Крещение Руси и древнерусская литература

Произнесите слова «крещение Руси» – и выражение лиц почти всех ваших собеседников станет значительным и даже заинтересованным. Собеседник интеллектуального склада продолжит: «Ну да… Кризис Римской империи – раннее христианство – византийское православие – просветительская миссия Кирилла и Мефодия – крещение Болгарии – крещение Руси». Собеседник эмоциональный сразу перескочит мыслью: «Крещение – та же перестройка. Тоже радикальная, тоже сверху, тоже через сопротивление…» Практически настроенный собеседник осведомится: «А, собственно, в каком месяце состоялось крещение? Не холодно было лезть в воду?»

Эти и иные вопросы хороши тем, что предполагают ответы на основе науки, то есть доказанности явлений. Но в самом деле: юбилей юбилеем, а что мы имеем – в научном отношении?

Научные результаты: точная хронология крещения Руси остается недостаточно проясненной. Записей, близких по времени к этому событию X века, не сохранилось; более поздние письменные источники, особенно летопись XI – XII веков, пересказали и смешали разные легенды о крещении, притом не всегда внятно изложенные. По предположениям наших современных историков, которые продолжают спорить друг с другом, сначала принял христианство киевский князь Владимир Святославич – в марте 988 года (или в январе 988 года, или в январе-феврале 989 года), а киевляне крестились в мае 988 года (или летом 989 года, или даже в августе 990 года). Твердых свидетельств в памятниках пока не обнаруживается.

Об идейном значении принятия христианства можно говорить с большей определенностью: тут источники многочисленны и красноречивы. Правда, трудно обнаружить что-либо принципиально новое: тексты-то давным-давно известны, новых нет. Пока приходится накапливать оттенки, открывающиеся при внимательном анализе памятников – и при традиционных, и при не совсем привычных подходах. Традиционным и очень плодотворным в науке является, например, стремление охарактеризовать не только узкоцерковное, а относительно более мирское, светское, а именно конкретное идейно-политическое значение крещения Руси (работы историков же – Б. Грекова, С. Бахрушина, И. Будовница, А. Кузьмина, О. Рапова, И. Фроянова, А. Поппэ и др.).

Литературовед может сделать шаг в уже не совсем обычном направлении и попытаться обрисовать более общие, то есть философские ,идеи и представления о государстве, стране, народе, обществе как целом, которые были принесены христианством на Русь или сформировались у писателей благодаря крещению в некий комплекс, отличный от языческого.

О комплексе таких, так сказать, «обществоведческих» писательских представлений (преимущественно на тему «бог и Русь») и пойдет речь. Они получили в литературе довольно полное выражение не сразу, а в течение 100 – 130 лет после крещения, в особенности в летописном своде конца XI – начала XII века «Повести временных лет». Хотя летопись складывалась постепенно и у нее было несколько сменивших друг друга составителей, но они в известной мере «договорились» между собой, и комплекс их философских представлений о Руси отличался связностью и оптимизмом. Начнем с «Повести…»

Основополагающей в «Повести временных лет» стала идея о долго подготовлявшемся и наконец наступившем включении Руси и ее народа в мировую историю (ветхозаветную и новозаветную). Самый подробный исторический рассказ содержала помещенная под 986 годом так называемая «Речь философа», заимствованная из староболгарской литературы, но соответственно преобразованная в составе древнерусской летописи. «Философ» развертывал картину хода мировой истории «из начала»: «…створи богъ звери, и скоты, и гады земныя; створи же и человека… и от того человеци расплодишася и умножишася по земли… И сниде богъ, и размеси языки на 70 и 2 языка… и разидошася по странамъ, и кождо своя норовы прияша»¹.

Эта «Речь философа» в летописи создавала впечатление приобщенности Руси к мировому процессу, потому что «философ» обращался уже к киевскому князю Владимиру Святославичу, который его заинтересованно слушал, перебивал вопросами и от имени своей земли и своих предков – «отцов наших» – выносил суждения о разных верах и мировоззрениях. Само слушание речи Владимиром было представлено летописцем на фоне многочисленных предшествующих неравнодушных замечаний о месте Руси в мире «по мнозехъ же времянех» после потопа, когда среди других народов и стран «нача ся прозывати Руска земля», и от моравов пришла «грамота словеньская, яже грамота есть в Руси», и в мировом христианстве («хрестиане, елико земль») возникло «руское познанье къ богу».

В других статьях «Повести временных лет» (например, под 983 и 988 годом) эта единая линия развития от сотворения мира богом до появления «новых» (крещеных) людей на Руси упоминалась кратко и эмоционально – как хорошо известная история, имеющая непосредственное отношение к персонажам летописи. Житель Киева, старавшийся сохранить жизнь своего сына, восклицал: «А богъ есть единъ… иже створилъ небо, и землю, и звезды, и луну, и солнце, и человека, и далъ есть ему жити на земли». Владимир тоже видел дело рук своих в исторической перспективе: «Христе боже… призри на новыя люди сия, и дажь имъ, господи, уведети тобе, истиньнаго бога, якоже уведеша страны хреетьяньскыя».

Язычеству, с его склонностью к космогонии, а не к «обществоведению», был несвойствен такой широкий взгляд на Русь и древнерусское общество как целое². Но, думается, после крещения не на пустом месте произошло резкое расширение писательского кругозора. Вероятно, во времена язычества уже были выработаны понятия для обозначения таких крупных категорий, как «Русь», «Русская земля» и т. п. Во всяком случае, они использовались лет за сто до крещения в дипломатической практике, особенно в текстах договоров с греками (приводимых «Повестью…»). В договорах под 907 и 912 годами термин «Русь» употреблялся в значении географически отдельной страны: «Поидучи же домовь, в Русь»; «проводимъ ю в Рускую землю… От коеа любо страны пришедшим в Русь… не възратиться в Русь…» и пр. В договоре под 945 годом под «Русью» понималось уже и общественно-политическое объединение: договор заключался «от Игоря, великого князя рускаго, и от всякоя княжья и от всехъ людий Руския земля… от страны Руския», «от Игоря и от всехъ боляръ и от всех людий от страны Руския…». Представление о достойном месте Русской земли среди других стран, вероятно, тоже сформировалось до крещения. Недаром под 971 годом в «Повести…» приводился призыв князя Святослава Игоревича: «…да не посрамимъ земле Руские…». Крещение дало толчок широкому развитию идеи о месте Руси в мире и в мировой истории.

Большое распространение получила в «Повести временных лет» другая «обществоведческая» идея – о защищенности страны и народа, наступившей в результате принятия христианства, о появлении целого полка заступников у Русской земли. В летописи постоянно повторялась мысль о главном хранителе и спасителе Руси – боге: «Колика ти радость! Не единъ, ни два спасаетася… Се же ни единъ, ни два, но бещисленое множьство к богу приступиша… Сеть скрушися, и мы избавлени быхом от прельсти дьяволя» (повесть под 988 годом. «Мы» – это вся крещеная Русь). Защитником страны считался и крест: «Богъ же показа силу крестную на показанье земле Русьстей… крестъ бо князем в бранех пособить, въ бранех крестомъ согражаеми вернии людье побежають супостаты противныя, крестъ бо вскоре избавляеть от напастий призывающим его с верою» (повесть под 1068 годом о том, как «придоша иноплеменьници на Русьску землю, половьци мнози»). Заступниками Руси назывались и первые (при их жизни и по смерти) князья-христиане: летописец верил, что княгиня Ольга «по смерти моляше бога за Русь» (похвала Ольге под 969 годом); летописец подчеркивал тему заступничества, когда упоминал, что «людье, бе-щисла» оплакивали Владимира – «боляре акы заступника ихъ земли, убозии акы заступника и кормителя» (статья под 1015 годом). Летописная повесть «О убьеньи Борисове» (под тем же годом) особенно развивала тему заступничества Бориса и Глеба: «И еста заступника Русьстей земли… и молящася воину къ владыце о своихъ людех… молящася за новыя люди хрестьяньскыя и сродникы своя… Но христолюбивая… заступника наша! покорита поганыя подъ нозе княземъ нашим, молящася къ владыце богу…» и пр.

Божественную защиту просили и получали – навсегда или на время – отдельные князья (бог «защитилъ бо есть сию блажену Вольгу»; Всеслава «яве избави крестъ честный»); коалиции князей («яко господь избавилъ ны есть от врагъ наших»); целые войска («тако богъ избави хрестьяны от поганыхъ»); совокупность монахов и мирские люди (подвижники «и по смерти… молять бога за еде сущюю братью, и за мирьскую братью»); множество больных, заключенных и т. д. Летопись неоднократно подчеркивала, что у язычников, наоборот, не было института такой широкой и действенной защиты общества.

Еще одна философская идея «Повести…», связанная с принятием христианства: о том, что у Русской земли теперь есть верховный судья. Крупные общенародные несчастья побуждали летописцев искать не ответственного за ошибки, а наказующего за грехи.

Например, объяснение большого нападения половцев на Русь в 1068 году: «Земли же согрешивши которей любо, казнить богъ смертью, ли гладомъ, ли наведеньемъ поганыхъ, ли ведромъ, ли гусеницею, ли инеми казньми…

1. »Памятники литературы Древней Руси: XI – начало XII века». Текст летописи подготовил О. В. Творогов, М., 1978. Орфография памятников здесь и далее упрощена.[↩]
2. О мировом историческом кругозоре создателей «Повести временных лет» см.: Д. С. Лихачев, Избранные работы в трех томах, т. 2, Л., 1987; А. М. Панченко, Эстетические аспекты христианизации Руси. – «Русская литература», 1988, N 1. О христианской философии истории см.: А. Я. Гуревич, Категории средневековой культуры, М., 1984. О языческом мировоззрении см.: Б. А. Рыбаков, Язычество древних славян, М., 1981; его же: Язычество Древней Руси, М., 1987.[↩]