Калиф на час

Из чего складывается мастерство публициста? Признаться, этот вопрос поставил меня в тупик. Как-то думать об этом специально не приходилось. Но вот прошло несколько дней, и теперь, пожалуй, кое-что на эту тему могу сказать.

Думаю, складывается оно прежде всего из некоторых уроков жизни. Живо вспомнил о первом таком моем уроке. Было это в 1926 году, в декабре.

Страна готовилась к всесоюзной переписи населения. Первая перепись! Я студент Азербайджанского университета. Стихи в бакинских редакциях мне еще возвращают. Но первые очерки – не очерки, а корреспонденции печатают. Кормлюсь ими.

Иду по Ольгинской. Навстречу в барашковой шапочке, кавказских сапожках, в черкеске, с муравьиной талией Владимир Татишвили, бакинский очеркист:

– Вот хорошо, что попался на пути! Ищу кого-нибудь, хоть черта…

Спрашиваю: зачем черт понадобился?

– Да перепись уже на носу! Все мало-мальски грамотные – на местах. Вчера убили уполномоченного по Казахскому уезду. Отправился верхом в какой-то аул сделать «пробную» перепись. Переступил без приглашения порог дома. А там – одни женщины. Ну, прибежали мужчины, и кинжал в бок! Поедешь вместо него, а? Эстафету перехватить.

– Еще бы не поеду!

– И отлично. Предупреждаю: опасно. Темнота! Суеверия! Чуть что – кинжал! Тебе сколько лет?

– Восемнадцать.

– И прелестно. В восемнадцать лет человек, конечно, бессмертен. Идем, документы оформим. Ну, а убьют – напечатаем некролог: все-таки моральное удовлетворение, не совсем зря прожил жизнь!

Три часа спустя уже ехал в поезде. Меня распирало от гордости и счастья. В кармане моем покоилось ярко-желтое шелковое полотнище – грамота. Подписал Агамали-оглы, председатель АзЦИКа. Всякий мог прочесть арабскими буквами по-азербайджански (а на обороте по-русски) начертанное черной и красной тушью: «Имеет право мобилизовать любого уездного работника, может занять любое помещение». Словом, получил неограниченную власть, стал «шахом» Казахского уезда.

На подготовку оставалось десять дней. Всюду перепись должны были провести за один день – 16 декабря. Нам дали пять дней! горные аулы быстрей не объехать, грамотных-то раз-два и обчелся.

Обосновался в большом селении Тауз – в комнате у вокзала, облюбованной моим несчастным предшественником. Голубые маки на обоях. Чугунная печка-буржуйка с трубой в окно. На заре просыпаешься, окоченев от холода. Выходишь – морозный туман, иней садится на волосы.