Кто изящней: верблюд или лошадь?

В этом разделе все статьи печатаются в дискуссионном порядке. Наука не погибнет, если на свет появится бездарная работа. Факт многократно проверенный. Но и здоровья ей, науке от этого не прибудет. Льется клюквенный сок вместо крови, свистят в воздухе картонные мечи. Commedia dell’arte? Нет, commedia della scienza. Писателю необходим талант – это становится аксиомой. Если дело так пойдет и дальше, талант скоро объявят обязательным и для эстетиков. В ожидании этого мы собираемся поговорить о другом: об обязательности элементарной культуры мышления, даже не философского, а просто логического мышления. О пользе грамотности и о вреде эстетической глухоты… в эстетике. Конечно, всегда было и будет так, что рядом с отменными работами появляются работы ординарные. Есть все же некий нижний предел. Преступать его – непозволительно. А преступают же… Перед нами несколько публикаций последних лет. Это книжка В. Корниенко «О сущности эстетического познания» (Изд. Сибирского отделения АН СССР, Новосибирск, 1962), которая содержит «основные идеи» докторской диссертации автора (см. автореферат «О сущности эстетического познания», М. 1966). Далее монография И. Зотова «Природа прекрасного» («Просвещение», М. 1965). И, наконец, работа О. Лармина «Эстетический идеал и современность» (Изд. МГУ, 1964), опять-таки представляющая собой часть докторской диссертации (см. автореферат «Художественный метод и эстетический идеал», М. 1965) ¹.

Начнем с двух высказываний. «Эстетическое свойство природных явлений не отличается принципиально от эстетического свойства явлений общественной жизни: и то и другое обладает общественно-историческим, человеческим содержанием…»»…Эстетический идеал как критерий един, и в нем нет отдельных мерок для природы и общества. Поэтому понятия и представления о красоте общественной жизни неизбежно прилагаются к природе». Легко заметить, что суждения близки (курсив мой. – Л.Б.). Одно из них принадлежит В. Корниенко. Другое – цитата из Л. Столовича, которую приводит В. Корниенко, изобличая оппонента в «скатывании на позиции субъективизма». (Для некоторых эстетиков бранить Л. Столовича, все равно, что делать производственную гимнастику.) Ежели не сумеете отгадать, где «позиции субъективизма», а где марксистские позиции В. Корниенко, – поглядите стр. 27 и 62 его монографии. Но вот третье высказывание: «Сформулированное нами различие между эстетическими свойствами природы, с одной стороны, и общественных явлений – с другой, имеет огромное значение для правильного понимания сущности эстетического». Не очевидно ли, что это третье высказывание не совместимо ни с одним из первых двух? Тем не менее, оно также принадлежит В. Корниенко (стр. 27). Итак, несмотря на принципиальные эстетические отличия, имеется единый эстетический критерий; для природы и общества нет отдельных эстетических мерок, но между природой и обществом есть огромные эстетические различия. Получается нечто похожее на загадочный рисунок: «где прячется охотник?» – то бишь автор. Разгадка довольно незатейлива. В. Корниенко претендует на то, чтобы возвыситься над «природнической» и «общественнической» концепциями эстетического. Но каким образом? Он поругивает и похваливает обе концепции, пытаясь их примирить.«Природники»»не выходят из рамок метафизического материализма, и критика в их адрес вполне справедлива». «Общественникам»»было справедливо указано, что при последовательном проведении их взгляда неизбежно сползание к субъективизму». «Обе концепции имеют положительное содержание, но, будучи односторонними, не могут явиться основой…» и т. п. (стр. 4 реф.). К сожалению, дальнейшие рассуждения В. Корниенко обнаруживают, что методология автора заимствована у гоголевской невесты. «Никанор Иванович недурен, хотя, конечно, худощав… Да если сказать правду, Иван Павлович тоже, хоть и толст, а ведь, очень видный мужчина». Ах, если бы губы «природников» да приставить к носу «общественников»!.. Мечтания Агафьи Тихоновны в философии называются эклектикой. Не удивительно, что обручение В. Корниенко с научной истиной не состоялось: она, как и Подколесин, «шмыгнула в окно – уж тут просто мое почтение!». В самом деле. Объясняя эстетическое в природе, В. Корниенко присоединяется к точке зрения «природников», доводя ее, впрочем, до абсурда. «Эстетическими свойствами природы являются естественные материальные свойства предметов и процессов… К этим свойствам относятся симметричность и пропорциональность в строении предметов, ритмичность и мелодичность процессов (?), многообразие форм, красок, линий и движений. Эти свойства были присущи природе всегда, в том числе до появления человека» (стр. 10 реф.). «Эстетические свойства материальных предметов стоят в одном ряду с их механическими, физическими и химическими свойствами» (стр. 21). «Стоят в одном ряду», но не тождественны, ибо: «эстетические свойства являются свойствами целого и выражают степень соответствия или несоответствия частей внутри целостной системы»; «соответствие» это «гармония», а «несоответствие» – «дисгармония» (стр. 12 реф.). Так звучит главный тезис диссертации В. Корниенко. Где есть «соответствие частей», «предметы и явления природы обладают красотой. Но где выявляется противоположная сторона развития – ломаные линии, неправильные, несимметричные формы, отсутствие равномерности процессов и т. п. – такие предметы и явления обладают отрицательными эстетическими свойствами, т. е. некрасивы» (стр. 17). В качестве отрицательных примеров В. Корниенко упоминает лягушку, камбалу и жирафа. Они ему не нравятся, как и «рев диких зверей», в котором нет «мелодичности» (стр. 18, 19). Не одобряет В. Корниенко и «горбатого верблюда», в отличие от «изящной породистой лошади», – за несоответствие частей. (Биологам интересно будет узнать, что «одним из… признаков»»биологической» сущности лошади является «степень достижения гармонии внутри целого»; стр. 14 реф. До сих пор это называлось телеологией, но отныне придется называть материализмом.) Не по сердцу В. Корниенко и «причудливые формы диких скал» (нашего автора, видимо не заманишь отдыхать в Коктебель или в Карелию), поскольку в этих диких скалах «проявляется тенденция распада, регрессивных изменений» (стр. 31). Ладно. Пусть «причудливые формы» нехороши. Попытаемся привыкнуть к мысли, что причудливость объективное свойство капризной природы, а не человеческая оценка. Правда, не мешало бы пояснить, по отношению к чему возникает «соответствие» или «несоответствие» частей. Если по отношению к человеческим потребностям, интересам и представлениям, то «эстетические свойства» не «стоят в одном ряду» с механическими. Если же по отношению к самим себе, то существует ли в природе хоть одна «целостная система», от галактики до «диких скал» и от «горбатого верблюда» до мокрицы, части которой не «соответствовали» бы друг другу? Но вот – гром с ясного неба. «Почему людям нравятся предметы с такими свойствами, как симметрия, пропорциональность или многообразие в единстве?.. На эти вопросы невозможно ответить, исходя из самих предметов…» (стр. 17 реф.). Как? Ведь, если верить В. Корниенко, «законы красоты предметов и процессов материального мира существуют в природе. Люди познают эти законы и в своей практической деятельности ставят их на службу обществу» (стр. 24 реф.). Но коли так, из чего следует объяснить «законы красоты материального мира», действовавшие «до появления человека», как не из самого материального мира? Или симметрия-то и прочее «соответствие частей» в природе есть, а вот то, что это «соответствие» может стать эстетичным, не объяснить, собирая и разбирая на части «целостные системы»? И тут выясняется, что в природе нет «прекрасного» и «безобразного», а есть только «красивое» и «некрасивое». (Этого, кажется, до В. Корниенко не утверждал ни один материалист и даже ни один идеалист.) Что «предметы и явления природы оцениваются не только с точки зрения представлений человека о красоте природы, но соотносятся и с другими сторонами эстетического идеала» (стр. 69). (Перехватывает дыхание! – представления о красоте природы, оказывается, не сводятся к представлениям о красоте природы. Они, так сказать, поперек себя шире.) И что вообще критерий красоты социален: искать в природе критерий оценки эстетического – метафизический материализм (см. стр. 3 – 4 и др. реф.). Да разве не было речи о «естественном критерии красоты», о «моделях красоты, данных природой», и т. д. (стр. 74, 75)? Разберемся спокойно. В. Корниенко разделил прекрасное на два сорта – прекрасное в природе и прекрасное в обществе. Первое получило название «красивого», за вторым сохранено имя «прекрасного» (исключая случаи несоответствия «внешнего облика», или «формы» (!), человека его «внутренней сущности», или «содержанию», – тогда перед нами опять же «красивое»; иначе говоря, «красивое» в общественной жизни – это подлец приятной наружности; см. стр. 32). Насчет «красивого» В. Корниенко согласился с «природниками», а насчет «прекрасного» – с «общественниками». Ведь «предметы естественной природы не имеют в себе никакого идейного содержания, их красота материальна, естественна. А прекрасное и тем более (?) возвышенное немыслимы без идейно-эмоционального содержания жизни человека». Жаль только, что центральная проблема эстетического познания (а значит, и диссертации В. Корниенко) осталась нерешенной. Согласимся с автором, что «красивое» и «прекрасное» – вещи совершенно различные. Но тогда что между ними общего? Что общего между естественно-материальной «красотой» и социально-духовным «прекрасным»? Почему то и другое – эстетические категории? В. Корниенко в состоянии предложить нам только один общий признак: «соответствие частей». «Красивое» и «прекрасное» оказываются в таком же родстве, как кристаллическая решетка минерала и страсть Джульетты: и минерал и страсть из каких-нибудь частей да состоят.

Нас устроило бы любое решение, но не отсутствие решения. Мы примирились бы с любой концепцией, но не с видимостью «концепции». По сравнению с сочинениями В. Корниенко монография И. Зотова – образец последовательности. Всякой эклектике здесь не место. Автор – убежденный «природник», и его теоретические построения помогают обнаружить несказанную чувственную прелесть там, где ее не заметил бы никто другой, – в элементарных частицах или внутриядерных взаимодействиях. «…Эстетические свойства в предметах неживой материи находятся в основном только за гранью видимого мира, то есть в строении атомов, молекул. (Значит, красоту скал или облаков следует искать на молекулярном и атомарном уровне. – Л. Б.) Человек невооруженным глазом не видит изумительного тонкого и целесообразного строения атомов, молекул и тех сложных форм движения, которые неизменно протекают внутри них» (стр. 154). Есть, правда, и затруднения: «На данном уровне развития науки мы еще не можем определенно сказать, какая из… звездных систем является более прогрессивной, а какая – регрессивной» (стр. 43). Неужели не ясно, что наша галактика – самая прогрессивная в мире? Позаимствовав у Аристотеля и В. Корниенко критерий красоты («степень достижения соответствия частей внутри целого»), И. Зотов формулирует его более изящно: как «пригнанность разных органов в организме». У верблюда органы пригнаны неважно. И. Зотов расправляется с прекрасным кораблем пустыни методичнее, чем В. Корниенко, – за те же проклятые «горбы, в которых откладываются жировые вещества весом до 200 и более килограммов. Они расходуются в периоды бескормицы и отсутствия воды. В результате сложных химических и физиологических процессов жиры распадаются…» и т. п. «Эти очень важные приспособительные изменения организма придают животному уродливую форму, потому что они резко нарушают пропорции тела» (стр. 156 – 157). Итак, верблюд уродлив, ибо он уродлив. Но почему же его верблюжьи пропорции «нарушенные»? Разве верблюд – это испорченная природой лошадь? Заметьте, что, по мнению И. Зотова, основа и источник красоты всего живого – дарвиновский естественный отбор (стр. 53 и др.). Но ведь в случае с верблюдом естественный отбор, кажется, не подкачал? Оказывается, подкачал, так как не всегда естественный отбор, повышая устойчивость вида, ведет к «прогрессивным изменениям» (стр. 64 – 65). Например, дикобраз: «благодаря… иглам внешний вид животного принимает неприятную, даже устрашающую форму» (стр. 157). Или береза. Вообще-то береза – «одно из красивых деревьев средней полосы Европейской части СССР», но северная карликовая береза безобразна. А также «паразитические черви, паукообразные», «хотя многим из них свойственны гармония, симметрия». За чем же дело стало? «Эстетические свойства гармонии, симметрии не являются существенными свойствами этих организмов» (стр. 155). Что это означает, почему симметрия пауков – второго сорта, И. Зотов не поясняет. Красоту он основывает на естественном отборе, а в тех случаях, когда животное ему не нравится, объявляет отбор «регрессивным». К примеру, у китов «наружные уши совершенно отсутствуют», «передние конечности превратились в ласты», «от задних конечностей сохранились ничтожные остатки бедра». Ну что это за кит без ушей и бедер! «Встает вопрос: можно ли назвать все эти изменения прогрессивными». Нет, отвечает И. Зотов, киты утратили красоту сухопутных млекопитающих и «не достигли своим внешним строением той грации, того совершенства, которыми обладают многие красиво сложенные рыбы». И впрямь, что такое кит? – ни рыба, ни мясо, «Поэтому с эстетической точки зрения киты довольно непривлекательные существа» (стр. 66). На том же основании И. Зотов производит ужасающие опустошения в животном царстве. Из разряда прекрасных существ исключаются «почти все представители класса земноводных и пресмыкающихся», «европейские домашние утки» (за то, что «утратили летательные способности»), всякая водяная птица, а также страусы, пингвины и пр. Все они безобразны, потому что регрессивны, и регрессивны, потому что безобразны. Совсем другое дело – «красиво сложенные рыбы». Или цветы. «Прелестные цветы были созданы растительными формами жизни, видимо, для того, чтобы оплодотворение сделать более совершенным и гарантированным». Значит, красота розы – в «гарантированности оплодотворения», «в приобретении яркой окраски в органах размножения»? («Розы, розы, вы увяли», – грустит григовский романс об исчезновении упомянутой окраски в органах.) А разве у китов или моржей оплодотворение не гарантировано? Разве у крокодилов или черепах оно менее «симметрично и целесообразно», чем у одуванчиков? Теперь понятно, чем вдохновлялись во все времена поэты. «Черемуха душистая с весною расцвела», – цитирует И. Зотов, – «а рядом, у проталинки, в траве между корней бежит, струится маленький серебряный ручей» и «вкрадчиво под кручею ей песенки поет». Автор монографии этот невинный флирт ручья с черемухой оценивает трезво и научно: ручей питает корни черемухи. «Так зоркий глаз художника… показал те сложные взаимосвязи, в которые вступают между собой явления и предметы природы в своем развитии» (стр. 57 – 58). О «природнике» И. Зотове не скажешь: «С природой одною он жизнью дышал».

1. Впредь мы будем указывать в тексте страницы соответствующих книг н авторефератов (с пометкой «реф.»). [↩]