Корни, побеги, плоды…: Мандельштамовские дни в Варшаве

Корни, побеги, плоды…: Мандельштамовские дни в Варшаве. В 2 ч. / Сост. П. М. Нерлер, А. Поморский, И. З. Сурат. М.: РГГУ, 2014. 306 с.

Внешним основанием для синтеза усилий польских и отечественных ученых не только при проведении конференции, но и при подготовке названного выше двухтомного издания, в котором представлен современный опыт понимания поэта, истоков и особенностей его творчества, послужили два биографических факта: Осип Мандельштам появился на свет 3/15 января 1891 года в Варшаве и с 21 декабря 1914-го по 5 января 1915 года работал в столице Польши санитаром. Однако благодаря многим переводам, в том числе прижизненным, почтительному и стойкому интересу поляков к Мандельштаму, их исследованиям, посмертная судьба поэта, как поясняют материалы научного сборника, вбирает в себя немало историко-литературных событий и сведений, указывающих на взаимодействие и взаимообогащение польской и русской культур по линии изучения как биографии, так и поэтики Мандельштама.

В предисловии к изданию составители отмечают: «Польша с ее историческим опытом как никакая другая страна была готова к восприятию Мандельштама, в Польше он оказался своим поэтом» (с. 6). И в первом томе это определение особенно ярко иллюстрируют и подтверждают два первых раздела: они включают в себя посвященные Мандельштаму стихотворения семи польских авторов («Польский венок Мандельштаму»), а также биографические и текстологические материалы («Осип Мандельштам в Польше»).

Произведения польских поэтов даны на языке оригинала и в переводе. Причем открывающее издание восьмистрочное стихотворение Артура Мендзыжецкого представлено сразу в трех русских версиях, и даже у читателя, не владеющего языком первоисточника, появляется возможность оценить смысловые и мелодические интерпретации. Приведем в качестве примера 3-ю и 4-ю строки из каждого русскоязычного варианта: «Обезумевший едет Святой Осип / В край кромешный немилосердный» (в переводе В. Британишского); «Страстотерпец российский — Осип… / Даль земная — немилосердна» (в переводе Е. Рашковского); «Обезумевший и святый едет Осип / Нескончаемость пред ним немилосердна» (в переводе Н. Горбаневской).

Обстоятельства недолгого пребывания Мандельштама в Варшаве в декабре 1914 года и причины возникновения в его стихах польской темы подробно рассмотрены в статье Виктора Драницына, Павла Нерлера: авторы опираются не только на редкие факты и дневниковые свидетельства участников военных действий, но и выстраивают обзор всех версий, позволяющих раскрыть позднее переосмысление Мандельштамом своего польского вояжа. А для Петра Мицнера, оценивающего начальный этап освоения поэзии Мандельштама в Польше (1925-1947), очевидно значение в данном процессе двух фигур: лично знавшего поэта по Петербугскому университету Кароля Виктора Заводзиньского и профессионального полицейского Генрика Варденского, который первым перевел и поместил в своей книге политическое стихотворение Мандельштама «Polaci!». Характер проблем, с которыми столкнулись последующие польские переводчики и почитатели поэта, бывавшие в редакции газет «За свободу!» и «Молва», а также на квартире Д. Философова, П. Мицнер связывает не только с политическим ограничением, цензурой или малым количеством самих произведений, попадавших в Польшу из Советского Союза нелегальным путем. Согласно предположению автора, польская поэзия в довоенное время «не располагала языком, пригодным для перевода мандельштамовского стиха». Такая мысль может послужить в дальнейшем отправной точкой филологического анализа самой польской поэзии за указанный период, а также тех 14 стихотворений Мандельштама, которые все же были тогда переведены.

Адам Поморский в свою очередь, подчеркивая ту роль в приобщении к Мандельштаму, которую сыграл польско-русский литературный салон «Домик в Коломне», созданный в Варшаве Д. Философовым, указывает и на то, что смелые попытки ввести имя запрещенного на родине поэта в различные польские издания были осуществлены Северином Полляком. Именно этот популяризатор русской литературы в Польше послевоенного времени на провокационной встрече с членами ЦК ССП в Москве сумел парировать вопрос-обвинение: «Кого вы там печатаете? Какая-то Цветаева, какой-то Мандельштам; а где же мы?» (с. 66).

Две заключительные статьи второго раздела о переводчике и исследователе текстов Мандельштама профессоре Рышарде Пшибыльском (Ивона Смолька) и о причастности еще социалистической Польши в начале 1980-х годов к мандельштамовскому «тамиздату» (Анн Фэвр-Дюпэгр) также являются ярким подтверждением того, что в своем движении к Мандельштаму польская общественность и польское литературоведение во многом служили примером для советской интеллигенции, действовали и на опережение, и на подготовку тех культурных процессов, которые начались в эпоху перестройки. Заметим, что топонимический вклад Польши в дело сохранения памяти о поэте тоже опередил отечественный: в мае 2012 года на территории Варшавского университета была открыта первая в мире улица Мандельштама.

Биографический раздел, замыкающий первый том издания, отличается меньшим количеством внутренних тематических перекличек. В статьях содержатся сведения о возможных родственниках поэта по материнской линии, о людях, вошедших на короткое время в его окружение или повлиявших на его судьбу, о периоде сотрудничества Мандельштама с ленинградской «Красной газетой» (1925-1929), о публикациях в эти же годы его произведений в киевских изданиях и упоминаниях о нем в киевской прессе.

Наиболее значительными представляются здесь два исследования: «Об одном фрагменте в «Шуме времени» О. Э. Мандельштама» (М. Сальман) и «М. Булгаков и О. Мандельштам: материалы к теме» (М. Чудакова). Они решают задачи не только историко-биографического плана. Анализ разрозненных свидетельств об участии поэта в октябре 1907 года в конспиративном заседании эсеровского ЦК, а также знание политических реалий времени позволяют М. Сальман прийти к убеждению, что Мандельштам все же не был членом партии социалистов-революционеров, не ездил в Выборг, чтобы «проситься в террористы», а фрагмент о Райоволе в «Шуме времени» не имеет буквального биографического значения. Особая художественная функция эпизода прозаической книги выявляется на фоне широкого контекста, включающего размышления Мандельштама о русской истории, «народническо-интелллигентской» эпохе; итогом изучения становится определение того принципа мемуарной поэтики, согласно которому собственно биография сходит на нет, замещаясь отражением истории и человека друг в друге.

Набор потенциальных научных тем содержится в комментариях М. Чудаковой, настолько разнообразны выявленные ею параллели, переклички и антитезы в судьбах и творческих устремлениях Булгакова и Мандельштама. Во вступлении содержится методологический ключ к пониманию причин совпадений и различий двух современников одной эпохи. Естественный в такой ситуации акцент на очерковых и мемуарно-повествовательных произведениях Мандельштама («Киев», «Четвертая проза») и развертывание сопоставительных рядов не отменяют размышлений автора статьи об индивидуальных чертах поэта, ставшего, по версии Б. Гаспарова, одним из прототипов главного героя в романе «Мастер и Маргарита». Данная версия корректируется М. Чудаковой за счет точной хронологии, вбирающей биографические факты и обстоятельства окончательного определения Булгаковым заглавия для своего романа. Исследование в целом, при всех его автономных особенностях, становится прологом и к размещенной в следующем томе работе С. Соловьева, которая посвящена анализу воздействия образа и судьбы Мандельштама на В. Шаламова.

Второй том издания подчиняется уже более специфическому намерению составителей: его разделы «Штудии» и «Рефлексии» включают статьи по проблемам текстологии и поэтики, а также материалы о восприятии Мандельштама в русской культуре. Исследования охватывают большой корпус важнейших для понимания поэта стихотворений: от первого, опубликованного в 1910 году «Медлительнее спешный улей…» (в статье С. Василенко), до последнего, написанного 4 мая 1937 года и имеющего условно-редакторское название «Стихи к Н. Штемпель» (в статье И. Сурат). Определения авторских вариантов строк, впоследствии искаженных опечатками при переизданиях и публикациях поэтических произведений, систематизация и оценка ранних отзывов критиков на Мандельштама как представителя акмеизма (О. Лекманов), а также интертекстуальные смыслы, выявленные работами Р. Тименчика, Л. Пановой, А. Жолковского, Г. Киршбаума и других авторов, позволяют увидеть сложность и интенсивность художественной эволюции поэта. Содержание реконструированного по записям участников вечера памяти Мандельштама в МГУ в 1965 году (П. Нерлер) напоминает об аналогичном отношении к поэту в послевоенной Польше, что придает материалам обеих частей сборника новую целостность.

Важнейшую концептуальную и композиционную роль в научном издании играют две статьи второго тома: «»Одно широкое и братское лазорье»: Осип Мандельштам — поэт европейского единства» (В. Микушевич) и «Цикады и осы: заметки из практики стихотворца» (Н. Горбаневская) — именно в них литературоведческий анализ объясняет неизбежность дискуссионного характера читательских, художественных и научных рефлексий по отношению к Мандельштаму в XX — начале XXI веков.

Двухтомное издание «Корни, побеги, плоды…» — это одновременно и обобщение научных изысканий в области мандельштамоведения и определение новых путей и подходов к изучению всего, что связано с творчеством и судьбой поэта, с той «ценностей незыблемой скалой», которую создал Осип Мандельштам «над скучными ошибками веков».

Елена ТИТОВА

Вологодский государственный университет