Карел Чапек в современной советской критика

О. Малевич, Карел Чапек. Критико-биографический очерк, «Художественная литература», М. 1968, 206 стр.; С. Никольский, Роман К. Чапека «Война с саламандрами» (Структура и жанр), «Наука», М. 1968, 208 стр.; И. А. Бернштейн, Карел Чапек. Творческий путь, «Наука», М. 1969, 198 стр.

О Кареле Чапеке написано много, и тем не менее каждая серьезная работа вносит что-то новое, ибо само его многогранное творчество открывает широкие возможности для исследования. Немаловажное значение в решении проблем, возникающих в связи с творчеством Чапека, имеют и работы советских славистов, появившиеся в 1968 – 1969 годах. Книги О. Малевича, С. Никольского, И. Бернштейн вышли одна за другой.

Книги эти – плод многолетних размышлений. Именно потому они не повторяют, а скорее дополняют друг друга. В основе каждой из них лежит определенная концепция, в каждой есть свой аспект исследования.

Монографии О. Малевича и И. Бернштейн охватывают все творчество писателя, С. Никольский посвятил свою работу исследованию жанровой специфики наиболее известного романа К. Чапека «Война с саламандрами».

О. Малевич, чья книга появилась ранее других и была адресована самому широкому кругу читателей, поставил перед собой цель рассказать о творческой жизни Чапека, наглядно показать противоречивость его суждений о современной ему действительности и об исторических перспективах буржуазного общества, объяснить смысл художественных образов, получавших подчас противоположное толкование в критике. В задачу О. Малевича входило воссоздать цельную картину трудного пути писателя. И автор с ней справился. Детали биографии, интересные факты творческой истории отдельных произведений органически сочетаются с анализом основных тенденций творчества Чапека. Трактовка идейного замысла и проблематики произведений всегда опирается у О. Малевича на конкретный анализ. Например, достаточно полно раскрыто социальное и историческое содержание утопий 20-х годов, отражение в них современной автору жизни, обнажена их непосредственная связь с актуальными политическими вопросами того времени.

Прослеживая развитие мировоззрения К. Чапека, О. Малевич четко обозначает этапы этого процесса. Так, сравнивая трилогию К. Чапека начала 30-х годов (романы «Гордубал», «Метеор» и «Обыкновенная жизнь») с романом «Первая спасательная» (1937), О. Малевич пишет: «Выход из сферы субъективного в объективный мир – характерная и принципиально новая черта в «психологической» линии творчества Чапека». И на самом деле роман, посвященный шахтерам, созданный после «ВОЙНЫ С саламандрами», был для Чапека новым выходом в большой мир; в нем нашли выражение демократические устремления писателя. Не случайно накануне фашистской агрессии он заговорил о героизме и, показав формирование личности в рабочей среде, воплотил мысль о моральной силе пролетарского коллектива, о присущей рабочим солидарности, о связи интеллигенции с народом.

Последовательно выявляя ведущие линии в творчестве К. Чапека, О. Малевич стремился проанализировать беспрестанно сталкивающиеся друг с другом противоречивые тенденции их развития. Этот анализ достаточно убедителен и четок. И все же читателя не оставляет такое чувство, будто автор идет от заданной идеи. Парадоксальность, которую остро ощущал Чапек в буржуазной действительности, О. Малевич делает исходным положением, не только говоря о художественной специфике чапековских образов, но и объясняя перипетии судьбы писателя. Первая глава книги так и названа: «Человек, который был парадоксом». Заключает же книгу глава «Логика парадоксов», где как бы сведены к одному знаменателю противоречия во взглядах и творчестве писателя. «В противоречивости творчества Чапека отразились реальные противоречия эпохи, – пишет О. Малевич. – Единственный путь преодоления противоречий – установление их диалектической связи. И Чапек не прямо, но неуклонно шел по этому пути».

Это положение, которому автор, видимо, придает особую важность, не отличается четкостью; оно не отражает сложности творческой эволюции писателя в его философских воззрений, кстати, достаточно убедительно раскрытых в самой книге. Лаконичность, так часто помогающая автору ясно изложить трудные вопросы или дать краткое обобщение, в данном случае обедняет заключительную часть книги.

Сужают идейное содержание произведений (опять-таки довольно полно и верно освещенное в процессе их анализа) и итоговые оценки «Гордубала» и «Метеора». «Гордубал» был романом о потерянном сердце, «Метеор» – роман о найденном сердце, – заключает О. Малевич разделы об этих романах. – Причина прижизненной и посмертной трагедии Гордубала – равнодушие к судьбе человека. В «Метеоре» путь к познанию, путь к человеческому сердцу – заинтересованность в чужой судьбе». Выдвинув на первый план морально-этическую проблематику романов, О. Малевич оставляет в тени их социальную остроту, что особенно несправедливо по отношению к «Гордубалу». Да и вообще в неукоснительном прослеживании парадоксальности творчества Чапека есть некоторая нарочитость.

Более четко освещен вопрос о противоречивости взглядов писателя, о его войсках истины в книге И. Бернштейн. Эта работа проникнута стремлением не применять готовую концепцию для объяснения фактов, а идти от материала.

И. Бернштейн сосредоточила внимание на развитии философских взглядов писателя, углубилась в исследование эволюции его общественно-политических суждений и эстетических принципов. В работе отражено прежде всего развитие гуманистического начала в творчестве писателя. Оно действительно неизменно присутствует в произведениях К. Чапека еще с начала 20-х годов и в конце 30-х годов принимает форму мощного протеста против фашизма и тех, кто попустительствует ему.

В книге И. Бернштейн прослежены связи философских взглядов Чапека с прагматизмом и интересно охарактеризован его релятивизм – отнюдь не статичный.¹, не ограниченный абстрактным философствованием.², а имеющий прямое отношение к человеческим судьбам. И. Бернштейн пишет, что уже в 20 е годы Чапек не мирится с пассивностью, но и не приемлет действия «с позиций какой-нибудь абстрактной идеи». Чапек расходится, с прагматизмом, именно отстаивая мысль о сознательной деятельности человека, выступая «против перекладывания ответственности на некую абстракцию». Справедливо ври этом отмечена и глубокая противоречивость воззрений писателя, отвергающего вообще всякую идею как руководство к действию.

Пафосом всей книги И. Бернштейн стало выявление характерных особенностей гуманизма чешского сатирика, пришедшего в конце концов к пониманию необходимости активной борьбы за свободу и счастье человека. Этому замыслу подчинены и расположение материала, в композиция книги – весьма четная и удачная. Интересное в глубоко продуманное построение глав, даже их названия отражают именно созревание писательской мысли («Навстречу двадцатому веку», «Человек и робот», «Люди добрые, разве нельзя договориться?», «В поисках человеческого сердца», «На бой против саламандр», «Маленький человек берет винтовку»). Правда – и об этом нельзя не пожалеть, – по прочтении книги И. Бернштейн не возникает целостного впечатления о Чапеке-художнике, о его недюжинном таланте сатирика – он предстает прежде всего как мыслитель.

А между тем вклад Чапека не только в чешскую, но и в мировую литературу обязывает к доскональному рассмотрению художественной специфики его произведений, особенно зрелых, созданных в середине 30-х годов. Необходимость осветить сложность и противоречивость взглядов писателя, выяснить конкретное политическое и философское содержание его произведений долгов время приводила к тому, что художественные принципы Чапека получали в работах о нем лишь общую характеристику. При этом, конечно, делалось немало интересных и важных наблюдений; и все-таки появление работы С. Никольского, в которой главное внимание уделено анализу формы «Войны с саламандрами», знаменательно.

Общая антифашистская направленность этого романа Чапека, его политическая острота были восприняты сразу по выходе книги. Позже, в 50-е годы, в исследованиях о Чапеке были выявлены и масштабность замысла писателя, и смысл созданных им образов-символов, их социальная и политическая острота. Эти вопросы затрагивались и в прежних работах С. Никольского и О. Малевича, но книга С. Никольского о «Войне с саламандрами» – первое у нас крупное Исследование, специально посвященное анализу «жанрово-стилевой структуры» романа. Вопросам стилистики и речевой форме «Войны с саламандрами» С. Никольский также уделяет внимание в связи с раскрытием специфики романа-памфлета, в котором автор, показывая, как саламандры постепенно завоевывают различные сферы государственной жизни, стремится создать иллюзию подлинности происходящего.

Продуманная композиция работы, четкая организация материала позволили свести в стройную систему наблюдения С. Никольского. Стержнем книги стало выявление жизненной мотивированности художественной структуры романа, определявшейся замыслом Чапека – обратиться к человечеству с призывом преградить путь фашизму. Именно этим замыслом, как показывает С. Никольский, объясняются многие черты «Войны с саламандрами»: принцип «газетной эпики», пародия на исторические труды, элементы приключенческого жанра и т. д. В связи с эволюцией образа саламандр рассмотрен самый прием сатирической метафоры, воплощенной в условной научно-фантастической канве романа. С. Никольский отмечает разнообразив приемов, которыми пользуется Чапек. В книге тонко прослежено, как сатирик в конце концов добивается для себя нрава «поставить эксперимент» в масштабах общечеловеческой истории.

Останавливаясь на кульминационных главах о фашизме, С. Никольский подчеркивает: «Наступательная сила сатиры Чапека коренится в том, что он максимально близок в своих обобщениях к конкретной действительности Германии». И дальше детальным текстуальным анализом, как и в предыдущих разделах книги, подтверждена конкретная «адресованность» сатиры Чапека.

Такой аспект в анализе художественной формы чрезвычайно важен для выявления существа творческого метода писателя. Будучи реалистом, Чапек опирался в структуре повествования на ассоциативность и аналогии, создавая условные гротесковые ситуации и образы, а подобная манера письма обычно дает повод буржуазной критике вкладывать любое содержание в образы и по-своему толковать как сюжет, так и художественный метод писателя. С произведениями Чапека подобные манипуляции не приводят к желаемым результатам – его образы и фантастические коллизии обладают достаточной исторической конкретностью. Это важнейшее качество чапековской сатиры, ее связь с современностью широко освещается в книге С. Никольского.

Главное же, что характерно для всех трех книг, – это принципиально новое понимание магистрального развития философской и творческой мысли Чапека. Еще совсем недавно господствовала концепция так называемого «исторического тупика», в который якобы зашел Чапек, – концепция, распространившаяся даже на некоторые последние произведения писателя. В 1958 году украинский литературовед В. Шевчук высказал соображение о том, что концовка «Войны с саламандрами» (поражение человечества) продиктована стремлением писателя предупредить людей о грозящей опасности, побудить к активным действиям, а не покорностью исторической предопределенности развития событий.³.

Почти тогда же о попытке К. Чапека найти выход из создавшегося в связи с угрозой фашизма положения писал О. Малевич в послесловии к «Войне с саламандрами»: «Чапек не ограничивается критическим анализом современной обстановки, он пытается найти выход из нее» .⁴. В своей книге О. Малевич еще более энергично утверждает, что Чапек видел силы, противостоящие фашизму, но «сама природа избранного писателем жанра сатирического памфлета чрезвычайно затрудняла показ положительного общественного начала».

Основной замысел книги И. Бернштейн – на конкретном материале показать, как писатель преодолевал неверие в возможности прогрессивных сил современного ему общества. В последней главе, символически названной «Маленький человек берет винтовку», автор приводит интересное свидетельство: 18 сентября 1938 года в передовой статье «Лидовых новин»- одном из своих последних выступлений – Чапек писал, что те, кто ответствен за судьбу народа, не имеют права потом все приписать «воле истории». «Так, – заключает И. Бернштейн, – преодолевалась еще одна иллюзия относительно беспомощности человеческой воли пред лицом истории и невозможности судить и обвинять».

С тех же позиций выступает С. Никольский, который, анализируя «Войну с саламандрами», приходит к выводу, что «нетрудно найти противоречия в его (Чапека. – Р. К.) взглядах, но нельзя не заметить его веры в поступательное прогрессивное развитие человечества».

И все-таки у обоих авторов ощущается привязанность к прежнему толкованию и концовки романа «Война с саламандрами», и общей философской концепции писателя. У О. Малевича мы найдем более смелое утверждение того, что «Чапек не был пессимистом и не считал процесс «осаламандривания» необратимым», что «он призывал к сознательным усилиям, направленным на предотвращение опасных тенденций, которые объективно существуют». И. Бернштейн несколько иначе истолковывает общую концепцию того же романа: «С первого взгляда «Война с саламандрами» куда более пессимистична, чем антиутопии 20-х годов. Тут человечеству не предрекается никакой возможности спасения, кроме смутной надежды, что отвратительную «саламандровую цивилизацию» погубят те же причины, которые привели к гибели человеческое общество». Правда, ниже автор замечает, что в этом романе «Чапек еще робко и неуверенно пытается найти реальные пути спасения».

С. Никольский же пишет о якобы присущей К. Чапеку «горькой иронии в отношении прогресса человечества» и о «мотиве круговорота истории» и считает, что «с тем же мотивом мы сталкиваемся в финале романа», хотя сам в конце своей книги приводит иную оценку финала, принадлежащую В. Шевчуку, и соглашается с ней.

Думается, не совсем точен в книге С. Никольского анализ сцены игры в шахматы, на основе которого сделаны выводы о взглядах К. Чапека на исторический процесс. Прежде всего рискованно размышления героя непосредственно соотносить со взглядами автора. В романе журналисту-рассказчику во время игры в шахматы с офицером, участвующем в ловле саламандр для продажи, начинает казаться, что ход «не нов» и что так же, как сыгранная партия, «история наша была уже кем-то разыграна». Но ведь историческая аналогия и предопределение событий еще не могут свидетельствовать о наличии в романе «мотива круговорота истории». Текст не дает оснований для столь категорической и обобщающей оценки мировоззрения писателя. Здесь речь идет скорее о возможной временной победе и незавидной в конечном счете судьбе тех, кто имеет дело с саламандрами (то есть помогает утверждению фашизма). Об этом свидетельствует аналогия с работорговлей, в конце концов упраздненной. А то, что журналист проиграл партию в шахматы, – скорее еще одно предупреждение писателя, чем «ирония в отношении прогресса человечества».

Вообще же, освещая взгляды К. Чапека на историю, нельзя не учитывать их сложности и, главное, еще с 20-х годов присущего писателю чувства ответственности за порядок вещей в мире, которое в свое время отметил Фучик. Вот почему при всей глубине трагического ощущения нависшей над человечеством опасности творчество Чапека неизменно отмечено удивительной активностью. Трудно согласиться с мыслью С. Никольского, что статьи Чапека середины 30-х годов, в которых нет «исторического пессимизма», «противоречат тому философскому скепсису и мотивам круговорота истории, которые слышатся в финале романа». Более того, автор полагает, будто финал «Войны с саламандрами» противоречит общему обличительному пафосу сатиры Чапека. Но скорее противоречие содержится в суждениях и оценках С. Никольского. Дело в том, что при всей противоречивости взглядов Чапеку как художнику присуще внутреннее единство эстетического восприятия и художественного освещения действительности. Ведь именно благодаря этому не распадаются состоящий из глав-фельетонов роман «Фабрика Абсолюта» и сюжет «Гордубала» (это единое произведение, а не три новеллы, как могло бы случиться при отсутствии внутреннего идейно-эстетического стержня).

«Война с саламандрами» еще более показательна в этом смысле. Будь так, как пишет об этом С. Никольский, произведение не оставляло бы столь сильного впечатления именно своей последовательной критической направленностью. Все дело в том, что «разрыва», который постоянно подчеркивается С. Никольским, нет: финал ведь воспринимается в контексте о предостережением Икса – страстным призывом к действию и заключительной беседой автора с самим собой, намечающей два пути, а не просто констатирующей безысходный конец. Можно говорить о выраженных в финале все тех же двух противоречивых тенденциях общественного развития, но не о безнадежности, якобы противостоящей даже «общему пафосу сатиры».

Оценка важнейших сторон концепции романа обусловила и подход авторов к образу Повондры, который является своеобразным композиционным «стержнем» романа.

И. Бернштейн именно с этим образом связывает «мотив ответственности «маленького человека», а заключительную сцену, когда Повондра, увидев саламандру на поверхности Влтавы, обвиняет себя в гибели человечества, считает «философским прологом к последнему этапу творчества Чапека». В сходном аспекте рассматривают этот образ С. Никольский и О. Малевич. Однако в этом образе не только разоблачена слепота обывателя, но содержится и новый взгляд Чапека на реальные возможности «маленького человека», в котором пробудилось чувство ответственности за судьбу своего народа.

Чапек мог то надеяться, то не верить в возможность перемен, но он не оставил поисков тех сил, которые способны противостоять губительному воздействию капитализма. Писатель надеется на благоразумие людей, на пробуждение сознания и чувства долга перед потомками.

Видя в образе Повондры лишь «юмористическую пародию на центрального героя», а в его причастности к истории – только комическое начало, С. Никольский упускает из виду трагичность этого характера и важность всей этой сюжетной линии в решении «глобальных» проблем.

Ближе к истине мнение И. Бернштейн, отмечающей важную роль образа Повондры в романе и его связь с последующим развитием творчества Чапека. В романе нет сюжетного и образного воплощения темы сопротивления, но именно к мысли о сопротивлении приводит логика изображенных в «Войне с саламандрами» событий и то, что в лице Повондры люди «берут вину на себя».

Книги И. Бернштейн, О. Малевича, С. Никольского, поднимая неосвещенные проблемы, многое проясняют в творчестве Чапека, а над рядом вопросов заставляют задуматься; как справедливо заметил О. Малевич, спор о Чапеке продолжается. Три новые работы, посвященные творческой судьбе писателя, не могут не радовать, ибо их авторы проявили глубокую заинтересованность предметом исследования и любовь к знаменитому чешскому сатирику.

1. О. Малевич на примере анализа драм «Разбойник» и «R.U.R.» также показал непоследовательность релятивизма К. Чапека.[↩]
2. С Никольский несколько иначе оценивает философские взгляды молодого Чапека. Характеризуя сдвиг в его мировоззрении в начале 30-х годов, он пишет: «Постепенно, занимая все более непримиримую позицию по отношению к фашизму, Чапек тем самим начинал выходить из заколдованного круга своей философии, из сферы, где властвовала дурная абстракция трагической объективности…» (курсив мой. – Р. К.).[↩]
3. Как известно, сам К. Чапек также объяснял трагическую смерть доктора Галена в «Белой болезни» как предупреждение об опасности и писал при этом о необходимости борьбы за мир и демократию.[↩]
4. Карел Чапек, Сочинения в 5-ти томах, т. 5, Гослитиздат, М. 1959, стр. 470.[↩]