Летопись жизни великого писателя-революционера

«Летопись жизни и творчества А. И. Герцена. 1812 – 1870». Редакционная коллегия: Б. Ф. Егоров, К. Н. Ломунов, И. Г. Птушкина, Я. Е. Эльсберг, т. I. 1812 – 1850, «Наука», М. 1974, 612 стр.

Небольшой научный коллектив – герценовская группа ИМЛИ – взял на себя труд огромный и в высшей степени ответственный – составление «Летописи жизни и творчества А. И. Герцена». В конце 1974 года вышел первый том «Летописи», охватывающий период с 1812 по 1850 год (составители: Г. Елизаветина, А. Малахова, В. Путинцев и Л. Ланский. «Введение» написано С. Гурвич-Лищинер. Редактор тома И. Птушкина).

Великая роль Герцена в русском освободительном движении, международное значение его деятельности, богатство и многообразие его личных и литературных связей определили энциклопедический характер издания.

«Летопись» энциклопедична и по задачам, которые она решает, и по содержащимся в ней итогам изучения Герцена, и по структуре.

Здесь систематизированы данные о произведениях Герцена (зарождение замысла и история создания с документально зафиксированными особенностями творческого процесса писателя, сведения о публикациях и откликах – от оценок ближайших друзей в беседах и письмах до критических статей). Учтены отзывы не только людей известных, выдающихся, но и рядовых читателей. Особенно значителен в первом томе материал, относящийся к восприятию современниками романа «Кто виноват?».

По «Летописи» легко составить каталог прочитанных Герценом книг, журналов, газет, из которых он черпал многообразные сведения, нашедшие затем творческое преломление в его произведениях.

Скрупулезно воссоздана «география» жизни Герцена – через впечатления о городах, в которых он жил или был проездом, через некоторые подробности его домашнего быта в Москве, ссылке, за границей – и указания на имеющиеся фотографии. В результате можно начать готовить к изданию путеводитель по герценовским местам на родине и за рубежом.

Значительны включенные в «Летопись» новые материалы. При подготовке первого тома разыскания производились не только в центральных архивах, но также в Кировском, Владимирском и Новгородском. Привлечены материалы не только личных фондов Герцена и Огарева, но также фондов Аксаковых, П. В. Анненкова, Бахметьевых, Голохвастовых, Елагиных, Н. Х. Кетчера, Коршей, Курут, М. П. Погодина, Н. И. Сазонова, Н. М. и Е. А. Сатиных, Свербеевых, С. П. Шевырева, Языковых, Яковлевых и др.

Существенны поправки к Собранию сочинений Герцена, публикациям в «Литературном наследстве», известным монографиям и статьям. Дополнен список не дошедших до нас писем Герцена и к Герцену. Расширен критический комментарий к мемуарной литературе о Герцене (в частности, к воспоминаниям Т. П. Пассек и Ф. И. Буслаева). Много исправлений внесено в публикации писем Герцена. Отмечены ошибки памяти в «Былом и думах» (уточнены некоторые даты, например время знакомства Герцена с Ф. Орсини).

Известные нам по «Былому и думам» сведения о жизни Герцена во Владимире дополнены данными о его общественной деятельности в это время, полученными путем разысканий во Владимирском областном архиве, Это важно для понимания природы обобщения в «Былом и думах».

Много новых фактов содержит историко-культурный комментарий к первым годам пребывания Герцена за границей. Хотя составителям «Летописи» в их разысканиях любезно способствовал ряд лиц и учреждений за рубежом, привлечена, к сожалению, не вся зарубежная периодика.

Летописное расположение материала позволяет видеть большие и малые пробелы в изучении Герцена и его времени, побуждая к дальнейшим поискам, а подчас и намечая пути к ним. Во Введении уже названы темы: «Герцен в делах царских следственных органов», «Герцен в печати» и др. Отмечена необходимость специального исследования взаимоотношений Герцена с К. Марксом и Ф. Энгельсом.

Опираясь на «Летопись», можно более основательно изучать историю автобиографических и публицистических жанров в творчестве Герцена, более точно определить их истоки в его переписке и других формах общения с близкими людьми (отметим «исповеди» друзьям в поворотные моменты жизни; замысел «Писем к товарищам: Пермь, Вятка и Владимир» и автобиографический замысел «Юность и мечты», возникшие во время ссылки).

Более точной станет характеристика редакционно-издательской деятельности Герцена (начало его работы как редактора датируется в «Летописи» 12 марта 1838 года), в особенности если удастся проверить гипотезу о принадлежности Герцену заметок во «Владимирских Губернских Ведомостях».

«Летопись» – фундаментальный биобиблиографический труд. Концентрации обширного и разнохарактерного материала значительно помогает принятая форма изложения, способ воспроизведения документов, продуманный именной указатель и даже наличие колонтитулов. В целом вызывает удовлетворение и найденная мера лаконизма. Каждая из записей содержит точные ссылки на источники, но почти никогда не требует расшифровки. Объяснения или дополнительного комментария, на наш взгляд, требуют лишь записи 27 апреля 1838 года (высказывание Герцена о философии XVIII столетия) и конца декабря 1847 года (пари с А. А. Тучковым о революции во Франции).

Дискуссионной для «Летописи жизни и творчества Герцена» и данного жанра вообще остается проблема аннотации произведений писателя. Вынужденный отказ от такого рода аннотации составители мотивировали, с одной стороны, богатством и синтетичностью творчества Герцена, а с другой – наличием и доступностью читателю последнего Собрания его сочинений. Достаточно ли принципиальна эта мотивировка?

Как новейший научный труд о Герцене, «Летопись» включает документальные публикации. В отдельных случаях это приводит к некоторой диспропорции в соотношении уже известного (и не менее важного) и сообщаемого впервые.

Вызывает сомнение и распределение по томам летописного материала. Обусловленное техническими причинами, оно, на наш взгляд, несколько затушевывает сложившуюся в науке периодизацию жизни и творчества Герцена.

В выполнении важнейших задач «Летописи», и в первую очередь такой сложной, как воссоздание «непрерывности движения мысли Герцена», сам Герцен, несомненно, оказался помощником составителям. Безмерна ценность его писем, дневниковых записей, автобиографических произведений, особенно «Былого и дум». Однако понадобилась гигантская работа составителей, чтобы освоить все эти и другие источники, прежде чем эпистолярный или мемуарный «день» превратился в «день» летописный, включающий как то, что знал Герцен, так и то, чего он не знал. Блестяще используя жанровые (синхронные и «стереоскопические») возможности летописного «дня», составители сумели объединить разнообразный материал огромной исторической значимости и материал чисто психологический, официальный документ и интимное свидетельство.

Восстанавливая день за днем биографическую канву жизни Герцена, мы имеем возможность наблюдать нить этой жизни, вплетающейся и вплетаемой в «пеструю ткань истории». Цепь следующих ДРУГ за другом летописных «дней» исчерпывает отдельную, неповторимую жизнь Александра Ивановича Герцена и одновременно высвечивает исторический «след» жизни великого русского революционера.

Единство личности Герцена, целеустремленность революционера, осознаваемая им самим «непрерывность внутреннего развития», вместе со свойством фиксировать «встречи» и «вершины», составляющие главную линию жизни, придают и «Летописи» особого рода целостность, сообщающую при чтении захватывающий интерес своеобразного романа жизни.

Однако летопись остается летописью. Она содержит и такие факты, значение и место которых в жизни Герцена пока еще не могут быть осмыслены, а связь событий в летописном «дне» порою выглядит более случайной, чем в эпистолярном и тем более в мемуарном. Именно фактографичность «Летописи», бережное отношение к фактам, позволяет увидеть и то, что не укладывается в существующие концепции, ЧРО порой расходится со сложившимся в нашем сознании образом Герцена, но в конечном счете обогащает его, не позволяет застыть, «окаменеть».

Строго выдержанная документальность жанра позволяет отчетливо увидеть главную линию жизни Герцена и вместе с тем определить основные проблемы, решаемые в рецензируемом труде.

Остановлюсь на некоторых из них, заслуживающих особого внимания.

Многосторонне и полно освещены идейные и личные отношения Герцена с представителями славянофильского лагеря 40-х годов. Привлечена переписка А. С. Хомякова и К. С. Аксакова с Ю. Ф. Самариным. Атмосферу идейных споров помогают воссоздать рассказы о встречах в салоне А. П. Елагиной (матери братьев Киреевских) в письмах ее младших детей, а также новые материалы из фонда Н. М. Языкова.

Первостепенное значение в рецензируемом томе «Летописи» имеет тема эмиграции – раскрытие причин, целей, обусловивших отъезд Герцена из России и начало его революционной пропаганды в Европе.

Очень ценна фактографическая сторона вопроса. Она прослежена от мысли конца 1838 года о создании системы, для проповедования которой Герцен хочет «идти в чужь», так как в России это сделать невозможно, до четкой формулировки задач эмиграции в записях 1 марта и 1 мая 1849 года. В этой документальной цепи существенно свидетельство Герцена об одобрении Белинским его «желания» заграничной деятельности (3 марта 1841 года) и следующее высказывание Огарева в его письме к Герцену (29 января 1845 года): «Только выговоренное убеждение свято <…>. Жить не сообразно с своим принципом есть умирание <…>. Жертвовать истиной – преступление <…>. Мне надоело все носить внутри. Мне нужен поступок». В конце 1845 года Н. М. Сатин делает приписку к другому письму Огарева, выражая настроение герценовского круга и признание выдающегося места в нем Герцена и Грановского: «Знаю, что приходит время, когда человек должен нести всю ответственность на самом себе или гибнуть. Рад, что хоть ты и Грановский бодро несете ее».

Мысли Герцена о заграничной деятельности были неотделимы от крушения надежд на политическую деятельность в России. Один из нескольких законченных сюжетов первого тома – борьба Герцена и его друзей за возможность издавать журнал. Своеобразный аккорд к трагическому финалу этого сюжета – слова В. П. Боткина по прочтении им «Перед грозой» и «Опять в Париже» (28 сентября 1848 года): «Боже мой, Герцен, какой бы ты был журналист!»

Мы получаем полное представление о политическом положении Герцена после его возвращения из ссылки. Особенно волнует сопоставление автобиографических документов с официальными, о которых сам Герцен не знал, но знаем теперь мы. Привлечена официальная переписка на всех уровнях самодержавно-полицейского аппарата – от императора до квартального пристава – о продолжении полицейского надзора за Герценом.

Составителям «Летописи» удалось донести до нас и тревожную атмосферу, в которой Герцен, уже за границей, принимал решение остаться в революционной эмиграции.

Как продолжение споров в московском кругу и важная самостоятельная тема освещается в «Летописи» полемика в связи с публикацией в России «Писем из Avenue Marigny» (через аннотацию переписки Герцена, Белинского, В. П. Боткина, Анненкова, Бакунина, Грановского, Е. Ф. Корша, И. П. Галахова). Обозначена глубокая внутренняя связь этой проблемы с размышлениями Герцена о будущем России, первыми формулировками теории «русского социализма». Вопрос этот освещен в единстве теоретической и эмоциональной сторон.

Представляя огромную ценность для исследователей – историков, философов, литературоведов, – «Летопись» жизни и творчества Герцена имеет аспект, который интересен для всех. Это – аспект нравственно-психологический. Наиболее ясно он обозначен во взаимоотношениях Герцена и Огарева, Герцена и Н. А. Герцен.

В синхронности летописного жанра особенно ярко выступает идейно-нравственное существо взаимоотношений Герцена и Огарева. Большое значение имела работа составителей с письмами Огарева (и неисправно опубликованными в конце прошлого века, и ранее не опубликованными и теперь впервые датируемыми). Дело в том, что по письмам Огарева восстанавливается содержание многих утраченных писем Герцена. Письма Огарева, в высшей степени удачно аннотированные в «Летописи», еще более укрепляют интерес к его личности, объясняя не только неизменные любовь и уважение, которые испытывал к своему другу Герцен, но и признание Герценом роли, которую Огарев сыграл в его идейном развитии и их совместной политической деятельности. Останавливают внимание совет Огарева Герцену (между 9 и 13 ноября 1839 года) «ближе познакомиться с философией Гегеля», то обстоятельство, что именно Огарев привез Герцену в новгородскую ссылку в мае 1842 года «Сущность христианства» Л. Фейербаха. «Летопись» подтверждает необходимость издания переписки Герцена и Огарева как выражение человеческих отношений высшего уровня. Такую мысль высказывал несколько лет назад на страницах журнала «Вопросы литературы» В. Путинцев – один из инициаторов рецензируемого издания.

Особенной бережности, мудрости требовало освещение событий назревавшей семейной драмы Герцена. Важные в своей собственно биографической значимости, эти события необходимы для понимания творческой истории «Былого и дум», составляют основу написанной «слезами и кровью» пятой части книги и вообще исповедального ее начала.

Двойное и противоречивое значение деталей нравственно-психологического, интимного плана (как фактов биографии и как основы «Былого и дум») требовало особой меры подробностей, особого взвешивания каждой детали. Следует отметить такт и обдуманность, проявленные составителями в изложении этого материала. Некоторые сомнения мера и характер подробностей здесь все же вызывают.

Том обрывается трагически. В записи 30 декабря 1850 года приводится приговор Петербургского надворного уголовного суда о лишении Герцена «всех прав состояния», признании «за вечного изгнанника из пределов Российского государства». Запись 31 декабря приоткрывает душевные муки Герцена в канун трагического в его личной жизни 1851 года. Между ними – запись, помеченная концом декабря, где аннотируется письмо Н. А. Герцен к Гервегу, в котором, по словам составителя, выражена ее готовность покинуть для Гервега мужа и семью. Линнотируемое письмо – крик души сгусток противоречивых эмоций, и его содержание не может исчерпать «голо» сформулированный логический смысл. Кроме того, в «Летописи» эта запись находится в композиционных условиях конца тома, что придает ей особую весомость. Комментируя в «Литературном наследстве» письма Н. А. Герцен к Гервегу, составитель этого раздела «Летописи» справедливо замечал по поводу письма, о котором идет речь, что оно было вызвано «минутным порывом» Н. А. Герцен. «В дальнейшем на самые категорические требования Гервега уйти от мужа она отвечала отказом» ¹. Но ведь читатель «Летописи» не скоро об этом узнает! Редакция не учла условного членения материала по томам и допустила просчет в публикации записи конца декабря 1850 года без комментария.

Совершенно очевидно, что «Летопись» должна послужить основой научной биографии Герцена. Сложившемуся в ходе работы над «Летописью» авторскому коллективу по силам такой труд.

1. Л. Р. Ланский, Письма Н. А. Герцен к Гервегам (обзор), – «Литературное наследство», 1958, т. 64, стр. 299.[↩]