Леонид Семенов – жизнестроитель и поэт

Сейчас за пределами самого узкого круга специалистов мало кто знает Леонида Семенова. А между тем он был другом Льва Толстого и Блока. Он на полстолетия моложе Толстого, но Толстой говорил и писал ему «вы», а он Толстому – «ты». Толстой ставил его как прозаика выше себя, а Горький как поэта – выше Блока. Его любила необыкновенная девушка- быть может, самая замечательная женщина среди всех его современниц.

Леонид Дмитриевич Семенов родился в Петербурге 19 ноября (по новому стилю 1 декабря) 1880 года. Был убит около 8 часов вечера 13 (по новому стилю 26) декабря 1917 года. У Семеновых семейное начало преобладало, пожалуй, над всеми другими компонентами сознания. Поэтому прежде чем говорить об этой жизни, уместившейся между рождением через три дня после Блока и гибелью в пушкинском возрасте, необходимо сказать о предках и близких родственниках.

 

* * *

Прапрадед поэта Николай Петрович Семенов (1741 – 1832) двадцать лет состоял на военной службе, участвовал в тридцати семи сражениях Суворова. Он женился на Марии Петровне Буниной, сестре известной поэтессы, которую современники называли русской Сафо. Напомним, что в мемуарах И. А. Бунина есть глава «Семеновы и Бунины». Через Буниных Семеновы состоят в родстве с В. А. Жуковским.

Старший сын Николая Петровича и Марии Петровны Петр окончил пансион при Московском университете, который на рубеже веков стал колыбелью самой влиятельной ветви русского предромантизма с его культом религии, дружбы, идеальной любви, «сердечного воображения». Признанным главой этого движения скоро оказался воспитанник пансиона Жуковский. В 1807 году П. Н. Семенов поступил подпрапорщиком в лейб-гвардии Измайловский полк: военное призвание было прочно укоренено в семье. Но он с детства имел склонность к поэтическому творчеству и теперь стал отличаться в разных жанрах «легкой поэзии», популярных в начале века. Благодаря связям тетки- поэтессы (одной из трех дам – участниц «Беседы любителей русского слова») он был принят в домах Державина, Шишкова, И. И. Дмитриева. Борьба архаистов и карамзинистов, составлявшая стержень литературной жизни того времени, не затронула автора-дилетанта. Так первый из Семеновых, насколько мы знаем, вступил на литературное поприще.

Воин-поэт провел бурную молодость: участвовал в сражениях под Бородином и под Кульмом, дважды попадал в плен к французам и дважды бежал из плена, вместе со всей русской армией вошел в Париж, потом стал участником преддекабристского «Союза благоденствия» и вышел в отставку в чине капитана в 1822 году. Тогда же он женился на Александре Петровне Бланк, которая тоже не была чужда литературе: переводила французские, немецкие, английские книги, преимущественно по садоводству, и вообще любила чтение и письменные занятия. В их доме бывали Шаховской и Шаликов, а также другие литераторы. Хозяин с увлечением декламировал Жуковского и Пушкина. Дальним родством с Буниными и Бланками был связан дед Ахматовой Эразм Иванович Стогов¹.

Старший сын П. Н. и А. П. Семеновых Николай стал переводчиком Мицкевича, автором трехтомного труда «Освобождение крестьян в царствование императора Александра II», сенатором. Дочь Наталья вышла замуж за академика Я. К. Грота. 2 января 1827 года у П. Н. и А. П. Семеновых родился сын Петр, которому суждено было прославить и увековечить род Семеновых в истории России (его крестной была «русская Сафо» Анна Петровна Бунина). С десяти лет ему пришлось заботиться о больной матери, вести хозяйство в наследственном имении, самому заниматься своим образованием. Определившись в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, где ранее учился Лермонтов, он окончил ее первым по успехам. Однако к этому времени он уже решил отказаться от военной карьеры, обычной для Семеновых, и поступил в университет. Так было положено начало новой семейной традиции – научной деятельности в области естествознания.

Первая жена, Вера Александровна Чулкова, родила ему сына Дмитрия и вскоре умерла. П. П. Семенов, человек необыкновенно цельный, сам едва не умер с горя. В конце концов в нем победило все то же семейное начало. Он женился второй раз на Елизавете Андреевне Заблоцкой-Десятовской, которая родила ему дочь Ольгу – впоследствии художницу- акварелистку и писательницу, сына Андрея, ставшего председателем Русского энтомологического общества, а также известным переводчиком (главным образом Горация), и еще пятерых сыновей. Ее отцом был известный журналист, статистик, деятель крестьянской реформы 1861 года, а ее двоюродная тетка Анна Васильевна Заблоцкая- Десятовская, в девичестве Грибоедова, была двоюродной сестрой автора «Горя от ума».

П. П. Семенов стал выдающимся путешественником, первым исследователем мощной горной системы Тянь-Шань. В течение сорока с лишним лет он состоял вице- председателем (по сути – руководителем) Русского географического общества. В 1906 году он был высочайше удостоен права носить фамилию Семенов-Тян-Шанский; милость распространялась и на его потомков. Он известен как один из главных и наиболее гуманных деятелей «великой реформы» – отмены крепостного права в 1861 году. При всем многообразии его трудов он находил время для систематических серьезных занятий искусством: собирал живопись, преимущественно малых голландцев, посвятил им двухтомную монографию, а коллекцию – 719 картин, одно из лучших в мире частных собраний голландских и фламандских мастеров, – в конце жизни подарил Эрмитажу. И по сей день они составляют основу этого раздела музейной коллекции. В приданое за первой женой П. П. Семенов-Тян-Шанский получил на юге Рязанской губернии, в Данковском уезде, имение Гремячку, которое стало родовым гнездом для трех поколений семьи. Его многообразные труды были увенчаны всеми возможными внешними свидетельствами признания: он носил чин действительного тайного советника, стал сенатором и членом Государственного совета, был награжден высшим орденом Св. Андрея Первозванного, состоял почетным членом Академии наук и Академии художеств, всех русских университетов и полусотни иностранных научных учреждений; в его честь названы десятки вновь открытых местностей, разновидностей животных, птиц, насекомых, ископаемых животных, растений. Эта необыкновенно плодотворная жизнь завершилась в 1914 году.

Естественно, что о П. П. Семенове-Тян-Шанском написано много книг и статей. Для наших целей особенно важным оказался сборник «Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский. Его жизнь и деятельность» (Л., 1928), составленный племянником великого писателя – А. А. Достоевским. В большом биографическом очерке, написанном составителем, представлены разнообразные материалы об истории семьи, использованные здесь нами.

Единственный сын П. П. Семенова-Тян-Шанского от первого брака Дмитрий стал действительным статским советником, председателем отдела статистики Русского географического общества. Он был женат на Евгении Михайловне Заблоцкой- Десятовской. Их старший сын Рафаил (1879 – 1918) получил естественнонаучное образование, карьеры не делал, всю жизнь оставался небольшим чиновником и помещиком. Вторым был Леонид – герой настоящего очерка. Третьим – Михаил (1882 – 1942), прапорщик 2-го Сибирского стрелкового полка, дважды контуженный в начале сентября 1914 года при отступлении генерала Ранненкампфа из Восточной Пруссии. Три старших внука П. П. Семенова-Тян-Шанского разделили между собой три излюбленных семейных поприща – военную службу, литературу и естествознание.

Но так обстоит дело лишь на первый взгляд. Действительность сложнее.

Все три брата с детства писали стихи. Их первые литературные опыты направлял дядя – упомянутый выше естествоиспытатель, поэт и переводчик Андрей Петрович. Брат Михаил позже написал оставшиеся в рукописи повесть «Детство» и не доведенный до конца роман «Жажда. Повесть временных лет о великом алканьи и смятении умов человеческих». Леонида он вывел под именем Алексея Андреевича Нивина. Среди известных эпических изображений предреволюционных лет, войны и революции «Жажда» ближе всего к «Августу четырнадцатого» А. Солженицына в первой редакции.

В семье было еще две сестры и два брата: Вера (1883 – 1983) – автор неопубликованных семейных мемуаров, Ариадна (1886 – 1920), Николай (1888 – 1974) и Александр (1890 – 1979), который эмигрировал, стал епископом русской православной церкви за границей Александром Зилонским, написал поэму о трагедии семьи в годы революции «Венок просветленным»; в 1942 году, когда немцы стояли под Сталинградом, в Берлине вышел второй выпуск сборника «Летопись. Орган православной культуры» с большим его очерком о брате Леониде.

В судьбе семьи было два страшных периода: 1917 – 1920 и 1942. Одной из жертв первого периода оказался поэт Леонид Семенов.

 

* * *

Первые годы его жизни были вполне безоблачны. В повести брата Михаила «Детство» запечатлена идиллия, действующими лицами которой, кроме трех мальчиков и их сестрички, оказываются трепетно любимые папа, мама, няня с традиционным сундучком, с вечным вязаньем в руках, учительница, бонна, тетушка, дедушка, бабушка, прабабушка. Вот он, семейный патриархальный уклад родовитого дворянства. Важнейшие события детской жизни – сочельник, елка, говение, приезд бабушки, посещение дедушки, отъезд на дачу. Самый большой шалун, предводитель в играх – Леонид (как и в «Жажде», названный Алексеем). Чуть позже он стал увлекаться плаванием, греблей, другими видами спорта: дух соперничества был в нем всегда силен. В семье его называли Леля. Старший брат Рафаил вспоминал: «Хороший, добрый Леля – столь близкий мне, – сколько раз мы отходили друг от друга, осуждая друг друга и даже злобствуя, быть может, друг на друга, – и затем снова притекали друг к другу, внутренне понимая друг друга и ценя» ².

Самый младший брат Александр утверждает, что «печать некоторого избранничества лежала на нем с малых лет. Физически он был здоровее, стройнее и красивее других детей» ³. С самого начала Леонид привлекал к себе особое внимание, возбуждал ожидание чего-то необыкновенного в своей судьбе. Это остро чувствовали братья и сестры, которые в его присутствии были более подтянуты и стремились отличиться чем-нибудь хорошим. Леонид раньше всех вставал, летом уходил на одинокие прогулки, избирая по возможности дикие уголки природы. Особенно любил рощи молодых берез. Чистота, свежесть, строгость, заповедность, тайна ассоциировались с обликом Леонида-подростка.

Учился он в петербургской немецкой Katharinenschule, шел первым учеником, пережил длительное увлечение Шиллером. Под влиянием крестной матери- тетушки Ольги Петровны, художницы, – в тринадцать лет увлекся акварелью. Здесь впервые проявилась особенность Леонида, которая определила его судьбу: он вполне, без остатка отдавался тому делу, которым занимался. Оно становилось для него не главным, а единственным. Излюбленные мотивы его рисунков- березки, ива над прудом; затем Жанна д’Арк, чьим героическим характером он увлекался; и, неожиданно, – Горгона Медуза (из каких мрачных глубин его личности всплыл этот образ? что предсказывал?).

Между 14-м и 15-м годами акварель сменилась музыкой. Позже мы не раз увидим ту же внезапность и полноту перемены интересов и устремлений, всесокрушающую решимость осуществить новые планы. Леонид стал брать уроки контрапункта и игры на фортепьяно, очень много заниматься. Любимыми композиторами были Бетховен, Шопен, Вагнер, Чайковский, Григ. Первые четыре принадлежат к числу немногих, наиболее полно выразивших в музыке высшие устремления человечества. Григ был необходим и потому, что скандинавская культура на сломе веков была для русской интеллигенции интимно близка, воспринималась как своя. Мечты Леонида преобразовать мир посредством музыки оказались сродни скрябинским.

Подросток надумал оставить гимназию и готовиться в консерваторию. Недавний первый ученик забросил все занятия, кроме музыки.

В этой семье строго соблюдались церковные обряды, дети получали религиозное воспитание. Отец рассказал сыновьям, что был девственником до свадьбы, и предостерегал их от внебрачных связей. Вместе с тем родители стремились способствовать раскрытию индивидуальности каждого ребенка. Поощряли они и занятия Леонида музыкой, однако энергично воспротивились его намерению уйти из Katharinenschule и предлагали отложить поступление в консерваторию до окончания гимназии. Но так просто остановить Леонида было невозможно. Произошла катастрофа.

Он предпринял попытку совершить самоубийство. Она не удалась, и только последовавшая тяжелая болезнь смягчила остроту конфликта. Леонид закончил гимназию, хотя стал учиться на средние баллы.

По воспоминаниям брата Александра, от музыки Леонида оттолкнуло то, что она оказалась неспособной преобразить людей и всю их жизнь. «Возвращаясь с концертов, – с горечью говорил он, – люди, да и я сам, оставались такими же холодными, как и раньше, и слова шиллеровской песни о братстве, пропетые хором в 9-й симфонии Бетховена – оставались только словами» (с. 136).

В старших классах Леонид стал заниматься философией, пробовал писать. Среди сохранившихся опытов⁴ – сочинение на немецком языке о летних каникулах, опыт интерпретации ноктюрна Шопена (ор. 15, N 3) в поэтических образах, «Элегия в прозе» с автобиографическим подзаголовком «Из записок неудачного художника», заметка»О рус[ских] нар[одных] песнях» и две песни в народном духе собственного сочинения, политическая статья «Россия, Европа и мир» с примечанием восемнадцатилетнего автора: «Посылал в «Новое время», но ее не приняли», подражательная романтическая «Сказка ночи». Подростком он пишет «Воспоминания» о первой любви (!). Ему девять лет, ей на год-полтора больше, она – брюнетка со смуглой кожей. Он видит ее в церкви, грехов у нее нет, она просто беседует с Богом. Он хочет отвлечь девочку от молитвы, обратить ее внимание на себя. Здесь все наивно: возможно некоторое влияние гетевского «Фауста»; между тем словно бы предугадан дальнейший жизненный путь, полный упорной борьбы человека духовного с человеком плотским.

14 июля 1898 года датировано следующее стихотворение.

Как вечер сегодня хорош!

Как привольно здесь в поле!

Смотрю я, любуясь, на рожь,

Как шуршит-шелестит

Ею ветер на воле!

 

Лежу я в траве у межи;

Вечер веет прохладой,

Обдавая мне грудь

Ароматною влагой.

 

Мой друг!

В этом блеске лучей,

 

В этом шепоте ржи,

В зтой дали полей

Столько чувств и желаний,

Что стены тесны им души:

Не вместит их она,

Своих уж мечтаний

И чувств, и желаний

Полна.

 

Это романс. Не исключено, что в сознании Л. Семенова текст ложился на определенную мелодию, чужую или свою. Причудливое расположение стихов на плоскости листа предвосхищает опыты А. Белого по передаче интонации поэтической речи с помощью графических средств.

В 1899 году Рафаил и Леонид поступили, следуя семейной традиции, вслед за дедом, отцом и дядей, на естественный факультет Петербургского университета. Рафаил в свое время его и окончил; Леонид же изменил решение и на следующий год перешел на историко-филологический факультет: литературные, философские, религиозные интересы безусловно возобладали. Энтомолог Ю. И. Бекман, с которым Л. Семенов сблизился в университете, после его смерти вспоминал: «Его прямой и резкий характер требовал не только соглашения с ним, но даже подчинения <… > Все эти величайшие перемены происходили у него как-то молниеносно и непосредственно. Но после каждого перехода к новым богам он всецело предавался обаянию нового учения и становился его ярым проповедником» ⁵.

Ни в молодости, ни позже Л. Семенов не играл в карты, не пил вина, не танцевал; был равнодушен к оперетте, не любил скабрезных анекдотов. В университете среди всех философов он проявил особый интерес к Канту и Ницше: первый в своих всеобъемлющих концепциях обобщил двух с половиной тясячелетний опыт европейской философии и предопределил ее развитие на протяжении XIX века; второй как раз в эти годы становился властителем умов в России, причем его известность пришла к нам через Скандинавию. Позже злонамеренные демагоги фашистского толка, начиная с сестры философа и кончая Гитлером, фальсифицировали его учение в своих целях, создали в Дрездене лжемузей Ницше, провозгласили его провозвестником фашистской империи. А доверчивые советские демагоги охотно эту фальсификацию подхватили. В действительности же Ницше был чужд шовинизма. Наполовину философ, наполовину поэт, он создавал сложные картины и построения, которые находили отклик у самых разных художников, так что ни один из них не избежал его влияния. Его греза о сверхчеловеке была мечтой о совершенном человеке будущего.

В неопубликованной статье «Vac victis», написанной летом 1905 года, Л. Семенов показал, чем был для него Ницше. «Ницше, этот проповедник радости жизни, проповедник сильного, мощного грядущего человека, сверхчеловека. Он не был пророком своего отечества, и может быть, никогда Германия не слышала таких язвительных и бичующих речей от своего сына <… > Он, в тоске скитаясь по всему кладбищу Европы, обращал свои последние помутневшие взоры на Север и там в стране, которой готовил бронированный кулак «железный канцлер» его родины <… > в серой стране Достоевского находил истинное, великолепное воплощение воли и власти, за которую молился <… >»⁶.

В университете Л. Семенов – монархист, «белоподкладочник», «академист». В. Пяст, мемуарист осведомленный, но несколько склонный заострять ситуации и характеристики, называет его даже черносотенцем. На первом же курсе он стал старостой (старосты избирались студентами). Избранию не помешали его политические убеждения, хотя большинство его соучеников было настроено революционно: слишком сильно было обаяние этой личности. В совете старост Л. Семенов оказался одним из немногих правых по политическим взглядам и стал их лидером. ⁷

Куратором курса был избран (кураторы тогда тоже избирались, только профессорами из своей среды) знаменитый античник, впоследствии академик Ф. Ф. Зелинский. В своих воспоминаниях он характеризует политические взгляды Л. Семенова как умеренные. Чтобы сблизиться со студентами, заинтересовать их предметом и отвлечь от революционных устремлений, Ф. Ф. Зелинский учредил кружок, члены которого собирались у него дома по воскресеньям, читали по ролям древнегреческих трагиков и рассуждали по поводу прочитанного. Организатором и увлеченным участником кружка стал поначалу Л. Семенов.

Брат Александр оставил описание внешности Леонида: «Унаследовал он внешние характерные черты нашего рода, – в частности курчавые волосы и черные глаза». Ф. Ф. Зелинский увидел его студентом первого курса историко-филологического факультета: «Живо вспоминаю красивый овал его лица, его внимательные, ищущие глаза, его спокойную, обдуманную речь». Более экстравагантен портрет, воссозданный Пястом; впрочем, он только подчеркивает главное- значительность наружности Л. Семенова. «Прихрамывавший, косивший, – но необыкновенно вместе с тем красивый, с большой черной вьющейся, но отнюдь не напоминавшей дьяконовскую шевелюрой, – с пронзительным взглядом косых своих черных глаз». А. Семенов-Тян-Шанский по поводу этого портрета замечает, что в нем отразились какие-то случайные впечатления, так как «у брата физических недостатков не было» (с. 133).

Первой женщиной, оказавшей сильное влияние на его формирование, стала дочь морского офицера, впоследствии погибшего при Цусиме, Александра Евгеньевна Егорьева. Ее безвременной кончиной вызвано стихотворение 1903 года. Сквозь заимствованные условности позднего романтического стиля (Апухтин, Надсон) здесь пробивается незаемное чувство, проглядывают драгоценные бытовые подробности:

Ты лежала вся дымкой увитая,

ты была так чужда, далека.

Возле гроба, – глазетом обитая,

нас пугала немая доска.

Мы слова повторяли обычные

и все ждали обедни конца,

были страшны черты непривычные,

дорогого когда-то лица.

Вспоминалися дни благодатные,

вспоминалась весна и цветы,

все цветы на лугах ароматные,

под душистой акацией ты! ⁸

В случаях, которые специально не оговорены, стихотворные цитаты даются по кн.: Л.Семенов, Собрание стихотворений, СПб., 1905.

Впоследствии Л. Семенов с отвращением писал о тех плотских соблазнах, через которые прошел в студенческие годы. Модные в начале века рассуждения о «проблеме пола» временами достигают у него розановской откровенности, напряженности и остроты. Влияние В. Розанова, кстати, Л. Семенов позже оценил как пагубное. В автобиографических «Записках» с подзаголовком «Грешный грешным» он рассказывает о том, как полюбил девушку, и задается вопросом: «…как могло случиться, что выхода из своего такого положения я стал искать не в любви к ней, а именно в похоти моей и самый миг моей низкой страсти, в мечтах представлял себе, как она отдаст себя мне, стал считать за цель и смысл всей моей жизни; и как могло быть это, когда при этом хорошо сознавал я, что моя похоть идет в разрез любви, ибо эта похоть моя разделялась девушкой и мучила ее и пугала, роняла меня перед ней» ⁹.

Коллизия еще более усложняется. «И как могло случиться, – спрашивает себя Л. Семенов, – что, мучая так себя и девушку, я стал впутывать в свое мучение еще и других, другую тоже девушку, полюбившую меня, или вернее развращаемую мною и моими стихами, и наконец, превращая все это в игру, т. е. любуясь этим и воспевая блудную страсть свою в стихах». Дополнительный свет на трудную борьбу Л. Семенова с чувственными искушениями проливает упомянутый роман его брата Михаила «Жажда». Здесь изображены отношения Алексея Нивина (то есть Л. Семенова) с Софьей, причем по- бунински сказано все до конца. «Когда сама Софья робко и по-женски стыдливо дала ему почувствовать, что она его любит, он со страхом понял, что то, что он теперь испытывал к ней, была не любовь, а похоть». Ему было двадцать лет, он учился на втором курсе. Она была рослая, с высокой грудью, почти бесцветными «русалочьими» глазами. Его привлекали тяжелые душистые косы и юное пухлое тело. Он попытался отдалиться. Тогда Софья спросила, почему он к ней изменился. Он отвечал нарочито грубо, чтобы оборвать отношения.

» –Потому что я понял, что то чувство, которое я считал любовью, совсем не любовь, а тяга самца к самке. Или вы хотите, чтобы я изнасиловал вас?

Она захотела».

Мы не обязаны безоговорочно воспринимать «Жажду» как вполне достоверный биографический документ. Романист не только обладает правом на вымысел, но не может от него отказаться. Жанровая природа романа заключена между полюсами документальной достоверности и творческого вымысла. В каждом случае может идти речь лишь о том, к которому из полюсов и как именно сдвинута конструкция. Однако и принимая во внимание сказанное, следует признать за «Жаждой» значение важного источника. Личность Л. Семенова была столь исключительна, что его брату просто незачем было придумывать о нем что-либо существенное. Все, что рассказано в «Жажде» об Алексее Нивине и Софье, не достигает силы самообличения Л. Семенова в «Записках». Как ни много мы знаем о декадентском восприятии жизни и смерти, мы не пройдем мимо следующего свидетельства Л. Семенова о его душевных блужданиях, которые подвели его вплотную к последней черте. «Убийство воспевалось в то время в некоторых декадентских течениях, к которым я был причастен, и врывалось уже в жизнь все учащавшимися террористическими актами. Почему и не убийство. Убить девушку, упорно не уступавшую моим желаниям и уже заподозренную мною в чувствах к другим, девушку, которую любил, и это казалось красивым». Братья были близки по возрасту и по мироощущению. Михаил должен был хорошо понимать Леонида. Роман был написан в 20-е годы, после того, как земной путь Л. Семенова трагически завершился и всем, кто его знал, стало ясно, что это был путь к Богу. Рассказывать о нем можно было только с чувством великой ответственности, места для фантазирования тут оставалось немного.

Мы уделяем больше места подробностям духовной и душевной жизни нашего героя, чем это принято в подобных статьях общего характера. Мы говорим о них не только для того, чтобы объяснить ими факты творчества, как это делается обыкновенно. Л. Семенов был не только поэт, но и жизнестроитель, его биография – может быть, самое значительное его произведение. Она самодостаточна. Тем не менее пора обратиться к его литературной деятельности.

 

* * *

В университете он сразу же вошел в литературную среду, стал участником кружка, группировавшегося вокруг приват-доцента римского права Б. В. Никольского. По- видимому, здесь состоялось его знакомство с Блоком. Он дебютировал (на одной странице с братом Рафаилом) в «Литературном сборнике, изданном студентами Санкт- Петербургского университета в пользу раненых буров» 1900 года наивным стихотворением в традиции фетовской романсной лирики. Приведем его как своеобразную точку отсчета поэтического развития Л. Семенова.

Мне снилось: с тобою по саду вдвоем

Мы темною ночью бродили.

Таинственно, тихо, все спало кругом,

Лишь ярко нам звезды светили.

 

Мне снилось: в густой и высокой траве

Нам путь светляки освещали,

И страшные сказки друг другу во тьме

Угрюмо деревья шептали.

 

Мне снилось: со мною ты под руку шла.

И что-то мне тихо сказала,

И словно огонь ты в груди мне зажгла,

И страшно, и жутко мне стало.

 

Мне снилось: с тобою по саду вдвоем

Мы темною ночью гуляли,

Таинственно, тихо все было кругом,

Лишь ярко нам звезды сияли.

 

Анафоры и другие повторы, целая их система: мерное чередование стихов четырехстопного и трехстопного амфибрахия (романтическая строфа, романтический размер); на протяжении столетия ставшие привычными до полной автоматизации темы:

1. См.:В. А.Черных, Родословная А. А. Ахматовой. – «Памятники культуры. Новые открытия», М., 1992, с. 74.[↩]
2. Архив РАН. СПб. Ф. 873. Оп. 1. Ед. хр. 86. Л. 14.[↩]
3. «Летопись. Орган православной культуры», вып. 2, Берлин, 1942, с. 133. Далее ссылки на это издание даются в тексте.[↩]
4. РГАЛИ. Ф. 1316.[↩]
5. Архив РАН. СПб. Ф. 722. Оп. 1. Ед. хр. 87. Л. 18об.[↩]
6. Рукописный отдел Пушкинского Дома. Ф. 39. Оп. 6. Ед. хр. 1181. Лл. 2–3.[↩]
7. В.Пяст, Встречи, М.,1929, с. 37.[↩]
8. [↩]
9. «Труды по русской и славянской филологии», XXVIH. Литературоведение, Тарту, 1977, с. 113. Печатая и цитируя прозу Л. Семенова, необходимо сохранить по возможности все особенности стиля и пунктуации. Сами отступления от нормы у него всегда содержательны и выразительны.[↩]