Контуры взаимодействия

«История советской многонациональной литературы» – труд поистине уникальный. Уникальный уже по самой сложности и масштабности решаемых в нем задач.

Перед нашими глазами развертывается более чем полувековой путь литератур народов СССР. Путь, начавшийся, как известно, с разных рубежей и характеризующийся последовательным, неуклонным движением к сегодняшним высотам социалистического реализма.

Нынешнее единство, сближение литератур – и это прекрасно прослежено в «Истории» – вовсе не означает какой бы то ни было идейно-эстетической нивелировки, утраты самобытности. Нет, современный эстетический уровень литератур народов СССР достигнут на основе интенсивного развития передовых национальных художественных традиций, органического обогащения их интернациональным опытом зрелого реалистического искусства.

В постановке проблемы взаимосвязи и взаимодействия литератур – а она по праву занимает одно из центральных мест в исследовании – его авторы исходят из глубоких и точных методологических предпосылок. «Повсеместно происходит весьма интенсивный процесс утверждения интернационального сознания, без которого немыслимо движение вперед, – пишет в главе «Художественные искания современной литературы» З. Османова. – В связи с этим преодолевается известная автономность национального сознания, национального художественного мышления. Это процесс диалектически сложный, ибо при этом национальные художественные традиции занимают все большее место в исторически обусловленном движении советских литератур, в их взаимодействии и взаимообогащении» (V, 59).

С таким рассуждением нельзя не согласиться, ибо оно верно передает самую диалектику движения. Действительно, в наше время, как никогда прежде, наблюдается стремление к эффективному использованию всего лучшего, подлинно прогрессивного, что накоплено каждой литературой. Речь идет о возрождении – разумеется, в ином качестве – традиционных форм поэтики, о возросшем внимании к сокровищам фольклора, о более творческом освоении классического наследия и о многом другом.

Я мог бы сослаться на повесть Ч. Айтматова «Белый пароход», где древние мифы и предания получили вторую жизнь, будучи естественно вовлеченными в атмосферу раздумий о современности. Или другой пример – роман М. Слуцкиса «Чужие страсти». Пример, может быть, несколько неожиданный, ибо имя Слуцкиса всегда ассоциируется с новизной. Так и в этом романе прежде всего обращаешь внимание на такие черты, как изощренный психологизм, попытки проникнуть в тайники подсознания, постоянные перебивки временных планов. Но за всем этим – прочное ощущение традиции. «Чужие страсти» не случайно заставляют нас вспомнить о таком классическом произведении литовской прозы, как «Дяди и тетки» Вайжгантаса. Именно в сопоставлении с этим произведением, в котором основное место также занимают образы батраков, ясно открывается движение времени, эволюция национального характера. А разве не примечательна тенденция нынешней русской прозы – все усиливающийся интерес к опыту Толстого, Достоевского, Горького?

Освоение классического наследия есть непрерывный и постоянно углубляющийся процесс. И чем более развита литература, тем успешнее использует она свое национальное художественное достояние. Не потому ли для наших среднеазиатских литератур все более живым, непосредственно действующим фактором становится поэзия Навои и Хафиза, Абая и Хамзы? Не потому ли белорусские писатели извлекают все новые и новые уроки из творчества Коласа, Купалы, Богдановича? В недавно опубликованной книге А. Адамовича «Горизонты белорусской прозы» глава о традициях Л. Толстого в литературе поставлена в ряд с главами о значении романов К. Чорного и «Новой земли» Я.