масштабе интерес к славистике. Хорошо и то, что трибуна съезда смогла быть предоставлена такому широкому кругу ученых-славистов. Но организационно это имело и свою отрицательную сторону. Заседания съезда проходили в здании Софийского университета. Но в три этажа этого монументального здания был вдвинут в дни съезда буквально целый «небоскреб» (как я уже сказал, около 500) докладов и сообщений, для заслушания и обсуждения которых по регламенту съезда имелось очень мало времени – немногим больше тридцати рабочих часов. Пришлось, помимо пяти секций, разбить работу съезда на большое число подсекций и отдельных групп, заседания в которых проходили одновременно, что лишало возможности присутствовать на заслушании и обсуждении многих интересующих того или иного делегата докладов. Так, лично я не смог принять участия в обсуждениях весьма заинтересовавшего меня доклада болгарского ученого, проф. В. Велчева «Трагедия гордого искания познания, свободы и творчества (К идейной проблематике поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон»)» и тогда же происходивших (в двух разных группах) трех докладов по Пушкину, ибо председательствовал на докладе проф. Эджертона. Особенно досадно было, что я не смог по той же причине (председательствовал на одной из комиссий) выступить по докладу американского ученого, проф. В. Викери «Параллелизм в литературном развитии Байрона и Пушкина».

Доклад проф. Викери весьма характерен для определенного направления работ группы американских ученых, и потому я остановлюсь на нем несколько подробнее. Тема о так называемом байронизме Пушкина, подражании русского поэта Байрону имеет более чем вековую давность. Уже Белинский и Герцен решительно возражали против вульгарного утверждения о решающем значении байроновского творчества для развертывания художественного гения родоначальника новой русской литературы, подчеркивая, что при наличии внешнего – чисто формального – сходства творения двух великих поэтов резко отличаются друг от друга по своему духу. Положения Белинского и Герцена были развиты и убедительно обоснованы советским литературоведением. Тем не менее утверждение о несамостоятельности творчества Пушкина по отношению к Байрону то прямо, то в более или менее завуалированной форме упорно возникает в работах некоторых западных ученых. С этим мы столкнулись в докладе американского ученого, проф. Л. Штильмана «Проблемы литературных жанров и традиций в «Евгении Онегине» Пушкина», прочитанном им на IV съезде славистов в Москве. Более тонко, но по существу по тому же пути идет в своем докладе, оглашенном на V съезде славистов, и проф. Викери. Задача, поставленная докладчиком, установить некоторые сходные, параллельные черты в развитии творчества двух поэтов-современников, сама по себе представляет несомненный интерес, ибо может способствовать установлению некоторых общих закономерностей развития двух европейских литератур в одну и ту же историческую эпоху. Однако само литературное развитие понимается проф. Викери в узкоформальном плане. В своем докладе, опубликованном отдельным оттиском на русском языке, он прямо утверждает «бесполезность всякой попытки установить тесную, необходимую связь между мировоззрением данного автора и его творчеством» (стр. 386). Больше того, он, в сущности, склонен вообще отрицать какое-либо развитие писателя в плане мировоззрения. «Байрон, – заявляет докладчик, – нашел свой истинный поэтический голос не тогда, когда он преодолел субъективное разочарование (субъективное разочарование он никогда не преодолел), не тогда, когда его политические взгляды стали передовыми (они уже давно и были передовыми), а тогда, когда он усвоил итальянскую октаву и ее легкий шутливый, иронический тон» (стр. 385). Соответственно этому и «объяснения… двойственного отношения Пушкина к «байроническому герою» – в южных поэмах и в «Евгении Онегине» – «надо искать не в постепенном развитии мировоззрения Пушкина, а в его чувстве жанра» (стр. 386). Герцен писал о крайней поверхностности суждений тех критиков, которые заявляли, что «Евгений Онегин»- подражание байроновскому «Дон Жуану», подчеркивая, что это показывает непонимание ими ни Англии, ни России, ни Байрона, ни Пушкина, свидетельствует о том, что они судят только по внешности. Не удивительно, что и проф. Викери, который судит именно только по внешности, в результате снова выдвигает, хотя и сопровождая это всяческими оговорками, все то же положение о влиянии «Дон Жуана» на «Евгения Онегина» (сопоставление этих двух произведений составляет центральную часть его доклада), снимающее по существу и ту проблему «параллелизма» художественного развития Байрона и Пушкина, которую он перед собой поставил: «Так как Дон Жуан повлиял на Евгения Онегина, а не наоборот, я допускаю, – замечает докладчик, – что попытка установить параллелизм в эволюции эпоса в английской и русской литературе может показаться бессмысленной и искусственной» (стр. 394). Так, поставив перед собой весьма интересную проблему, но пытаясь решить ее на путях формалистского литературоведения, докладчик оказывается вынужден сам признать, что он заходит в тупик. Мало помогает здесь и следующая за этим ссылка на «принадлежность Байрона и Пушкина к общей литературной традиции», трактуемая также в узкоформальном плане.

Не удивительно, что доклад проф. Викери вызвал решительные возражения со стороны выступивших в прениях болгарских, румынских, немецких (ГДР) и советских ученых – еще один пример единства взглядов и методологических позиций литературоведов братских стран.

В последний день съезда были проведены заседания двенадцати специальных комиссий Международного комитета славистов, образованных на IV съезде в Москве: по общеславянскому лингвистическому атласу, старославянскому (церковнославянскому) словарю, истории славистики, издательско-текстологической комиссии, комиссии по поэтике и стилистике и др.

Одной из серьезных помех для наиболее плодотворного развития нашей науки о литературе является крайняя зыбкость и неопределенность нашей литературоведческой терминологии. С целью ее упорядочения на IV съезде была образована в ряду других особая терминологическая комиссия под моим председательством. На первом же ее заседании было решено приступить к созданию научного словаря литературоведческих терминов и понятий, подготовительная работа к которому была, по предложению делегатов Германской Демократической Республики, поручена советским ученым. В осуществление этого терминологической комиссией при Советском комитете славистов было созвано в январе 1961 года в Институте мировой литературы Всесоюзное совещание по вопросам литературоведческой терминологии и подготовлен к V съезду славистов специальный сборник «К созданию научного словаря литературоведческих терминов и понятий», в который вошли статьи, излагающие задачи и общие принципы составления такого словаря, обзор состояния словарной работы по литературоведению, пробные словарные статьи различного типа, проект инструкции по составлению словаря и проект словника. Несмотря на весьма ограниченный лимит времени, который смог быть предоставлен на V съезде для работы комиссий, проходившей, так сказать, «под занавес», все эти материалы были плодотворно обсуждены на заседании терминологической комиссии и положены в основу первого этапа дальнейшей работы – созданию на русском языке «Словаря основных литературоведческих терминов и понятий», с тем чтобы подготовить его к VI съезду славистов, который решено провести в Праге в 1968 году. В междусъездовские периоды работа комиссий является наиболее естественной и эффективной формой связей между собой ученых-славистов различных славянских и неславянских стран. Задача Международного комитета славистов, председателем которого на ближайшее пятилетие избран чехословацкий ученый, акад. Б. Гавранек, и национальных комитетов славистов – создать для этой работы наиболее благоприятные условия.

Заседания V съезда славистов проходили в дни 1100-летнего юбилея Кирилла и Мефодия. Этому событию было посвящено специальное пленарное заседание под председательством акад. В. Виноградова. Делегаты съезда имели на себе нагрудные значки с изображением Кирилла и Мефодия.

Софийский съезд, явившийся ярким подтверждением огромного международного значения, которое принадлежит в наши дни славянскому миру, славянской культуре, наглядно показал, что дело первоучителей славянства не пропало, что посеянные ими больше тысячи лет назад семена дали обильные и могучие всходы.

После небольшой экскурсионной поездки по замечательным живописным и историческим местам чудесной страны – Болгарии советские делегаты с большим внутренним удовлетворением работой съезда, с чувством еще более окрепшей дружбы с братским болгарским народом и горячей признательности к радушию гостеприимных хозяев вернулись на Родину.

 

П. Топер

ПИСАТЕЛИ ГДР В МОСКВЕ

Два десятилетия отделяют нас от того времени, когда под последними ударами Советской Армии рушилась гитлеровская империя и народы Восточной Европы, встречая свободу, вступили на новый, социалистический путь развития. Два десятилетия – немалый срок в наше быстротекущее время; это целый исторический период в судьбах народов, их политической и духовной жизни. В сложных процессах, идущих в этих литературах, при всем их своеобразии немало общего, что объясняется близостью исторических судеб, и это общее всегда можно проследить за национальной и исторической спецификой. Складывается нечто совершенно новое – коллективный опыт социалистических литератур на основе их взаимосближения и взаимообогащения. Эти новые закономерности литературного процесса наглядно проявились на встрече советских и немецких писателей в дружеском разговоре за «круглым столом», за которым встретились представители разных поколений советской литературы и молодой, новой литературы Германской Демократической Республики, подлинной наследницы революционных и гуманистических традиций немецкой культуры.

Писательские делегации из социалистических стран – частые и желанные гости у нас. Делегация из ГДР встретилась с советскими писателями для обсуждения темы «Образ современника в литературе ГДР и в советской литературе». Встреча состоялась в Москве 3 и 4 декабря 1963 года, точнее – первая половина встречи; немецкие друзья предложили завершить начавшийся разговор в ГДР.

В состав немецкой делегации, кроме писателя и теоретика литературы Альфреда Куреллы (глава делегации) и критика Вилли Левина, входили известные писатели Отто Готше и Юрий Брезан, представители молодого поколения Дитер Нолль и Макс Вальтер Шульц. С советской стороны в беседе приняли участие К. Федин, Г. Марков, В. Кожевников, С. Залыгин, Д. Гранин, А. Рекемчук, В. Озеров, И. Анисимов, Е. Книпович, А. Дымшиц, Р. Самарин, Л. Якименко, Л. Гинзбург и др. Дискуссия началась выступлениями А. Куреллы и В. Озерова, давших краткий обзор тенденций и особенностей развития немецкой и советской литератур. Эти выступления положили начало интересному профессиональному разговору. Участники его могли хорошо узнать друг друга еще до встречи: у всех немецких литераторов, приехавших к нам, изданы книги на русском языке (за исключением Макса Вальтера Шульца, чей первый роман «Мы не пыль на ветру», вышедший в свет в 1963 году, в настоящее время готовится у нас к изданию); с другой стороны, на немецком языке можно прочесть книги и статьи всех советских участников беседы.

«Не знаю, может ли это представлять интерес для кого-нибудь, кроме Дитера Нолля и меня, – говорил А. Рекемчук, – но мы с ним оба родились в декабре 1927 года. Не знаю, важно ли, что в одном и том же военном году я поступил в артиллерийскую школу, а он был мобилизован в фольксштурм, но, думаю, гораздо важнее то, что в одном и том же, 1947 году мы с ним оба стали коммунистами. Для нас обоих интересно, что в одном и том же году у нас вышли книги и в одном и том же году его книга была переведена на русский язык, а моя на немецкий».

В беседе были затронуты самые разные стороны воплощения в литературе нашего современника. Речь шла о нынешнем этапе развития советской литературы, осуществляющей курс XX и XXII съездов КПСС; о важнейшей в условиях ГДР проблеме становления нового героя; о книгах молодых писателей ГДР, показывающих нового героя немецкой действительности – строителя социализма на древней немецкой земле; о значении «Биттерфельдского пути» для развития новой немецкой культуры; о схожих явлениях в творчестве молодых писателей обеих стран; о роли литературы в разоблачении реваншистской угрозы и подлинном антифашизме – антифашизме революционном. Много говорилось о разнообразии поисков воплощения нового в литературе социалистического реализма и новых, встающих перед писателями социалистических стран, задачах исследования внутреннего мира человека. Раскрытие силы и красоты социалистического жизнеустройства, создание яркого образа героя современности, заявляли писатели обеих стран, – важнейшая задача искусства социалистического реализма.

Эта новая форма писательской встречи полностью оправдала себя. Выступая в конце беседы, А. Курелла отметил, что дискуссия вышла за пределы задачи, поставленной для этой первой встречи. «Мы обнаружили удивительное совпадение позиций и проблем. Нам удалось затронуть некоторые частные вопросы и выйти за рамки информации о наших текущих делах. В этом смысле наша попытка полностью удалась».

Попытка эта получилась удачной именно потому, что участники встречи поставили перед собой благородную цель: обменяться опытом строительства новой культуры, конструктивно решать идейно-художественные проблемы, стоящие перед обеими литературами. Вместе со второй частью встречи, которую намечено провести летом этого года в Берлине, она даст материал для более подробного разговора.

 

КРИТИКИ И ЛИТЕРАТУРОВЕДЫ ЗА РАБОТОЙ

 

И. БОГОМОЛОВ

Изучение литературных связей братских народов СССР всегда представлялось мне весьма важным делом, без которого нельзя понять до конца закономерности развития любой национальной литературы. Именно этому делу, и в частности изучению многовекового литературно-общественного содружества Грузии и России, я и посвящаю свою работу.

В течение ряда последних лет занимался изучением общественно-литературных связей Я. Полонского с народами Закавказья. В частности, мне удалось выявить ту важную роль, которую сыграл русский поэт в укреплении общественно-культурных взаимоотношений русского и грузинского народов, выяснить творческий характер его взаимосвязей с грузинской, литературой. Результатом явилась моя монография «Грузия в жизни и творчестве Полонского», которая уже передана издательству «Сабчота Сакартвело».

Параллельно занимался изучением связей Полонского с литературами народов Закавказья, например с Арменией. Этому вопросу посвящена книга «Армения в творчестве Якова Полонского», вышедшая в Издательстве АН АрмССР в 1963 году.

Говоря о литературных связях грузинского и русского народов, следует указать, что их изучение велось до сих пор, по-моему, несколько односторонне: наши исследователи рассматривали большей частью отношение представителей русской культуры к Грузии, не уделяя такого же специального внимания другой стороне проблемы – отношению передовых сынов грузинского народа к России, Именно эта вторая сторона в целом неразделимой проблемы и привлекает мое внимание в последнее время. Так, меня увлекло изучение взаимосвязей представителей грузинского романтизма с великой культурой братского русского народа, лишний раз свидетельствующее о том, какую важную роль играли эти взаимосвязи в литературной жизни Грузии. Этой теме посвящены мои работы «Григол Орбелиани и русская культура» (недавно выпущена в свет Издательством АН ГрузССР), «Общественно-литературные связи Александра Чавчавадзе с Россией» и «Николоз Бараташвили и русская культура» (две последние запланированы тем же издательством к выходу в свет в этом году).

Мое внимание привлекают и взаимосвязи выдающихся деятелей культуры других братских народов с Грузией. Так, например, недавно закончил работу «Т. Шевченко и грузинская общественность», которая будет напечатана в сборнике «Шевченко и мировая литература», издаваемом АН СССР к юбилею Великого Кобзаря (1964).

Большое место в моей работе занимают архивные изыскания. Порой они дают очень интересные результаты: только за последнее время я опубликовал любопытные письма В. Орбелиани к М. Волконскому, Г. Туманишвили к Короленко и Михайловскому, Давида Эристави к М. Балакиреву, Н. Чавчавадзе-Грибоедовой к Булгарину, Дм. Эристави к Кюхельбекеру и др.

В мои планы входит дальнейшее монографическое изучение связей грузинских романтиков с русской культурой, поиски неизвестных материалов, проливающих новый свет на отдельные страницы многовековой истории общественно-культурных связей братских народов СССР, и, конечно, очередные литературно-критические выступления в периодической печати.

г. Тбилиси

 

К. ГРИГОРЬЯН

За последние пять лет мною были осуществлены работы, которые в известной степени явились для меня итоговыми. В 1962 году в Издательстве АН СССР увидела свет небольшая монография, посвященная изучению романа М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». В том же году Институтом искусств АН АрмССР был издан (на русском языке) мой исторический очерк «Армения в русской литературе и живописи XVIII – первой половины XIX в.». В том же, 1962 году в Издательстве восточной литературы под редакцией акад. И. Орбели вышла моя книга «В. Я. Брюсов и армянская поэзия», изданная на армянском языке в 1957 году. В 1963 году вышла новая книга об Исаакяне.

Кроме этих книг, в периодической печати был опубликован цикл моих статей, посвященных анализу русских переводов произведений армянских поэтов (Туманян, Терьян, Чаренц). На почве конкретного разбора возник ряд проблем теоретического характера, в частности о брюсовском методе поэтического перевода (этой теме был посвящен доклад на «Вторых брюсовских чтениях» в Ереване, в декабре прошлого года), о принципах составления подстрочников. Этого вопроса касаюсь я в статье «За точность и мастерство поэтического перевода» («Литературная Армения», 1961, N 3).

Моей давней мечтой было написание книги о Лермонтове. На двух Лермонтовских конференциях в 1961 и 1962 годах (в Киеве и Орджоникидзе) я выступил с докладами «К вопросу о романтизме Лермонтова», «Герой нашего времена»- вершина русской романтической прозы». Тексты докладов опубликованы в сборнике трудов Лермонтовской конференции (Орджоникидзе, 1963) и в Болгарии («Език и литература», 1963, N 4).

В настоящее время продолжаю работать над монографией «Романтизм М. Ю. Лермонтова», которую надеюсь завершить в ближайшие месяцы.

г. Ленинград

 

Ю. ИВАКИН

Вот уже более десяти лет я работаю в области шевченковедения и как исследователь глубоко удовлетворен этим. Почему? Да потому, что поэтический гений Шевченко настолько велик, настолько глубок и – добавлю – настолько современен, что изучение и осмысление его литературного наследия всегда будет одной из самых значительных, самых актуальных проблем для историка литературы.

За последние годы я написал о Шевченко три монографии (все они созданы в Институте литературы имени Т. Г. Шевченко АН УССР). В 1959 году в Киеве вышла в свет «Сатира Шевченко».

В богатейшей шевченкиане до недавнего времени не было синтетического исследования о сатире Шевченко. А ведь сатира Шевченко – это не частный вопрос творчества поэта, а сложнейший комплекс весьма актуальных проблем. Такие произведения, как «Сон», «Кавказ», «И мертвым и живым…», ознаменовали собой принципиально новый этап развития украинской литературы. Но разве меньший интерес представляют они для социолога – как фактически первые декларации революционно-демократической мысли на Украине? И разве не обогащают эти же произведения наше понимание эстетики сатиры, сущности и возможностей сатирического искусства, поскольку Шевченко удалось раскрыть совершенно новые возможности сатирического слова.

Сатира Шевченко – поэтическая сатира, она имеет свою специфику, свои средства, свои возможности (отличающие ее от сатиры в прозе). Но сатира автора «Кавказа» – не только поэтический факт, но и политический акт. Она – оружие слова, порожденное социальной борьбой и предназначенное для борьбы. Естественно, что в исследовании о сатире Кобзаря, наряду с вопросами поэтики и эстетики, надо было обратить самое пристальное внимание и на ее социально-политические аспекты.

«Сатира Шевченко» сейчас выходит в русском переводе в издательстве «Художественная литература».

В этюдах, составивших книгу «Стиль политической поэзии Шевченко» (Киев, 1961), в разных аспектах рассматривается, собственно, одна общая проблема – проблема идейно-художественной специфики политической поэзии Кобзаря. Анализируются художественные средства реализации революционных идей в подцензурных произведениях – «эзопов язык» Шевченко; с другой стороны, изложены соображения о значении бесцензурности в формировании идейно-художественных особенностей нелегальной поэзии Шевченко. В проблеме «Шевченко и бурлескная традиция» интересен не только ее историко-литературный аспект – она дает определенный материал и для постановки вопроса о месте бурлескных приемов в советской сатире и юморе. Один из этюдов посвящен проблеме «Гротеск Шевченко», заинтересовавшей меня, в частности, потому, что к гротеску охотно обращаются и советские сатирики (особенно графики). В этюде «Шевченко и В. Курочкин» рассмотрен малоисследованный вопрос о воздействии стиля русской демократической поэзии конца 50-х годов на стиль некоторых стихотворений Шевченко.

В юбилейные дни в Издательстве АН УССР выйдет из печати первый той «Комментария к «Кобзарю», посвященный поэзии Шевченко до ссылки. Создавая эту книгу, я в какой-то степени ориентировался на «Комментарий к «Евгению Онегину» Н. Бродского, однако задача сильно осложнилась тем, что предмет моего комментирования – все поэтическое творчество Шевченко. Прежде всего пришлось задуматься над принципом отбора (от мысли прокомментировать все произведения «Кобзаря» пришлось отказаться). В книге критически использована огромная литература о Шевченко. Впрочем, я отнюдь не отказывался от полемики: ведь в шевченковедении немало еще спорного и дискуссионного. Добавлю еще, что я пытался написать не сборник маленьких монографий, а именно «книгу-комментарий», работу своеобразного «справочно-критического» жанра. Не мне судить, насколько эта попытка удалась.

В настоящее время я работаю над вторым томом «Комментария» (поэзия Шевченко 1847 – 1661 годов), который надеюсь сдать в печать в 1966 году.

г. Киев

 

В. КУЛЕШОВ

Сейчас в Издательстве МГУ находится в производстве моя монография о литературных связях России и Западной Европы в первой половине XIX века. Меня захватила эта тема богатством свежих ассоциаций, в свете которых по-новому предстают и Пушкин, и Гоголь, и Гончаров, и Герцен. Конечно, пришлось отобрать только наиболее заинтересовавшие меня эпизоды (сопоставления с В. Скоттом, Гофманом, Ж. Санд, Диккенсом, Теккереем). Работы здесь на всех хватит. Это новое направление в литературоведении, которое лишь недавно стало живо развиваться (после известной конференции по литературным связям в ИМЛИ в 1960 году). До этого накапливался материал без достаточно глубокого методологического осмысления.

Осенью текущего года должен сдать в Учпедгиз небольшую книжку о натуральной школе 40-х годов. Опять же здесь важна общая методология. Мы слабо изучаем литературный процесс по школам и направлениям. Хочется этой теме придать такой поворот, чтобы книжка облегчала понимание и советской литературы с ее стилями и школами. Опыт истории многому учит.

Перспективы? Мудрено заглядывать вдаль. Во всяком случае, по плану кафедры, должен на ряд лет засесть за вузовский учебник по русской критике. Есть у меня заветное желание: преподнести историю критики (от Ломоносова до Плеханова – учебник так рассчитан) с точки зрения выражения критикой программ определенных литературных направлений, формирования самого «предмета» критики, ее методологии, эволюции ее форм, стилей и жанров. Хотелось бы думать, что именно такой подход позволит по-новому осветить некоторые стороны русской критики.

 

К. ПИГАРЕВ

В начале прошлого года в Издательстве Академии наук СССР вышла моя монография «Жизнь и творчество Тютчева». Книга эта явилась как бы итогом моих многолетних исследований, посвященных биографии и литературному наследию одного из замечательнейших представителей русской поэзии. И мне хочется со временем, дав книге «отлежаться», вернуться к ней, кое в чем уточнить ее, а кое в чем и дополнить.

С работой над монографией о Тютчеве органически была связана другая моя работа, законченная в прошлом году, – подготовка к печати полного собрания стихотворений поэта для серии «Литературные памятники». Это первое академическое издание лирики Тютчева выйдет в 1964 году и в какой-то мере подытожит мои прежние изыскания в области тютчевского текста.

В течение ряда лет я принимал участие в коллективном труде Института мировой литературы имени А. М. Горького «История русской литературы в трех томах». В 1963 году Издательством Академии наук СССР выпущен второй том этого труда, в котором мне принадлежит основная часть первой главы, посвященной литературному процессу 1800 – середины 1810-х годов.

В настоящее время работаю над книгой о взаимосвязях между русской художественной литературой и изобразительным искусством (живопись, графика, скульптура). К параллельному анализу явлений, относящихся к различным родам искусств, за последние годы все чаще и чаще обращаются как советские, так и зарубежные ученые. В специальных литературоведческих и особенно искусствоведческих работах накоплен немалый запас наблюдений, правда, в большинстве случаев частного характера. Между тем чрезвычайно заманчивой, хотя и очень трудной, представляется задача создать обобщающую работу на эту тему, попытаться установить исторические закономерности взаимосвязей, существующих между литературой и изобразительным искусством на разных этапах развития нашей художественной культуры, показать взаимодействие направлений и стилей. Задуманную мною работу я пока ограничиваю хронологическими рамками XVIII – первой трети XIX века. Без всестороннего рассмотрения соответствующих проблем в границах данного периода мне кажется невозможным сравнительное изучение литературы и изобразительного искусства критического реализма.

 

А. Н. СОКОЛОВ

Для того чтобы охарактеризовать направление научной деятельности, как она протекает сегодня и как она намечается на завтра, необходимо рассказать о том, что сделано вчера. За последние два года после завершения работы над учебником для университетов по истории русской литературы XIX века (первая половина) я вернулся к давно уже интересующим меня темам.

Так, продолжая изучать историю русской поэмы, я напечатал статью «Полтава» Пушкина и жанр романтической поэмы» (в сборнике «Пушкин. Исследования и материалы», т. IV).

Занимаюсь и творчеством Лермонтова, результатом чего явились две статьи, которые приняты к печати: «Лермонтов и судьбы русской поэмы» (связана с предыдущей темой) и «Художественный образ в лирике Лермонтова».

Работа над курсом истории русской литературы (сейчас я готовлю второе издание учебника) заставляет автора решать ряд важных и вызывающих разногласия теоретических и методологических проблем, начиная с основных понятий и терминов литературного процесса: метод, направление, течение, школа, стиль… Попытка определить содержание и соотношение этих терминов сделана мною в статье «Литературный процесс и вопросы терминологии», напечатанной в сборнике «Славянская филология», выпуск пятый, подготовленном филологическим факультетом МГУ к V Международному съезду славистов в Софии (1963). Более подробно я попытался раскрыть понятие литературного направления в работе, напечатанной в «Известиях ОЛЯ» АН СССР (1962, вып. 5) в качестве опыта статьи для терминологического словаря, создание которого намечено терминологической комиссией при Советском комитете славистов.