Комментарии к поэзии Шевченко
Ю. О. Iвакiн, Коментар до «Кобзаря» Шевчевка (Поезiя до заслання), «Наукова думка», Киïв, 1964, 370 стр.; Ю. О. Iвакiн, Коментар до «Кобзаря» Шевченка (Поезiя 1841 – 1861 рр.), «Наукова думка», Киïв, 1968, 405 стр.
Работы Ю. Ивакина в области шевченковедения разнообразны и оригинальны по замыслу и исполнению. Синтетическое исследование сатиры великого украинского поэта во всем многообразии ее форм и связей с литературой XIX века. Сборник литературоведческих эссе, посвященных частным, но очень существенным проблемам стиля политической поэзии Шевченко. «Заметки шевченковеда», периодически (начиная с 1965 года) появляющиеся в журнале «Радянське Літературознавство». В «Заметках» Ю. Ивакин делится мыслями о тексте «Кобзаря», предлагает свои гипотезы относительно того или иного образа, неясного места, полемизирует со своими предшественниками. Заметки эти тесно связаны с «Комментарием к «Кобзарю» Шевченко».
Жанр широкого научно-критического и культурно-исторического комментария, очевидно, особенно близок исследовательским интересам Ю. Ивакина. Рецензируемые книги – своеобразное явление в нашей науке о литературе. Известны обстоятельные литературные комментарии к отдельным произведениям, научные комментарии прикладного характера. «Комментарий» Ю. Ивакина – не строго академический, ограниченный традиционными рамками, и не чисто фактографический. Автор предлагает свои концепции творчества Шевченко, его наблюдения нередко представляют общетеоретический интерес. Лучшие страницы работы дают целостное представление о том или ином произведении Шевченко, взятом в разных «измерениях» – эстетическом, историческом, биографическом, психологическом и т. д.
«Комментарий» Ю. Ивакина, бесспорно, субъективен, избирателен. (Об этом уже писали в рецензиях на его первую часть, вышедшую четыре года тому назад.) Не всегда можно согласиться с тем, что автор обстоятельно рассматривает именно это, а не другое стихотворение. Некоторые из тех произведений, которые он опустил, требуют, на наш взгляд, исторического и реального комментария («Княжна»). Нелишне было бы проследить реальный прототип и адресат стихотворения «Не кидай матерi» или прокомментировать, наряду с другими автобиографическими стихотворениями, «Менi тринадцятий минало». Или, например, маленький шедевр «На великдень на соломi»: ведь необъяснимая «колдовская» сила и эмоциональная выразительность шевченковской простоты, шевченковской естественности, бесспорно, требует внимания исследователя.
Автор комментария не всегда последователен при характеристике некоторых явлений в «Кобзаре». Это касается, в частности, фольклорных параллелей. В одних случаях фольклорные источники приводятся («Ой, крикнули сiрi гуси»), в других случаях автор не дает их («Ой, одна я, одна», «Ой, три шляхи широкii», «Коло гаю в чистiм полi», «Тiтарiвна», «Ой, я свого чоловiка» и т. д.). Комментируя «Ой, не п’ються пива´-меди´», интересно было бы не просто отметить, что стихотворение написано в духе чумацких песен, но и показать ту фольклорную первооснову, на которой возникает индивидуальный шевченковский вариант народной песни. Ведь материал для таких параллелей очень широкий и очень значительный.
Однако если считать, что в субъективности – известная слабость «Комментария», то с таким же правом можно сказать, что в субъективности – и сила его, оставляющая впечатление непосредственности и живости восприятия поэтического текста и отнюдь не мешающая разностороннему комплексному подходу к тому или иному произведению Шевченко. Отдельные аналитические размышления дисциплинируются мыслью комментатора, человека эрудированного, с ярко выраженным эстетическим вкусом, со своими научными и художественными страстями и пристрастиями, которых он не скрывает. Это превращает комментарий из сухого, чисто академического акта в живой человеческий документ, порождает желание думать вместе с автором, возражать ему или, наоборот, решительно соглашаться с ним, – одним словом, помогает нам прочесть «Кобзаря» более вдумчиво и осмысленно.
Наиболее ценным в книге Ю. Ивакина является исторический и реальный комментарий к поэзии Шевченко: события, давшие толчок замыслам поэта, круг его чтения, идейная атмосфера эпохи. Широкое сопоставление творчества с разнообразнейшими источниками, которые формировали взгляды поэта и послужили материалом для тех или иных конкретных деталей, характеристик, оценок, много дает для понимания психологии творчества поэта, его художественных принципов, принципов отбора и обобщения. Сквозь магический кристалл поэзии Шевченко яснее видится и эпоха, которую отделяет от нас более столетия. Эпоха, целенаправленно осмысленная гениальным поэтом и непримиримым борцом с гнетом самодержавия.
Комментатор исследует реальную почву поэтического образа, показывает, как «злоба дня» перерастает в поэзию. На фоне такого комментария хорошо знакомые художественные формулы Шевченко становятся особенно полновесными, особенно конкретными при всей своей обобщенности. Каждая «мелочь» приобретает далеко не мелочное значение. В общем символическом плане смысл шевченковского «плести кнуты узловатые» из поэмы «Кавказ» понятен и без комментариев. Но насколько этот общий план приближается к нам после такого частного замечания комментатора: «Интересно, что в год написания «Кавказа» (1845) наказание кнутом по желанию Николая I было заменено наказанием плетьми. Кстати, слова «плести кнуты узловатые» показывают, что Шевченко имел в виду именно плеть (в отличие от кнута, они составлялись из отдельных ремней и имели узлы)».
Говоря об источниках творчества Шевченко, Ю. Ивакин не абсолютизирует ни одного из них, наоборот, показывает их во всем многообразии и взаимодействии, не спешит с окончательными выводами относительно конкретных заимствований Шевченко, а вводит читателя в литературную атмосферу эпохи, насыщенную мотивами и темами, которые «прорастают» и в творчестве Шевченко. Соотносит литературные параллели с жизненными впечатлениями поэта, а это избавляет от компаративистских крайностей. Так трактуется, в частности, тема Катерины, этот сквозной мотив творчества Шевченко, всю жизнь мучивший поэта, «как гвоздь, в сердце вбитый».
Чрезвычайно интересно и увлекательно прокомментированы сатирические характеристики Шевченко – политического поэта. Перед нами проходят «родословные» таких сатирических формул Шевченко, как «Кирпа-Гнучковиенко-въ», «сам бог у нас», «от молдаванина до фіна на всіх язиках все мовчить, бо благоденствуе», «смітничок Миколи», «благосклонні пробивали» и т. д. Документально, самим художественным материалом подтверждается политическая и художественная ориентация поэта, его солидарность с передовыми идеями эпохи, его любовь и ненависть.
Комментатора подстерегала опасность односторонности: он мог увлечься и сосредоточить все свое внимание на фактографической стороне и пренебречь законами творчества, вымысла, обобщения. Ю. Ивакин счастливо избежал этой опасности. Чувствуя поэзию реального факта, он всегда помнит о своеобразии художественной логики, художественной правды.
Анализируя «Неофитов», исследователь выделяет детали, которые роднят шевченковского Нерона, с одной стороны, с его историческим прототипом, а с другой – с личностью Николая I, и мы видим, как при помощи художественного «монтажа» создается обобщенный образ самодержца. В стихотворении «Заступила чорна хмара» Ю. Ивакин не ищет портрета исторического Дорошенко. Ведь главное здесь – сила сосредоточенного в образе лирического чувства. Исторические события и люди часто выступают у Шевченко носителями злободневных, современных ему идей и страстей, и такая «модернизация» вполне оправдана замыслами поэта. Нельзя забывать также, что прошлое Украины всегда было для Шевченко источником ярчайших эстетических впечатлений. Эстетизация (то, что Н. Зеров называл «чисто эстетической влюбленностью в колорит прошлого») тут часто господствует над объективно-историческим анализом. Такое эстетическое восприятие вольнолюбивых традиций прошлого свойственно многим поэтам и революционным мыслителям: понятие прекрасного для них неотделимо от идей свободы. Последовательное «осовременивание» прошлого закономерно для Шевченко, и Ю. Ивакин показывает мотивы и конкретные формы проявления такого «осовременивания», подчеркивая, что такая «модернизация» истории отнюдь не противоречит законам высокого искусства: ведь максимальная «научная объективность» не входит в добродетели поэта. Например, Шевченко в Петре I видит в первую очередь не реформатора России, а царя – палача украинского народа. «Боевое» значение исторических характеристик Шевченко раскрыто убедительно и живо, особенно во второй книге, где неминуемая субъективность поэта воспринимается как позиция абсолютно естественная, более того – единственно возможная для художника с темпераментом Шевченко.
Непреходящее значение великих поэтов, в том числе и Шевченко, во многом объясняется постоянным созвучием их поэзии передовым идеям каждой эпохи. Его образы становятся «сказуемым» ко все новым и новым «подлежащим». Нельзя не согласиться с Ю. Ивакиным относительно не аллегорического, но легендарного происхождения притчи Шевченко «У бога за дверима». Шевченко вообще чуждается прямых, утилитарных, заранее заданных аллегорий. Но и конкретный образ этой притчи, и многие другие, аналогичные, приобретают в нашем сознании символическую перспективу. В этом один из главных «секретов поэтического творчества» Шевченко.
В комментарии трудно обойтись без компиляции. Однако, обращаясь к трактовкам, фактам, бытующим в шевченковедении, стремясь максимально точно выявить истину, Ю. Ивакин, каждый раз четко определяет свою позицию, отстаивает свои взгляды, вносит в комментарий живой дух полемики.
Книга Ю. Ивакина, особенно ее вторая часть, выгодно отличается от многих других работ тем, что в ней представители буржуазного националистического шевченковедении критикуются конкретно, убедительно, дифференцированно. Автор аргументированно, трезво, серьезно, с многочисленными фактами в руках выявляет несостоятельность взглядов противника, разоблачает фальсификации.
Ю. Ивакин дает оригинальные интерпретации «темных мест» в произведениях Шевченко. «I Архімед, і Галілей», «І тут, івсюди скрізь погано», «Тим неситим очам», «Великий льох», «Якби ви знали», «Згадайте, братія моя», «На ниву в жито у ночі», «У неділеньку у святую», – анализ этих и многих других произведений имеет ярко выраженный исследовательский характер. Гипотезы автора вырастают на основе достижений его предшественников и не претендуют на истину в последней инстанции, но заслуживают самого серьезного внимания.
В «Комментарии» намечаются выходы в психологию творчества Шевченко. Однако хотелось бы, чтобы облик Шевченко как человека и художника ощущался здесь еще более четко, чтобы в системе связей, мотивировок, причин личность Шевченко нашла достойное место.
Мотивы всепрощения из «Неофитов» и «Варнака» не следует, очевидно, связывать с непоследовательностью «атеизма» Шевченко, с неоформленностью его революционно-материалистического мировоззрения. Они вытекают, на наш взгляд, из особенностей натуры поэта, сложной во всех ее человеческих проявлениях, порой даже противоречивой. Нельзя сравнивать «Осiï, гл. XIV» с «I мертвим і живим» только лишь в плане общей идейной эволюции Шевченко. Если в «Послании» преобладают интонации усовещательные, а в «Осiï» – сатира «на уничтожение», то дело здесь не только и не столько в идейной эволюции Шевченко. Ведь противоречивые, как бы взаимоисключающие мотивы, настроения, интонации встречаются у Шевченко даже в пределах одного и того же произведения. Апостол гнева и мести, глашатай грозных инвектив и призывов к топору – и в то же время: «забудем и простим темных мучителей, наших». Гнев библейского пророка сочетается у Шевченко порою даже с сентиментальной растроганностью. «Тяжко жить на світі» – «як весело жить!», ненависть – нежность, месть – прощение, – такое проявление человеческого в человеке лежит в основе шевченковских оценок, является для него одним из основных эстетических и этических законов.
Абсолютной полноты комментария достигнуть, конечно, невозможно. Можно бесконечно расширять аспекты комментария, углублять их. Так, например, интересно было бы подробнее проследить эволюцию одних и тех же мотивов и образов, характерную для Шевченко. Ю. Ивакин лишь в отдельных случаях останавливается на этих моментах, а сопоставление различных художественных решений одного и того же мотива дает возможность глубже осмыслить творчество поэта. Ведь Шевченко не только широко использует традиционные поэтические образы, он создает собственные образные формулы, развивающиеся по своим внутренним законам. Более подробный анализ таких специфических шевченковских образных гнезд, как «думы – дети», «цари – псари» и другие, переходящих из одного произведения в другое, излюбленных поэтом образных понятий с четко определенным кругом значений, таких, как «юродивый», «неученое око» и т. д., – несомненно, мог бы обогатить «Комментарий».
Очевидно, следовало бы расширить комментарий стилистический. Отдельные стилистические характеристики (например, вступления к поэме «Цари») вполне отвечают духу комментария. Такие же характеристики буквально напрашиваются и в других местах, например при разборе «натуральной» лирики Шевченко, поэмы «Мария» и т. д., но автор только намечает их, а иногда и вовсе обходит. Так, Ю. Ивакин подчеркивает, что образ «самодержавный плач» из «Подражания Иезекиилю» – оригинальный и экспрессивный, даже несколько неожиданный для поэзии середины XIX века. Но это справедливое замечание, верное для многих аналогичных образов Шевченко, повисает в воздухе. А ведь на этой основе можно говорить о некоторых общих тенденциях его поэзии, отмеченных, кстати, самим Ю. Ивакиным в «Заметках шевченковеда», по поводу шевченковского «І небо невмите, і заспані хвилі».
Но особенно ощущается в книге недостаток комментария фольклорного. Здесь, естественно, присутствуют фольклорные параллели, фольклор как исторический источник, но в целом фольклорная стихия как фактор художественного мышления Шевченко представлена несравненно слабее и более поверхностно, чем стихия литературная. Сами параллели с фольклорными источниками, как уже отмечалось, даются непоследовательно. Иногда остаются без внимания те или иные места из произведений Шевченко, требующие ссылки на фольклорные источники. Некоторые чрезвычайно характерные черты стиля его поэзии, связанные с народной песней, просто не входят в круг интересов комментатора – иначе никак нельзя было бы обойти вниманием такой поэтический оборот, как «Ой, виострю товарища», непонятный без связей с чисто фольклорными принципами построения образа (когда в сравнении образ замещает собою значение).
Обогатило бы «Комментарий» и более глубокое проникновение в поэтический мир символики Шевченко, в частности фольклорной, – ведь фольклорная символика входит в плоть и кровь художественного мышления поэта, определяет существеннейшие его качества.
Работа, сделанная Ю. Ивакиным в его «Комментарии к «Кобзарю» Шевченко», несомненно, войдет в золотой фонд советского шевченковедения как одна из самых серьезных литературоведческих интерпретаций творчества Великого Кобзаря, как пролог к шевченковской энциклопедии, издание которой не за горами.
г. Киев