«Как мы пишем». Ответы на анкету

В N 5 «Вопросов литературы» были напечатаны ответы ряда писателей на анкету следующего содержания:

1. В каком возрасте Вы начали писать и с какого временя считаете себя профессиональным литератором?
2. Когда Вы начинаете свой рабочий день? Как он строится? Сколько времени Вы проводите за письменным столом? Пишете ли от руки или на машинке?
3. Как Вы относитесь к писательскому блокноту, записной книжке, дневнику? Считаете ли Вы эти вещи нужными или достаточно того, что Вам придет в голову в самом процессе написания произведения?
4. Работая над своими романами, Золя заводил «личное дело» на каждого героя, вырабатывал точнейший план всей веши. Как поступаете Вы? Есть ли у Вас план книги в целом, планы глав, эпизодов? Или вещь создается в процессе творчества, то есть герои, Становясь «живыми», поступают сообразно своим характерам и убеждениям?
5. Как, по Вашему мнению, советский писатель может и, должен учиться у классиков русской и мировой литературы?
6. Как пользуетесь Вы богатствами народной речи, фольклором – загадками, пословицами, сказками?
7. Как Вы относитесь к помощи одного писателя другому? Считаете ли Вы возможным «совать нос», по выражению Горького, в рукопись товарища? Как Вы помогаете молодым?
8. Следует ли считать необходимым соответствие между тем, что писатель проповедует в своем творчестве, и его личным поведением?
9. Что нового внес XXII съезд КПСС в Ваше личное понимание писательского долга?
10. Ваши ближайшие творческие планы.

В этом номере мы продолжаем публикацию полученных ответов.

Юрий БОНДАРЕВ

1. Фактически начал писать с 1945 года в военном училище. Сначала – стихи, подражая Есенину, Блоку, Твардовскому. Потом – прозу.

Профессиональным – литератором считаю себя с начала 50-х годов.

2. Работаю с девяти часов утра до семи вечера. Перерыв и отдых, включая обед, – с трех часов до пяти. Во время правки рукописи сижу иногда за столом до десяти вечера.

Пишу от руки. Пробовал на машинке – трудно сосредоточиться.

3. Несколько лет назад аккуратно вел записную книжку. Потом убедился, что почти невозможно вставить готовую фразу из блокнота в повесть или роман. Фраза, может быть, сама по себе хороша, колоритна, броска, но – по странным законам – разрушает готовую ткань. Все, что брал из записных книжек, потом вычеркивалось. Сейчас в записной книжке набрасываю только сюжет – очень коротко. Думаю, писательский блокнот нужен, но вместе с тем уверен, что память хранит все. Достаточен толчок, Настроение – и вспомнилось необходимое.

Дневников не веду.

4. Раньше пробовал составлять план всей вещи. Когда приступал к работе, план этот во второй же главе нещадно разрушался. Просто становилось скучно писать, герои начинали говорить под суфлера. Для меня очень важна основная мысль вещи, общее течение – без этого не могу сесть за стол. Необходимо знать – во имя чего пишешь, что любишь, что ненавидишь, за что борешься. И мне важно знать, что будет с героями в конце. Это веха, к которой стремится вся вещь. Убежден: в каждой главе романа должно быть свое настроение. Это создает воздух произведения и стиль. Закончив главу, обдумываю следующую, гуляя после работы по улицам. Авторскую руку протягивать герою не стоит. Если он намечен верно, он «оживает», действует сообразно своему характеру.
5. Перестал учиться у классиков – перестал писать. Уверен в этом еще и потому, что на голом месте быть ничего не может. Писатель учитывает опыт предыдущей литературы – и создает свое.

Непревзойденные вещи мировой классики – русской и западной – возбуждают к творчеству. Это импульс писать лучше.

Не представляю, как развивалась бы наша и мировая литература без Льва Толстого.

6. Не учитывая языковых особенностей персонажей, невозможно построить диалог. Солдат говорит одним языком, инженер – другим, и т. д. Вернее, язык один и тот же, но особенности есть. И без них нет живого, яркого и своеобразного диалога, а язык – это характер. Без характера нет вещи!
7. Помощь друг другу считаю святым долгом. Но рукопись следует давать тому, кому веришь, чье мнение для тебя весомо. Иначе не стоит показывать. В литературе опаснее всего равнодушные и конъюнктурные чтецы или люди с догматическим углом зрения. Поставил цель – помогать талантливым молодым писателям. Написал статьи о Ю. Куранове, о К. Воробьеве, о В. Аксенове, о В. Амлинском. Написал предисловие к сборнику рассказов Эд. Эльяшева.
8. Это сочетание необходимо, иначе писатель лжет.
9. XXII съезд КПСС возбудил столько мыслей, что трудно написать об этом коротко.

Хочется писать лучше, ярче, острее. Хочется, чтобы книги в полную силу помогали народу жить и строить коммунизм.

10. Закончил роман «Тишина». Он напечатан в журнале «Новый мир», в NN 3 – 5 за этот год.

Николай ВИРТА

1. Еще в школе (1923 – 1924 годах) учитель русского языка, прочитав мое сочинение на вольную тему, сказал, что у меня есть «литературный талант», о чем, разумеется, я немедленно забыл. Но время от времени меня тянуло что-то сочинить. Сочинять рассказы начал, будучи репортером «Тамбовской правды», в 1924 году. Мне было тогда восемнадцать лет. К моему удивлению, их печатали! Может быть, потому, что не было ничего получше. В годах 29 – 31 сочинял пьесы, работая режиссером, актером и директором Театров Рабочей Молодежи (ТРАМ) в Костроме и Дагестане. Иначе нам не давали денег на существование, а есть-пить было надо. Я написал тогда пять пьес, из них три сам же поставил и играл в них. За две мне даже заплатили деньги! В 1933 – 1935 годах написал три книжки очерков для издательства «Молодая гвардия». Тогда же, работая репортером в газете «Труд», тайно от всех писал роман «Одиночество». В 1937 году стал профессиональным писателем.
2. Самое лучшее время (это утверждают и классики) для работы – утро и до трех-четырех часов дня. В молодые годы (лет двадцать назад) писал и ночью. Это было глупо, так как ночью надо спать, а если ночью работаешь, то получается плохо. Впрочем, «Одиночество» писалось и днем и ночью, и говорят – это вышло. Постепенно отучился от ночной работы, и теперь сам черт не заставит меня приблизиться к письменному столу позже шести часов вечера. Летом через каждые два часа писания я работаю в саду и на огороде, и это очень хорошо действует на дальнейшее писание. В общей сложности теперь провожу за работой (литературной) не больше пяти-шести часов. Это очень много для писателя, работающего больше двадцати пяти лет. Пишу романы и пьесы от руки. Потом раз пять-шесть переписываю, правя на машинке. Могу удостоверить, что перо – наилучшее средство для воспроизведения мыслей.
3. Всегда записная книжка при мне. Это осталось еще от репортерской работы. Конечно, в ней фиксируются только внешние наблюдения, часто совсем ненужные. Но иногда среди горы хлама вдруг обретешь зернышко золота. Нет, определенно надо заявить, что только на свою голову надежды мало. Вообще хочу заметить, что последний вопрос поставлен легкомысленно: вряд ли имеется на белом свете писатель, который творит, исходя только из того, что ему влезет в голову в момент писания. На опыте работы могу сказать: когда, при каких обстоятельствах зарождается произведение, установить почти невозможно. Внешний ли толчок или внутренний тому причина? Бывает и так и эдак. Случалось со мной так, что мысль начинала вертеться при воспоминании о чем-то. Иногда произведение рождалось будто бы от пришедшего на ум названия, но это, разумеется, вздор: выдуманному названию предшествовала долгая, незримая подсознательная работа. Когда она начинается (я имею в виду то произведение, которое писатель осуществляет) – установить нельзя. Разумеется, в процессе творчества фантазия работает очень усиленно, но стержень произведения появляется задолго до того. Очевидно, где-то откладываются наблюдаемые вещи, узнанные люди, виденные пейзажи. Это может долго оставаться в «кладовой», пока что-то вроде импульса не заставит эту кладовую раскрыться. Если не ошибаюсь, психологию творчества еще никто по-настоящему не раскрыл. Одно достоверно: если человеку природа не дала того, что называется художественным воображением, он никогда не станет писателем.
4. Из всего написанного выше следует, что план произведения, как и само произведение, по-моему, складывается очень долго. Я имею в виду не только идею самого произведения, не только его основное содержание, но и схему развития действия, «скелет» характеров. Уже тогда, когда упомянутый мной импульс властно заставляет писать именно то, что отложилось в подсознании, только тогда начинаю думать над более подробным планом книги или пьесы. Конечно, каждый писатель по-своему разрабатывает техническую сторону произведения, однако, вероятно, каждый, начиная писать, знает биографию своих героев, развитие сюжета в определенном направлении, кульминацию, финал. У меня лично не бывает планов эпизодов и отдельных глав. Я всегда начинаю писать с начала, то есть так, как я представил себе изначальный эпизод. Он для меня всегда известен во всех подробностях. Часто бывало и так, что более или менее продуманный план ломался из-за того, что в процессе писания появлялись более интересные повороты в личных судьбах героев, более острые конфликты. Да, бывает и так, что именно герои ломают этот план.
5. Этот вопрос стандартный. Неужели можно себе представить любого писателя, который не опирался бы на великое наследие классиков? Который бы буквально не учился у них? Правда, иногда, это «опирание» и «учение» у классиков вырождается в подражание им, но это всегда кончалось конфузом.

На меня громадное влияние оказали Лев Толстой, Гоголь и Достоевский. В любом случае, когда я (в годы молодости) стремился подражать им (так случилось с «Закономерностью»), выходило плохо. Насчет этого есть известный афоризм Маяковского, который я не привожу, так как его все знают. По-моему, он дал исчерпывающий ответ на вышепоставленный вопрос. Но, не зная классиков (не только в области литературы, но и философии, истории и т. д.), как же можно знать ту страну, где ты родился? Ведь наше нынешнее покоится в какой-то части на прошлом. У нас нет таких планов, где бы главное место не отводилось людям, народу в целом. Учиться знать народ (во всех его слоях) так, как знали его великие наши учители, прежде всего Ленин, а за ним целая могучая плеяда знатоков человеческой души, дум народных, учиться писать, как писали они о народе, учиться тому, как строили они свои произведения, – по-моему, священная обязанность каждого литератора. Но писать он должен так, как пишет только он, и никто больше.