Какие были надежды!. Илья Эренбург – Николаю Тихонову: 1925–1939; о Николае Тихонове: 1922–1967

(Илья Оренбург – Николаю Тихонову: 1925-1939;
о Николае Тихонове: 1922-1967)

Кажется, что время жестоко к прошлому. Оно на самом деле всего лишь безжалостно. Жестоки люди, они же – сентиментальны, забывчивы, самоуверенны, непонятливы, изредка мудры.

Советское прошлое (в частности, литературное), выражаясь ненаучно, еще не устаканилось. В бранном хоре высказываний на его счет различимы и голоса апологетов, но о выверенности суждений говорить пока не приходится. Есть времена, которые выбирают, – таковы времена для изучения. Ожидать общественного умиротворения по отношению к нашему XX веку – дело долгое; можно не дождаться. Надеяться, публикуя новые материалы о недавнем, на внутренний отклик чувствующих отошедшую эпоху – дело не совсем беспочвенное, хотя число нечувствующих (по незнанию или нежеланию) не уменьшается…

Только однажды я видел Эренбурга и Тихонова рядом – 4 сентября 1967 года на Новодевичьем кладбище. Эренбург лежал в гробу, обитом положенным кумачом. Тихонов, с лицом такого же цвета, кратким словом закрывал траурный митинг ¹. В этот момент милиция по настойчивой просьбе Слуцкого впустила группу молодежи, прорвавшуюся к воротам закрытого на «санитарный день» кладбища (многотысячная толпа пришедших проститься с писателем, прослоенная сомкнутыми военно-милицейскими цепями, заполняла огромное пространство перед Новодевичьим, оставаясь до окончания похорон оттиснутой от его ограды). На лице Тихонова, когда он увидел ринувшихся вперед молодых людей, запечатлелся испуг: сомнут еще…

Но вернемся на 45 лет назад.

«ОРДА» И «БРАГА»

1922 год отмечен взлетом в литературной судьбе многих молодых русских писателей, в частности – Ильи Эренбурга и Николая Тихонова². У Эренбурга в начале 1922-го вышел в Берлине роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито», сделавший, в общем-то, известного поэта и публициста знаменитым прозаиком. А у Тихонова в Петрограде вышли тогда две первые книги стихов («Орда» и «Брага»), сделавшие неизвестного автора очень многообещающим поэтом. Надо признать, что первый роман Эренбурга и те стихи Тихонова остались их вершинами соответственно в художественной прозе и в поэзии.

Именно в 1922 году Эренбург и Тихонов познакомились заочно: живя в Берлине, Эренбург получил из Питера от своего давнего друга Елизаветы Полонской посылку с новыми поэтическими сборниками, и среди них – тихоновскую «Орду» ³; видимо, с той же посылкой было отправлено и письмо Тихонова. Фрагменты этого письма напечатаны со ссылкой на личный архив автора ⁴ (надо полагать, по сохранившимся черновикам); публикаторами письмо датировано приближенно: 1920-ми годами. Оно содержит изложение «манифеста» поэтической группы «Островитяне» ⁵ (Н. Тихонов входил в нее в качестве лидера, наряду с К. Вагиновым, С. Колбасьевым и П. Волковым ⁶). То, что письмо отправлено в 1922 году, следует из простого соображения: эренбурговская рецензия на «Орду» ⁷, написанная тотчас же по получении от Полонской книжек, свидетельствует о знакомстве рецензента с этим «манифестом» ⁸, нигде ранее не печатавшимся. Опубликованные фрагменты письма Тихонова не содержат материалов личного порядка и суждений о работе Эренбурга, – фактически это некая справка об Островитянах, излагающая их позицию; начала переписке Тихонова и Эренбурга то письмо не положило.

21 июня 1922 года, сразу по получении бандероли Полонской, Эренбург сообщил ей: «Книги пока только проглядел, но уж многое в «Орде» определенно понравилось. О ней <…> напишу» ⁹, – а через день подтвердил это в письме редактору журнала «Новая русская книга» А. С. Ященко: «Я получил несколько сборников стихов из Петрограда, и об одном из них, «Орде» Николая Тихонова, напишу для Вас заметку и привезу» ¹⁰. Кратенькая рецензия Эренбурга на «Орду» была

напечатана уже в июльском номере журнала. Вот ее основные соображения: Тихонов – главный «островитянин». Вывеска этого поэтического содружества может легко ввести в обман. Островом «островитяне», пожалуй, являются только в сомнительном море петербургской поэзии, где давно искоренены приливы и отливы. По существу «островитяне» петербургские традиции стремятся преодолеть, и Тихонов, в частности, поэт материковый. Никаких изоляций нет и не предвидится. Пафос вполне соответствует эпохе <…> Налицо все приметы хорошей молодости без худосочия и без архаического озорства. Но жаль, что географическое положение «острова» ограничивает утварь туземцев <…> Книга же вызывает не сожаления, а надежды. Кроме всяких соображений (первая, да еще в Петербурге и пр.), в ней много просто хороших строф» (в качестве иллюстрации Эренбург полностью привел текст стихотворения «Мы разучились нищим подавать…»). Вместе с тем в рецензии приводились примеры очевидного влияния на Тихонова стихов Мандельштама и Гумилева и отмечалось недостаточное внимание к работе москвичей (Маяковского, «Центрифуги» и Есенина).

А. Ященко получил на эренбурговскую рецензию, кажется, один только отклик – в письме (от 12 декабря 1922 года) уже вернувшегося из Германии в Россию прозаика И. Соколова- Микитова. Отклик этот особенно впечатляющ теперь, когда представление о масштабе ценностей русской поэзии XX века более или менее устоялось: «…свинство печатать такие порожние рецензии о русском поэте Тихонове (в седьмой книжке – Эренбургова): Тихонов стоит тысячи Пастернаков и Мандельштамов»… ¹¹

Отношение Эренбурга к стихам Тихонова в 1922 году оставалось доброжелательным, хотя и не восторженным. 25 ноября он писал Елизавете Полонской (в письмах к ней Эренбург, пожалуй, наиболее откровенен): «Стихи Тихонова мне нравятся, но в них есть одно плохое: какой-то ariere- gout ¹² акмеизма. После стихов московских – Пастернака или даже Асеева стих (материал) порой пресен. Но думается, он (т. е. Тихонов) еще сильно переменится» ¹³. В письме Полонской 7 января 1923 года, заметив, что «Очень хорошие стихи пишет Тихонов», Эренбург с совершенно иным пылом сообщает: «Вышла «Тема и Вариации» Пастернака. Я брежу ею» ¹⁴.

8 письме от 23 августа 1923 года Эренбург возвращается к теме Пастернак-Тихонов: «Лучше Пастернака ничего не может быть! Тихонов при всех достоинствах в поэзии «корыстен» (термин, кажется, шагинянский ¹⁵), как самый закоренелый новеллист» ¹⁶.

Эренбург не ограничивается добрыми высказываниями; как всегда, он готов оказать коллеге помощь в части выпуска книг в Берлине (10 марта 1923 года, советуя Полонской напечатать сборник в берлинском «Книгоиздательстве писателей», пишет: «Да передай Тихонову, что это же и[здательств]о предлагает ему издать для заграницы книгу («Брагу» или другую комбинацию из 2 книг) на тех же условиях, т. е. 10%» ¹⁷).

Характерное для тогдашнего Эренбурга противопоставление петербургской и московской поэтических школ владело им еще долго. В письмах 1923 года его отношение к поэзии Тихонова конкретизируется. Предельно четко оно выражено в письме Полонской от 21 апреля 1923 года: «Прекрасен «Хам» Тихонова. Баллад не люблю». Фактически это оценка «Браги». Между тем из ее 52 стихотворений наибольший успех выпал на долю именно баллад ¹⁸, но Эренбург принял лишь библейскую поэму «Хам». Глухо промолчал он и о второй поэме из «Браги», где автор, увязав сызмальства обожаемую им восточную экзотику с погубившей в итоге его дар политической конъюнктурой, приписал индусскому мальчику Сами восторженное отношение к русской революции и к Ленину. Именно баллады из «Браги» и поэма «Сами» были канонизированы в советскую эпоху ¹⁹, а вот «Хам» с 1922 года по сей день не переиздавался ни разу.

И дальше, поминая «Хама» добрым словом, Эренбург высказывался о новых поэмах Тихонова – например, в письмах Полонской 2 и 4 февраля 1923 года: «Кланяйся от меня Серапионам. Они хорошие, особливо их иудейская часть + Зощенко и Тихонов (стихи о Хаме очень тяжелые – приятно даже до одышки)» и «»Хам» Тихонова – здорово. Прекрасный тяжеловоз» ²⁰, а потом 10 апреля 1924 года: «Новая поэма его мне показалась менее «всурьез», нежели «Юг». (Это и хорошо!)» ²¹.

Внятных отзывов Тихонова о литпродукции Эренбурга не сыскать ²² даже в его воспоминаниях об Илье Григорьевиче ²³ (вполне, впрочем, пустопорожних). Из высказанного до первой личной встречи писателей известна фраза Тихонова в письме Льву Лунцу (2 февраля 1924 года): «Ждем Эренбурга. «Великий имитатор» прибудет через неделю» ²⁴. О несколько задержавшемся приезде Эренбурга в Питер Тихонов знал от Полонской. Что же касается «великого имитатора», то прозвище (авторство его принадлежало отнюдь не Тихонову, а скорей всего Шкловскому) имело хождение среди Серапионов и было реакцией на беспрецедентную плодовитость Эренбурга- прозаика, в общем-то, в ущерб художественному качеству его книг; спровоцировано прозвище заголовком из «Хулио Хуренито» («Великий инквизитор вне легенды»).

Первая встреча Эренбурга и Тихонова датируется 2 или 3 марта 1924 года (2 марта, приехав в Питер, Эренбург сообщил Полонской в записке: «Болит голова, если пройдет, вечером приду к Серапионам». О том, что «голова прошла», свидетельствует Б. Эйхенбаум, заставший Эренбурга в тот же день у Е. Замятина ²⁵). 9 марта 1924 года Тихонов точно был в Зубовском институте на чтении Эренбургом глав из его нового романа «Любовь Жанны Ней» («Народу было невероятно много, – записано в Дневнике Эйхенбаума, где перечислены многие из присутствовавших, Тихонов в том числе… – Эренбурга обстреливали, но он очень умно отвечал» ²⁶). Возвращаясь из России на Запад, Эренбург написал из Риги 24 марта 1924 года М. М. Шкапской: «Привет от меня Тихонову» ²⁷, – это единственный переданный им привет. А через две недели, подводя итог питерским встречам, Эренбург признался Полонской: «Публика у вас в Питере хорошая. Лучше всех Тихонов». В этом выделении Тихонова сказалась не только пылкая способность Н. С. очаровывать собеседников ²⁸, но и скрытая обида Эренбурга на «обстреливавших» его слушателей в Зубовском институте (Тихонова среди «обстреливавших» не было).

Впрочем, через 37 лет, дойдя в мемуарах «Люди, годы, жизнь» до 1924 года, Эренбург написал: «В Ленинграде я познакомился со многими писателями, которых раньше знал только по книгам, с А. А. Ахматовой, Е. И. Замятиным, Ю. Н. Тыняновым, К. А. Фединым, М. М. Зощенко». Имя Тихонова в список не попало – перечислены лишь те, чьи книги Эренбург по-прежнему считал значительными (отмечу, что эта фраза обнаружена мною среди черновиков; в беловом же, опубликованном варианте главы, где содержится рассказ о приезде в Москву в 1924 году и о поездке в Киев, Харьков, Гомель и Одессу, – о Питере вообще ни слова! ²⁹). Правда, в главе о Москве 1920-1921 годов, говоря про молодую интеллигенцию, принявшую Октябрьскую революцию и в то же время полную сомнений, Эренбург вспоминает ранние стихи Тихонова наряду с прозой Вс. Иванова, Пильняка, Малышкина, Н. Огнева… ³⁰

«ДОРОГА» И «ПОИСКИ ГЕРОЯ»

В 1924 году суждения о Тихонове перекочевали в письма Эренбурга к Шкапской. 10 апреля: «Спасибо за поэму Тихонова ³¹. Вещь хорошая, но «Юг» куда и куда больше обещает. Думаю, что он пойдет дальше от «Юга»»; 3 ноября: «Как Тихонов? Как его стихи (оч[ень] люблю!)»; 3 декабря: «Очень растроган тем, что и болящая не поленились переписать мне поэму Тихонова ³². Стихи его мне очень понравились: свежестью, терпкостью и при всем осознании новой post-пастерна-ковской формы своей тихоновской мужественностью. Скажите ему еще раз, что он прекрасный поэт, и добавьте это всяческими приветствиями. Жаль, что пропало письмо Л. М. ³³ к нему: там была фотография забавного его портрета, сделанного ею, с трубками, пароходами и прочим («фото-монтаж», кажется, так называются эти фокусы)»; 26 января 1925 года: «Еще раз перечел Тихоновскую поэму. Она прекрасна, и Вы бесконечно трогательны, что способствовали моей с нею встрече».

Эренбург всегда радостно знакомил друзей с новинками литературы и искусства, которые произвели на него сильное впечатление. Поэма Тихонова «Дорога» была среди таких произведений. В 1924 году, перебравшись из Берлина в Париж, где оказалось значительно больше русских эмигрантов, чем в 1921-м, когда Эренбурга выслали по доносу, И. Г. познакомился и подружился с молодыми русскими стихотворцами из «Палаты поэтов». «Палата», созданная в Париже в 1922 году Довидом Кнутом, включала Бориса Поплавского, Бориса Божнева, Сергея Шаршуна, Александра Гингера и Валентина Парнаха. (У Эренбурга сохранилась книга Д. Кнута «Моих тысячелетий» с дарственной надписью, дружеское знакомство подтверждающей: «Илье Григорьевичу Эренбургу с глубоким уважением. Дов. Кнут. Париж, 27-го июня 1925 г.». Общение Эренбурга с русской молодежью в Париже подтверждает и Нина Берберова, говоря о «»левых», одним из центров которых был Эренбург, окруженный всевозможными бездомными фигурами, талантливыми и растерянными, среди которых были Борис Поплавский, поэт Валентин Парнах и будущие модные художники Терешкович, Челищев, Ланской и поэт Борис Божнев» ³⁴; правда, с перечисленными здесь художниками общалась преимущественно жена Эренбурга – художница Л. М. Козинцева; а круг названных Берберовой поэтов в данном случае неполон.) Вот этому кружку Эренбург и дал прочесть еще не напечатанную поэму Тихонова «Дорога».

Именно с того времени и берет начало переписка двух писателей ³⁵. Началась она письмом Тихонова (январь 1925 года), стимулированным комплиментами Эренбурга, которые передала Шкапская. Ответ из Парижа последовал, как обычно, без промедления:

«30/I [1925]

Дорогой Николай Семенович,

Спасибо большое за письмо. Вновь на днях перечел Вашу поэму (дал ее также для прочтения кружку местных молодых поэтов). Она очень, очень хороша. И ее цвет – мутный горного потока – м. б., лучшее в ней (а не слабость ее). Сочетание «беспорядка» с протокольностью, внутреннего лирического хребта с прозаическими пятнами мяса меня в ней особливо волнует. Кажется мне, Вы в России единств[енная] наша надежда. Обязательно присылайте новое, что напишете!

А так у нас нежирно. Если Сейфуллина – Флобер, то куда же дальше?

1. Только две грани эренбурговской жизни выделял как бесспорные Тихонов в тогдашнем интервью «Литературной газете»: «Прощаясь в эти дни с Ильей Григорьевичем, мы с благодарностью думаем и о его борьбе с фашизмом, и о его страстной борьбе за мир» (6 сентября 1967 года).[↩]
2. Почти шесть лет возрастной разницы между ними тогда были существенными, и Эренбург в 1920-е годы относил Тихонова к молодому, литературно сформировавшемуся в пору революции поколению; потом, понятно, эта разница стерлась.[↩]
3. См. ответное письмо Эренбурга Полонской от 21 июня 1922 года // Вопросы литературы. 2001. N 1. С. 304.[↩]
4. Дружба народов. 1986. N 12. С. 262-264. Публикация В. Тихоновой и И. Чепик.[↩]
5. В «Устной книге»(Тихонов Н. Собр. соч. в 7 тт. Т. 6. М., 1986. С. 25) рассказывается: «Мы выпустили даже что-то вроде манифеста, который напечатал Эренбург в Праге»; Эренбург впервые побывал в Праге в 1923-м, но эта публикация остается неизвестной; следует иметь в виду вообще большое количество неточностей в достаточно пустопорожних радиорассказах Тихонова, составивших его «Устную книгу» (наиболее содержательным в ней является рассказ о 1920-х годах). См. также: Дмитренко А. Л. К истории содружества поэтов «Островитяне» (машинописный альманаха/Русская литература. 1995. N 3. С. 215-223.[↩]
6. В «Устной книге» утверждается, что группа «Островитяне» была создана уже после выхода книги стихов Тихонова «Орда», между тем на «Орде» значится: Издательство «Островитяне» (т. е. издательство группы). Отметим, что в письме к Лунцу (октябрь 1923 года) Тихонов называл среди участников «Островитян» и Е. Г. Полонскую (см.: Новый журнал. Нью-Йорк. 1966. N 82. С. 174); состав группы был достаточно размыт, входили в нее и некоторые ученики Гумилева из «Звучащей раковины».[↩]
7. Новая русская книга. Берлин. 1922. N 7. С. 11.[↩]
8. В частности, рассуждения об «островной» и «материковой» поэзии. Заметим, что название издательства «Островитяне», указанное на титуле книги Тихонова, само по себе информации о группе не несло.[↩]
9. Вопросы литературы. 2000. N 1. С. 304.[↩]
10. Флейшман Л., Хьюз Р., Раевская-Хьюз О. Русский Берлин 1921- 1923. Paris, 1983. С. 148. В письме Б. Пильняка А. Ященко, написанном через четыре дня, говорилось: «Еще два талантища появилось в России» (там же. С. 198), – одним из них назывался Тихонов. В итоге сам Ященко в обзоре «Литература за пять истекших лет» упомянул Тихонова – «революционного поэта, с талантом оригинальным и сильным» (Новая русская книга. 1922. N 11-12. С. 7).[↩]
11. Флейшман Л., Хьюз Р, Раевская-Хьюз О. Указ. соч. С. 212.[↩]
12. Привкус (франц.). [↩]
13. Вопросы литературы. 2000. N 1. С. 314.[↩]
14. Там же. С. 319.[↩]
15. В многочисленных литературно-критических статьях М. Шагинян 1921-1922 годов, собранных в ее книге «Литературный дневник» (М.-Пбг., 1923), этот «термин» не встречается.[↩]
16. Вопросы литературы. 2000. N 2. С. 233-234.[↩]
17. Там же, 2000. N 1. С. 323.[↩]
18. Вообще в Питере начала 1920-х годов, где поэтическим мэтром почитался Н. Гумилев, балладами увлекались широко; пожалуй, инициатором возрождения этого жанра был (еще до Тихонова) юный Владимир Познер (из огромного количества познеровских баллад опубликовано лишь несколько). Близость баллад Тихонова к познеровским (наиболее характерный пример – баллады о дезертирстве обоих авторов) была очевидна современникам, но сам Тихонов в «Устной книге», говоря о начале 1920-х годов и рассказывая о Гумилеве и о своих тогдашних коллегах, имени Познера даже не упомянул. Заметим, что постоянный адресат эренбурговских писем Елизавета Полонская в ту пору также сочиняла баллады, пользовавшиеся несомненным успехом (в частности – у Серапионов).[↩]
19. Эту канонизацию Эренбург в конце концов по- своему принял. В мемуарах «Люди, годы, жизнь» дважды цитируются хрестоматийные строчки из «Баллады о гвоздях»(Эренбург И. Собр. соч. в 8 тт. Т. 7. М., 2000. С. 131; Т. 8. С. 473). «Мы действительно стали гвоздями… Это воистину особое племя», – пишет Эренбург о части своего поколения, которое выжило, пережив все. Любопытно, что примерно также говорила Ахматова: «Мы железные. Те, которые не железные, давно погибли» (Об Анне Ахматовой. Л., 1990. С. 499).[↩]
20. Вопросы литературы. 2000. N 1. С. 321, 322.[↩]
21. Там же. 2000. N 2. С. 243. О «новой поэме» – см. ниже примеч. 30. Цикл стихов «Юг», написанный в 1923 году, вошел в книгу Тихонова «Поиски героя» (1927); Эренбург знал его до публикации.[↩]
22. Разве что о публицистике времен Отечественной войны; об этом позже.[↩]
23. Тихонов Н. Выдающийся борец за мир//Воспоминания об Илье Эренбурге (М., 1975. С. 157-177).[↩]
24. Новый журнал. 1966. N 83. С. 164.[↩]
25. Хронику пребывания Эренбурга в Петрограде см. в кн.: Попов В.. Фрезинский Б. Илья Эренбург в 1924-1931 годы. СПб., 2000.[↩]
26. Филологические записки. Вып. 10. Воронеж. 1998. С. 214.[↩]
27. Письма Эренбурга к Шкапской опубликованы нами в альманахе «Диаспора» (СПб., 2002. N 4).[↩]
28. Сошлюсь на критически относившуюся к Тихонову вдову Мандельштама: «Он умел покорять людей…О. М. тоже попал под очарование Коли Тихонова, но это длилось не долго»(Мандельштам Н. Я. Воспоминания. М., 1989. С. 224). Не долго – то есть, как следует из контекста мемуаров Н. Я., с начала 1920-х до 1929-1930 годов (то есть период сердечного отношения к Тихонову и Эренбурга). Замечу, что в конфликте 1929 года Пастернак, судя по его письму к Тихонову, был явно не на стороне О. Э. (см.: Пастернак Б. Собр. соч. Т. 5. М., 1992. С. 277).[↩]
29. Дело тут, конечно, не в Тихонове; одна из причин – та же, по которой в мемуарах Эренбурга нет главы о Е. Замятине (подробнее см.: НЛО. N 19. 1996. С. 167-168).[↩]
30. Эренбург И. Указ. изд. Т. 7. С. 160.[↩]
31. Речь идет либо о поэме «Шахматы» (1923), либо, скорее, о законченной 23 марта 1924 года и посвященной питерским событиям октября 1917-го поэме «Лицом к лицу», которая, как кажется, не должна была вызвать у Эренбурга большого энтузиазма, – во всяком случае, еще не опубликованный цикл стихов Тихонова «Юг» (1923) был ему несомненно симпатичнее. Тихонов тогда охотно знакомил друзей со своими новыми, еще не опубликованными произведениями.[↩]
32. Имеется в виду законченная в ноябре 1924 года поэма «Дорога», тематически посвященная осуществленному летом этого года путешествию Тихонова по Военно- Грузинской дороге.[↩]
33. Козинцева-Эренбург Любовь Михайловна (1899-1970) – художница, жена Эренбурга; познакомилась с Тихоновым в том же 1924 году в Петрограде.[↩]
34. Берберова Н. Курсив мой. М., 1996. С. 256-257.[↩]
35. Письма Тихонова к Эренбургу, как и весь довоенный архив И. Г., не сохранились; уцелевшие письма Эренбурга к Тихонову в начале 1980-х годов любезно позволила мне скопировать В. Н. Тихонова, впоследствии сообщив, что при пожаре на даче Н. С. Тихонова в Переделкине подлинники эренбурговских писем вроде бы погибли вместе с массой других бумаг.[↩]