Литература свидетельства между забвением и умолчанием. Варлам Шаламов и «лагерная» проза польской эмиграции

Литература, написанная узниками советских лагерей, системы ГУЛАГа, представляет собой значительный корпус текстов, распространяющийся далеко за пределы территории бывшего СССР. Леона Токер, автор книги «Return from the Archipelago: Narratives of Gulag Survivors» («Возвращение с Архипелага: повествования уцелевших»), утверждает, что, в отличие от литературы Холокоста, литература ГУЛАГа не получила достаточного внимания критиков, а исследования, посвященные таким текстам, не придают должного значения их художественным особенностям [Toker 2000: 7]. Проблема состоит в первую очередь в понимании жанра этих свидетельств и поиске соответствующего инструментария для анализа.

Вопрос с определением жанра остается открытым, поскольку многие из текстов выходят за рамки мемуаров или документальной прозы, трансформируясь в «опыт художественного исследования» (А. Солженицын) или «эмоционально окрашенный документ» (В. Шаламов). Нередки случаи, когда наряду с воспоминаниями и дневниками авторы публикуют художественную прозу, тематически к ним приближенную, но написанную совершенно другим способом. Речь идет прежде всего о «Колымских рассказах» В. Шаламова и «Ином мире» Г. Герлинга-Грудзинского, произведениях, которые нельзя назвать мемуарными.

Проблема есть и в самом корпусе «лагерных» текстов, существенная часть которых не описана, не переведена и не прочитана. За рамками этой работы остаются неопубликованные рукописи, хранящиеся в архивах литературных журналов и издательств, а также некоммерческих организаций, занимающихся сохранением памяти о репрессиях. Тема ГУЛАГа в России исчерпывается небольшим перечнем имен, существенно менее известны свидетельства иностранных граждан, оказавшихся жертвами советской репрессивной системы.

На западе книги иностранцев, попадавших в ГУЛАГ, начали публиковаться уже в 40-е годы ХХ века, о чем свидетельствует, например, фраза Бертрана Рассела в предисловии к английской публикации книги Густава Герлинга-Грудзинского «Иной мир» 1951 года: «Из всех книг о жертвах советских лагерей, которые я читал, «Иной мир» Г. Герлинга-Грудзинского — самая впечатляющая и лучше всех написанная»¹ [Herling 1951: Х].

В Советском Союзе судьба подобных публикаций складывалась иначе: «Один день Ивана Денисовича» вызвал волну мемуаров освободившихся из заключения людей. Но рассказ Солженицына, по выражению Шаламова, стал «маятником», а не «ледоколом». Это произошло не только в силу объективных причин — застоя, жесткой советской цензуры. Такие тексты довольно быстро вытеснялись из литературной памяти и читательского канона.

«Лагерная» проза, опубликованная в СССР в конце 1980-х, — это значительные по объему и шокировавшие читателей произведения А. Солженицына, В. Гроссмана, Е. Гинзбург и В. Шаламова. Советский читатель конца 1980-х, на которого обрушивается такая лавина текстов, быстро от них устает, переключаясь на другой тип литературы. Таким образом, фраза редакторов «Нового мира», которые после «Одного дня…» Солженицына были завалены рукописями бывших «сидельцев», актуализировалась: лагерная тема действительно оказалась исчерпана «Одним днем Ивана Денисовича». В 1990-е читателю хватило «Архипелага…», «Колымских рассказов», может быть, еще «Крутого маршрута» Евгении Гинзбург и удивительной графической книги Евфросинии Керсновской «Сколько стоит человек», которую опубликовал «Огонек». По словам Б. Дубина о «возвращенной литературе»,

литература, бывшая потаенной и подсудной, распубликована и перекомментирована, Пастернак и Платонов встали между Островским и Фадеевым. Чем могут быть сегодня слова Анатолия Якобсона, выношенные им в противостоянии и подполье? [Дубин 1993: 239]

Понимали это и сами писатели: еще в 1982 году, в письме американскому издателю, предваряющем повесть «Зона», Сергей Довлатов тоже сомневался в том, что она будет востребована. Важно заметить, что это сомнение касалось западного читателя: «Лагерная тема исчерпана. Бесконечные тюремные мемуары надоели читателю. После Солженицына тема должна быть закрыта».

Схожие ощущения были и у польских писателей. В частности, Герлинг-Грудзинский в беседе с итальянскими славистами Анной Раффетто и Пьеро Синатти, которая должна была стать предисловием к итальянскому изданию «Колымских рассказов» Шаламова, с удивлением отмечает читательское равнодушие к теме:

Мне бы хотелось прежде всего сказать о довольно странном явлении: отсутствии у современного человека интереса к свидетельствам такого рода.

1. Здесь и далее перевод с английского мой, если не указано иное. — К. Ф.[↩]