Комплексная мистификация

Передо мной книга: «Кто есть кто в литературе ужаса и фантазии», Лондон, 1977. Составитель – Майк Эшли. На первый взгляд – обычное справочное издание: краткие биографии 400 самых разных писателей из разных стран и разных эпох, начиная с XVIII века и до нашего времени. И составлен сборник вполне традиционно: статьи следуют друг за дружкой в строгом алфавитном порядке.

Но именно поэтому и бросилась мне в глаза одна примечательная деталь, вызвавшая у меня сначала повышенный интерес к справочнику Эшли, а потом и желание написать эту статью. Вот что я увидел на одной странице. Вслед за краткой биографией английского беллетриста XVIII столетия Хораса Уолпола, одного из основоположников готического жанра, автора знаменитого романа «Замок Отранто», идет заметка о Хью Уолполе, гражданине нашего века, далеком потомке Хораса и тоже авторе (хоть и далеко не столь знаменитом) таинственных и зловещих историй о призраках.

И вот я подумал: чем объясняется эта семейная преемственность, чем вообще объясняется устойчивая традиция ужаса и кошмара в современной западной литературе и искусстве?

«Дело» Уолполов – всего лишь один из многих примеров этой традиции. В справочнике Эшли можно и не такое найти. В конце прошлого века англичанин Врэм Стокер написал «Дракулу» – роман о вампирах. Так был подан сигнал к вампирному буму в литературе. Но вскоре кровопийцы надоели читателям. И писатели поняли – хватит. И начали приканчивать упырей испытанным народным средством – деревянным колышком в сердце.

Но выяснилось – мерзкие вампиры все-таки бессмертны. Доказал это американец Роберт Лори, поставивший в 70-е годы на книжный рынок бестселлер «Дракула возвращается». За первой книжкой посыпались: «Рука Дракулы», «Брат Дракулы», «Ученик Дракулы» и т. д. У Лори мгновенно обнаружились последователи. Снова книжный вампирный бум. И не только книжный, но и кинематографический. В прошлом году на экраны западных стран вышел фильм немецкого режиссера Вернера Херцога «Носферату». Постановщик не скрывает, что заимствовал сюжетную канву и образы из знаменитой киноленты Фридриха Мурнау «Носферату» («Симфония ужаса») выпуска 1922 года. (Кстати, в основе сценария этого фильма лежал все тот же роман Стокера.) Разумеется, новая версия «Носферату» не во всем повторяет старую, и об этом еще пойдет речь впереди, но сейчас важно другое: на рынок коммерческого искусства выбрасывается все больше и больше книг о дьяволах, фильмов о вампирах, телепередач об инопланетянах, соединяющих в себе признаки дьяволов и вампиров… Словом, художественное производство кошмаров и ужасов работает на полную мощность. Оно успешно конкурирует с научной фантастикой – этим баловнем литературы послевоенного периода.

Свидетельство тому не только справочник Эшли. Он капля в море современной инфернальной фантастики и литературы о ней. Гораздо большее впечатление производят издания, подобные восьмитомной «Большой антологии фантастической литературы». Каждый том отведен какой-нибудь одной сверхъестественной особи: призракам, чертям, оборотням и т. д. Собрано, как утверждают составители, все лучшее, что было написано о сказочной нечисти за последние три века.

Казалось бы, кому интересно читать об этих примелькавшихся за столько времени страшилищах? Неужели можно сравнивать бесов и ведьм с антигероями научной фантастики, порожденными изощреннейшим творческим воображением? И вполне закономерен вопрос, который сам себе задает один из рецензентов мистического восьмитомника: «Не является ли эта антология посмертным изданием, похоронами фантастики по первому разряду?» И тут же отвечает: «Нет, речь скорее идет о пышных ритуальных похоронах бессмертного существа, которое рано или поздно восстанет из мертвых» ¹.

Уже восстало, ожило и процветает. Только почему? Кто обрызгал страховидный труп живой водой? Это я и хочу выяснить.

Теперь дело за методом. Какой метод исследования выбрать? Больно уж сложное, многоаспектное, комплексное явление – эта мистика. Комплексное… Метод сам собой напрашивается – комплексный. Говорят, будто он чрезвычайно перспективен. Вот я и решил придумать свой, так сказать, «карманный» комплексный метод. Пусть войдут в мою синтетическую артель герои моей статьи: авторы демонических сюжетов, социологи, литературоведы, психиатры и вдобавок мистификаторы, шаромыжники, ловко спекулирующие на суеверии и простодушии своих сограждан (много таких развелось на Западе за последнее время). Не хочу особенно окрылять себя надеждой, но кто знает: быть может, они помогут мне разобраться в комплексной природе художественной чертовщины.

ДЕМОНИЧЕСКИЙ ЖАНР

Прежде всего необходимо выяснить, что же такое литература ужаса и кошмара, или, как ее еще называют, «фантастическая литература»? Каковы ее функции и особенности?

Для этого пока что можно вполне обойтись без групповых усилий. Известный французский литературовед Цветан Тодоров не причисляет себя к сторонникам комплексного метода и тем не менее предлагает в своей книге «Введение в фантастическую литературу» оригинальное определение фантастического. В качестве примера Тодоров берет роман французского писателя-мистика XVIII века Жака Казота «Влюбленный дьявол». Главный герой женат на особе, которая на поверку оказывается дьяволицей. Супруг, скептик и материалист по убеждениям, верит и одновременно не верит своей подруге, которая, надо отдать ей должное, чистосердечно признается в своей принадлежности к адскому племени. Раньше он начисто отрицал существование бога, дьявола, всяческой нечисти, а теперь выяснилось, что зря. Несчастный мучается и гадает: сон это или явь, грежу я или чувствую?

В этой психологической головоломке, в этом колебании и заключено, по мнению Тодорова, ядро фантастического. «В мире, в котором мы живем, – замечает он, – и в котором, как нам известно, нет дьяволов, сильфид, вампиров, происходит вдруг событие, которое невозможно объяснить с помощью известных нам законов. Тот, кто становится свидетелем этого события, должен выбрать одно из двух возможных решений: или это иллюзия, игра воображения и (физические. – В. М.) законы остаются незыблемыми; или событие действительно имеет место, является интеграционным элементом реальности, но в таком случае эта реальность управляется законами, неизвестными нам» ². Читатель, подобно герою «Влюбленного дьявола», должен под воздействием фантастического текста колебаться, сомневаться в подлинности окружающего мира: «Фантастическое основывается на колебании читателя, который идентифицирует себя с главным персонажем – относительно природы того или иного странного события» ³.

Но возникает вопрос: а разве может колебаться таким вот образом современный читатель, человек сегодняшнего донельзя рационального общества? Разве могут волновать его мистические сюжеты? Оказывается, да – могут. Тут я ссылаюсь на исследование, проведенное двумя американскими священниками-социологами (внимание: это уже по части комплексности!) Эндрю Грили и Уильямом Маккриди. Они решили выяснить, до какой степени дошло «заражение» их сограждан мистическими настроениями. Результаты социологического анализа потрясают: в среднем четверо из десяти американцев были в течение своей жизни свидетелями чуда, таинственных потусторонних явлений. Одному привиделся ангел, другому – черт, третьему – призрак, закутанный в простыню, четвертому – летающее блюдце с инопланетянином. Словом, каждый четвертый американец, если верить социологам, – мистик. А мистик – это «неврастеник», «псих в начальной стадии», «не способный идентифицировать себя с реальным миром и потому бегущий в мир собственного изобретения» ⁴.

Для такого индивида фантастическая литература – целебный бальзам. Она, как выразился составитель «Большой антологии фантастической литературы» Жак Гуамар, «примиряет современного цивилизованного человека с его воображением, его подсознательным» ⁵.

Но зачем искать человеку забвения в адской фантастике? Что заставляет его добиваться общения с демонами и вампирами? Ответ на этот вопрос дали в свое время основоположники научного коммунизма: издавна (и по сей день) высшие классы насаждали (и насаждают) в эксплуататорском обществе «множество средневековых традиций, религию… суеверие, спиритизм, – словом, всю эту чепуху, которая непосредственно не мешала коммерческим делам, а сейчас весьма пригодна для оглупления масс» ⁶.

Заметную роль в системе такого массового оглупления буржуазная идеология отводит фантастической литературе и искусству. Им доверяется особая функция: оглупляющего развлечения или развлекательного оглупления – смысл один и тот же.

В книге Тодорова немало интересных наблюдений, находок, оценок. Только сдается мне – он ошибается в своем определении социальной функции фантастической литературы. Дескать, сводится она к следующему: образными средствами этой литературы пользуются для описания тех явлений окружающей действительности, которые почему-либо неудобно изображать реалистически. «Функция сверхъестественного, – уточняет Тодоров, – заключается в том, чтобы сделать текст безупречным с точки зрения закона, и даже обойти его» ⁷. Какой это закон? Тот, на который опирается литературная цензура. В некоторых западных странах писателю юридически запрещено касаться определенных тем: некрофилии, коллективной любви, гомосексуализма… Вот литераторы и подставляли в таких случаях эпизоды Шабашей, вампирного кровопускания, дьявольской одержимости. Кроме внешней, казенной цензуры, есть еще цензура «внутренняя». Она гнездится в коре головного мозга каждого автора, бдительно следит за полетами его фантазии, не дает слишком далеко залетать.

Итак, если верить Тодорову, фантастическая литература есть средство своеобразного обхода общественных табу, эзопов язык, с помощью которого писатель выражает затаенные в глубинных сферах его души звериные инстинкты, маскирует различного рода явления, позорящие, по мнению государственной цензуры, род человеческий, уподобляющие его стаду четвероногих скотов.

Возможно, рассуждения эти вполне справедливы по отношению к литературной практике двух предшествующих столетий, когда действительно откровенно эротические темы находились под запретом. Но сегодня подобные запреты существуют только на бумаге. Никто не обращает на них серьезного внимания. Эротики в современной западной литературе, в том числе фантастической, хоть отбавляй. Да и сам Тодоров это признает: «Приход психоанализа уничтожил табу» ⁸.

И тут французский ученый, чувствуя, вероятно, насколько шатко его определение социальной функции фантастики, неожиданно заявляет: «Психоанализ заменил и даже сделал бесполезной фантастическую литературу. Сегодня не нужно звать на помощь дьявола, чтобы выразить нестерпимое сексуальное желание, или вампиров, чтобы изобразить патологическое влечение к трупам» ⁹.

Но фантастическая литература существует. И психоанализ никакого заметного урона ей не нанес, наоборот – «обогатил». Дьяволы и вампиры по-хозяйски обосновались в мире прекрасного и вытворяют там самые фантастические безобразия.

КОМПЛЕКС ДЬЯВОЛА

Сравнительно недавно в США был издан сборник повестей под названием «Залог дьявола: одержимость и экзорсизм пяти ныне здравствующих американцев». Сюжеты этих страшных, жестоких, но в конце концов «душеочистительных» историй (заимствованных, как уверяет читателя автор Малачи Мартин, прямо из жизни) объединены образом нахального и похотливого дьявола. На какие только трюки он не идет, чтобы помешать хорошим людям жить чисто и благопристойно. Марианна, сугубо положительная девица, студентка католического колледжа, вступает по неопытности и наивности в разнузданную любовную связь с дьяволом. Козлоногий совращает смирного и обаятельного священника, любителя живописи и поэзии. Ничто, никакие соображения гуманности не останавливают сатану: он забирается внутрь женоподобного парня Ричарда в момент сложной транссексуальной операции, которая должна была, по замыслу врачей, закончиться превращением пациента в нежную девушку Розу. Но у нечистого свои планы: он хочет соорудить в одной телесной оболочке два начала – мужское и женское, переплюнув таким образом господа бога.

Героиня романа другого американского писателя – Грэхема Мастертона «Производитель ужасов» замечает быстро развивающуюся на теле опухоль. Она, понятно, в панике: рак, смерть! Но в одни прекрасный день дынеобразная опухоль лопается, и выскакивает оттуда маленький демон в костюмчике индейского вождя, с луком и томагавком. Он явился в мир, чтобы отомстить белым, поработившим вольных детей прерий. Что и говорить, цель благородная. Но чаще всего литературный лукавый, забираясь в человека, одержим нехорошими намерениями.

Проникновение в человеческое нутро – не столько любимая метода дьявола, сколько испытанный прием писателей-фантастов, особенно современных. Французский беллетрист Ж. Буке говорит об этом приеме как главном «правиле игры», «алгебре», выражающей «концепцию фантастического» ¹⁰.

Не только ее. Дьявол внутри нас – излюбленная уловка буржуазной пропаганды. Она списывает на лукавого всевозможные общественные неурядицы и теневые стороны. И если литература помогает в этом пропаганде, то вот она – функция оглупления. Изящная (а вернее сказать – неизящная) словесность становится разносчиком суеверия и мистики.

Очень может быть, что именно такими бестселлерами пичкали западногерманские священники-изуверы Ренц и Альт двадцатитрехлетнюю Аннелизе Михель, прежде чем приступили к изгнанию из нее целого скопища чертей¹¹. Аннелизе страдала эпилепсией. Не помогали никакие врачебные процедуры. Суеверные родители девушки отправились за советом к попам. Те быстро сообразили, в чем дело: дочка ваша одержима дьяволом, но ничего страшного: сеансов сто экзорсизма – и она поправится. И началось… До сотого сеанса бедняжка недотянула: умерла на семьдесят втором по причине нервного истощения. Полиция вынуждена была начать расследование. Но святые отцы оказались хорошо подготовленными. Каждый сеанс они предусмотрительно записывали на магнитофонную ленту. И когда парочку бобин прокрутили прямо на судебном заседании, все были потрясены: «Священник. Выйди из этой девушки и никогда в нее не возвращайся! Аннелизе. Заткнись, свинья поганая, никуда я не уйду! Священник. Почему ты забрался в Аннелизе? Аннелизе. Потому что она проклята». Экзорсист Ренц заявил на суде, что на основании бесед с дьяволом (говорившим, кстати сказать, басом) он пришел к выводу: в девушку забралось шесть демонов, среди них Люцифер и Гитлер. Когда записи прослушали психиатры, они в один голос признали: девица находилась в состоянии тягчайшей истерии (вот откуда изменившийся голос), а сеансы изгнания нечистого это состояние усугубили. Результат – смерть. И произошло это наяву, а не на страницах демонического романа.

Впрочем, не совсем правильно обвинять в моде на экзорсизм фантастическую литературу как единственный канал суеверия и мистики. Сегодня (как и несколько лет назад, когда вышел фильм Уильяма Фридкина «Экзорсист», поставленный по одноименному роману Уильяма Блэтти) западные средства массовых коммуникаций, и кинематограф прежде всего, обыгрывают инфернальные приключения.

На прошлогоднем кинофестивале фантастических фильмов в Аворьязе (Франция) первую премию получила картина англичанина Ричарда Лонкрэйна «Адский круг». Кошмарные события происходят в викторианской Англии. Критики посчитали, что режиссер строго придерживается уолполовской традиции. Молодая дама по имени Джулия убегает от мужа. По его вине умерла их единственная дочь. Беглянка находит пристанище в мрачном, готической архитектуры доме – идеальном месте для привидений. Вскоре посещает ее очаровательная маленькая девочка, одного возраста с покойной дочерью. На самом деле милый ребеночек – дьявол. Он порабощает Джулию, жестоко измывается над ней.

В современной фантастической литературе и искусстве нечистый частенько напяливает на себя невинную детскую оболочку. Это существо- ребенок во плоти и дьявол в душе – особенно Чудовищно. Американский психиатр Джеймс Гордон отмечает, что «за последние три года… дети стали эмиссарами смерти и разрушения. Книги о малютках, произведенных машинами и одержимых дьяволом, об ужасных юных убийцах и их жертвах заполняют прилавки супермаркетов, аптек, газетных киосков и воображение миллионов читателей» ¹².

Раньше со светлым образом дитяти ассоциировались понятия чистоты, доброты, искренности. Теперь душа ребенка стала вместилищем злобы, зависти, коварства, жестокости. Появились девочки – хладнокровные убийцы, мальчики – злобные демоны. Они уничтожают взрослых, поджигают дома, насилуют близких… Страх и отчаяние несут людям литературные отпрыски дьявола. «Не будучи интеллектуально серьезными или художественно интересными, – пишет Гордон, – эти бестселлеры о злобных и демонических детях являются тем не менее культурным феноменом» ¹³. Они отражают «новые» отношения взрослых к подрастающему поколению. На смену фетишу малютки пришел страх перед таинственными и тёмными силами, заключенными в юной душе. Книги о дьяволятах – своеобразные карикатуры на современные детей. Но кроме того, они предвещают разрушительные обстоятельства, к которым может привести стремление молодежи к независимости и сексуальной свободе. И нет, полагает Гордон, ничего удивительного в появлении таких персонажей: обильные всходы дала пресловутая контркультура.

То, что Гордон называет резкое увеличение тиражей детских демонических книг «культурным феноменом», – бесспорно. Добавлю от себя: заметным социально-культурным феноменом – страхом перед будущим: «Мы порабощены нашими детьми… будущее, которое они несут, – мрачно и вне нашего контроля» ¹⁴. Вот только главная ответственность за ужас перед завтрашним днем лежит не на «детях» (я имею в виду так называемую «непутевую молодежь» – рядовых контркультуры), а на «родителях», выпустивших своих наследников в изначально жестокое общество, объятое скепсисом, сомнением, страхом.

1. »Fiction», 1978, N 289, p. 163. [↩]
2. T. Todorov, Introduction a la litterature fantastique, P. 1970, p. 29.[↩]
3. Ibidem, p. 165.[↩]
4. «The New York Times Magazine», 26 January, 1975, p. 15.[↩]
5. »Fiction», 1978, N 289, p. 164. [↩]
6. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 36, стр. 490.[↩]
7. T. Todorov, op. cit., p. 167.[↩]
8. Ibidem, p. 168 – 169.[↩]
9. Ibidem, p. 169.[↩]
10. »Fiction», 1978, N 289, p. 189. [↩]
11. »Time», 8 May 1978, p. 12. [↩]
12. «The New York Times Book Review», 11 September 1977, p. 3.[↩]
13. Ibidem, p. 52.[↩]
14. Ibidem, p. 53.[↩]