Критика в движении

Микола Ильницький, Безперервність руху. Літературно-критичні статти, Киев, «Радянський письменник», 1983, 232 с.

Заимствуя у прозаиков излюбленный некогда способ оглавления новеллистических сборников, новую книгу Миколы Ильницкого можно было бы озаглавить «Углубление эпичности и другие статьи».

Статья «Углубление эпичности» не просто открывает сборник, но и определяет во многом его общий пафос, темы критических выступлений М. Ильницкого, круг его излюбленных литературоведческих идей, претворяемых далее на самом разнообразном «прикладном» материале сегодняшнего литературного процесса.

Общий смысл этих идей отражен уже в самом названии статьи – «Углубление эпичности», хотя, разумеется, дальнейшие уточнения и разъяснения здесь крайне необходимы – слишком уж настороженно относимся мы с некоторых пор к современной «эпике», помня о «псевдостилевых тенденциях изображения действительности», порожденных «не потребностями динамично развивающейся жизни, а… догмами литературной критики и ею возведенными в обязательный канон построениями разножанровых произведений» ¹.

Видя критерий эпичного в «связи индивидуальной судьбы с общественным процессом», «с широким потоком народной жизни», М. Ильницкий так определяет новые черты эпичности, проявившиеся в 70-е годы, в условиях стабилизации общественной жизни: «Прежде всего если в произведениях эпических жанров 30 – 50-х годов судьба человека продиктована динамикой исторического процесса, определявшего характер конфликтов и способ их решения, то сегодня исторический процесс раскрывается сквозь человеческую призму; если раньше, говоря по-другому, человек жил в эпохе, то сегодня эпоха живет в человеке. Речь идет об углублении взгляда на жизнь, в том числе и на прошлое, с точки зрения современного опыта и проблем, волнующих человека сегодня».

Но не является ли это «углубление взгляда на жизнь» всего лишь общей фразой, охотно и часто употребляемой в официальных литературных отчетах? Иначе говоря: в чем конкретно это самое «углубление» проявляется?

М. Ильницкий отвечает на этот вопрос, обращаясь к столь несхожим (и, заметим, неравноценным) явлениям, как украинский химерный роман, русская деревенская проза, грузинский исторический роман. «…Эпичность, – пишет критик, – если брать ее в более широком, философском плане, а не как некий жанровый кодекс, объединяет очень разные по тематике и стилевым признакам произведения в один целостный ряд, в то общее, что в каждой национальной литературе высвечивается разными сторонами и гранями, создавая, в общем, сложное и целостное типологическое явление, определяя характер развития современного литературного процесса».

Принцип «похожести непохожего», выявляющий типологическую общность художественных явлений не на «локальных участках – на уровне тем, сюжетов, определенных стилевых или композиционных приемов», а на более высоком, «синтезирующем уровне», определяет, с точки зрения критика, магистральную линию развития современной литературы, присущее ей диалектическое единство универсального и индивидуального, общего и неповторимого.

Вот почему родственными оказались такие различные художественные явления, как украинский химерный роман, русская деревенская проза, грузинская историческая романистика, – объединяет их «чувство историзма, стремление сохранить выработанные на протяжении веков основы нравственного и художественного мировоззрения народа в наше время, когда условия технической цивилизации создали определенную угрозу этим основам». Родственность, говорит критик, русской деревенской прозы и украинского химерного романа выявляется в том, что акцент в этих стилевых течениях двух литератур – на современности, которая заимствует и возвращает из прошлого то, что должно еще служить будущему человечеству, утверждая таким образом идею сохранения и приумножения духовных ценностей, идею преемственности поколений.

Эту идею – на разных уровнях и в разных художественных структурах – отыскивает и исследует М. Ильницкий во многих своих статьях, помещенных в книге. «Очень важно не потерять и не оборвать золотую нить истории как для настоящего, так и для будущего, – вот один из главных уроков исторической грузинской прозы», – пишет он в статье «Звено связи поколений». Или о современной украинской поэзии: «Ибо не существует в мире непересекаемой границы между тем, что связано с тобой, и тем, что от тебя далеко, но связано с судьбой твоих ровесников, твоего поколения… Не случайно в литературе в последнее время получил распространение диахронный принцип композиционного построения произведений… Стыковка временных плоскостей выполняет роль не только приема, она дает новое измерение событий, новую перспективу постижения масштаба и осмысления подвига… Живая, непосредственная память современника постепенно обретает признаки памяти исторической… Преемственность духовной родословной – одна из главных тем современной литературы» («На перекрестках десятилетий»).

Подобные примеры можно привести и из других статей критика – из очерков творчества украинских прозаиков Р. Иванычука («Путь к себе») и Р. Федорива («Книга Каменного Поля»), прозаиков, которые, кстати сказать, большое внимание уделяют давней я недавней истории родного края; из рецензии на уникальный исторический роман в стихах Лины Костенко «Маруся Чурай» («Если б нашлась неопалимая книга…»).

Углубление эпичности, понимаемое как углубленное изучение связей между личностью и социумом, осуществляется, по мнению М. Ильницкого, через утверждение неразрывного духовного единства человека и народа, когда внимание к быту является уже «прикосновением к бытию», где отдельная человеческая личность несет в себе зримые черты не только своей непосредственной среды, но и предыдущих поколений.

Сущность «новой эпичности» наиболее кратко и точно определяется, на наш взгляд, распространением мотива, который М. Ильницкий условно называет «мотивом онтологическим». Речь идет об усилении внимания поэтов (далее, впрочем, М. Ильницкий указывает на первенство прозы в разработке «онтологических» мотивов, перекликаясь тем самым с точкой зрения Г. Белой) к таким проблемам, как смысл жизни, ценность человеческой личности; о стремлении соотносить факты повседневной жизни с категориями общечеловеческой ценности, поднимать быт к категориям бытия. Совершенно справедливо автор подчеркивает: принципиально важно, что в лучших произведениях современной литературы «контекст вечности» выступает не как нечто самодовлеющее, имманентное, а как то, что проистекает из бурления живого дня, и именно в этом проявляется историзм художественного мышления.

С «углублением эпичности», с «онтологичностью» современной литературы связывает критик и проявившуюся в последнее десятилетие тенденцию к «мифологизму», который (опять-таки если речь идет не о «моде», а об истинно талантливых произведениях современных писателей) усиливает философское начало литературы. Тенденция эта, говорит критик, весьма актуальна сегодня, когда техническая цивилизация стала посягать на духовную преемственность поколений, предлагая взамен сугубо рациональное знание. Это ведет нередко к дисгармонии, нарушению в человеке равновесия между социальным и естественным, что в свою очередь не только порождает опасность конфликта между человеком и внешней средой, сферой его бытия, но и нарушает естественную внутреннюю, психологическую целостность его личности.

«Мифологизм», впрочем, как и «онтологичность», не является, повторяет критик, панацеей для современной литературы, гарантирующей ее от мелкотемья, идейной и художественной невыразительности, профессиональной анемии. В конечном итоге все зависит от их функциональности, ибо, только становясь художественной необходимостью, а не стилевым «привеском», мифологизм в литературе превращается в явление философско-этического плана, в опыт художественного синтеза современной цивилизации с уроками прошлого. «Такой синтез, – пишет М. Ильницкий, – ведет к обогащению эпичности в том плане, что индивидуальное сознание личности вступает в тесный контакт с коллективным, историческим сознанием народа, но обогащаясь новым социальным опытом».

Знаменателен и общий вывод критика: какой бы перспективной ни представлялась та или иная стилевая линия, цельную картину развития прозы создает перекрещение различных течений, состязание между ними. И далее: «Сегодня в украинской прозе ощущается дефицит суровой, остроконфликтной прозы».

Сказано строго, но справедливо. И профессионально, доказательно. М. Ильницкий – один из тех критиков, кто умеет выявить индивидуальность писателя, особенности его мировосприятия и стиля (в широком смысле этого слова) в единстве замысла и воплощения, в тесной связи и соподчиненности всех компонентов произведения единому художественному целому и связи этого целого с насущными проблемами жизни. Об этом свидетельствуют и остальные разделы рецензируемой книги. Это и интересная штудия одного произведения – «По законам притчевой условности», – где идеи «мифологизма» находят практическое применение в анализе повести-притчи Ю. Мушкетика «Старик в раздумье». Или – размышления о критическом ремесле, изложенные в очерке творчества Леонида Новиченко («Критика в движении»), творческий портрет украинского поэта Петра Скунца («Целебная сила разрыв-травы»), или – тонкий, проницательный анализ «Маруси Чухрай» Лины Костенко. И все-таки порой хочется большей спорности, остроты, меньшей «уравновешенности». Тот строгий, но справедливый вывод относительно украинской прозы, о котором речь шла выше и который можно с полным правом адресовать и другим литературам народов СССР, и другим родам и жанрам, невольно рождает мечту о критике бесстрашной, рвущейся в литературные бои. Убедительно доказывая углубление взгляда писателей на современность (и прежде всего в отходе от заранее известных решений жизненных проблем), автор книги порой как бы не замечает драматизма этого процесса, острой литературной борьбы, кипящей вокруг. В. нашей текущей критике, особенно при «подведении итогов» на грани десятилетий, каждое такое десятилетие неизменно ознаменовывается все новыми и более высокими, чем в предыдущем, достижениями. Всегда ли, однако, дело обстоит столь просто? Ведь создать художественное произведение – это не просто выполнить и перевыполнить намеченные планы.

И второе. Критика в целом освобождается, к счастью, от мощных обойм, стремления перечислить как можно больше выдающихся писателей и произведений. Но не возникают ли порой обоймы «малые», когда одни и те же имена и названия книг фигурируют все в новых и новых статьях и новых критических книгах разных критиков, из разных республик. Может ли это создать достаточно полное представление о многонациональном нашем литературном процессе – сложном, многослойном, исполненном внутренних противоречий, столкновения различных художественных тенденций? Это замечание «по ходу дела». И не только к М. Ильницкому оно относится. Но и к нему тоже. Нужна общая работа критики по преодолению этих тенденций.

А общий вывод может быть только один. М. Ильницкий сейчас, бесспорно, один из талантливых и активных украинских критиков, и новая книга его, как нам кажется, демонстрирует хороший уровень литературоведческой и литературно-критической мысли, умение применять общетеоретические посылки в анализе конкретных произведений, равно как и синтезировать общие выводы из частных литературно критических наблюдений, а главное – видеть движение литературы в широком общесоюзном контексте, выявлять трудности, предвидеть перспективы.

г. Львов

1. А. Бучис, Стилевые искания – излишества или неизбежность? – «Дружба народов», 1978, N 10, с. 248.[↩]