№3, 1983

К. Маркс и вопросы современной литературной науки

1

5 мая 1983 года человечество будет отмечать 165-летие со дня рождения Карла Маркса. 14 марта исполнилось 100 лет со дня его смерти. Эти две даты не могут не привлечь внимания всех тех, кому в наши дни дороги интересы человеческой культуры.

Эпоха жизни Маркса – XIX век – дала миру немало великих умов. Но среди всех замечательных деятелей революционной мысли, науки и культуры прошлого века, имена которых вызывают законную гордость человечества, Марксу принадлежит, бесспорно, первое место. Свидетельство тому – современная роль идей марксизма-ленинизма в жизни народов, борющихся за мир и социализм. Ставшее благодаря деятельности КПСС и других коммунистических и рабочих партий могучей, непобедимой революционной силой, учение Маркса продолжает сегодня воодушевлять на борьбу и творческое дерзание миллионы людей не только в странах социализма, но и во всех уголках земного шара.

В речи у могилы Маркса 17 марта 1883 года его соратник и продолжатель его дела Фридрих Энгельс сказал: «Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органического мира,, Маркс открыл закон развития человеческой истории: тот, до последнего времени скрытый под идеологическими наслоениями, простой факт, что люди в первую очередь должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, прежде чем быть в состоянии заниматься политикой, наукой, искусством, религией и т. д.; что, следовательно, производство непосредственных материальных средств к жизни и тем самым каждая данная ступень экономического развития народа или эпохи образуют основу, из которой развиваются государственные учреждения, правовые воззрения, искусство и даже религиозные представления данных людей и из которой они, поэтому должны быть объяснены, – а не наоборот, как это делалось до сих пор» 1.

Сформулированное Марксом положение исторического материализма, – положение, согласно которому «способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще» 2, – стало основополагающим принципом той «новой науки», о которой издавна мечтали передовые умы человечества.

«Люди сами делают свою историю, – писал Маркс, – но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого» 3. Каждое последующее поколение в истории человечества стоит на плечах предыдущего, наследует и развивает дальше добытые им материальные производительные силы и накопленные им духовные ценности. Но отсюда вытекает, что всемирная история есть единый социально-исторический процесс, где каждая последующая эпоха преемственно связана с предыдущей и подготовлена ею. «…Для социалистического человека вся так называемая всемирная история есть не что иное, как порождение человека человеческим трудом…» 4.

Уже представители немецкой классической философии начала XIX века, и в особенности Гегель, стремились представить всемирную историю как единый процесс, все ступени которого взаимосвязаны. Но в понимании Гегеля история человечества была историей его самосознания. В «Феноменологии духа» Гегель сделал фантастическую попытку представить процесс истории развития духовной культуры как процесс закономерного развития и изменения форм человеческого мышления, необходимым следствием чего является также изменение форм общественного бытия людей.

В противоположность Гегелю, Маркс обосновал иной, строго материалистический взгляд на всемирную историю. Он показал, что прежде, чем выработать ту или другую форму общественного сознания, человек, прежде всего, должен стать из животного человеком. Ибо, в отличие от всех остальных живых существ, человек не выходит готовым из рук природы. Лишь в процессе всемирной истории он создает свою собственную, человеческую природу. Материалисты XVIII века полагали, что история начинается с единичного «естественного» человека, который, обладая от природы Чувством и мыслью, в целях защиты своих интересов вступил в союз с другими людьми, чтобы совместно с ними создать общество и государство. Маркс же доказал, что образ «естественного» человека был всего лишь внеисторической абстракцией, утопической попыткой представить искомый просветителями идеал будущего в качестве исконно существовавшего, реального исторического факта. Ибо современный, одаренный умом и чувством человек – не предпосылка истории, а ее результат. В процессе общественного труда человек преобразует не только окружающую природную среду, но и свою собственную природу. А отсюда следует, что рука человека, органы его чувств и мозг – в такой же мере предпосылка процесса общественного развития, как и продукт векового развития сменявшихся на протяжении истории общественных форм, народов и поколений.

Но отсюда вытекает, что история всемирной литературы, согласно учению Маркса, также представляет собой неотъемлемую составную часть истории самосоздания человека как деятельного, мыслящего и чувствующего общественного существа. Поэтому все эпохи исторического развития литературы, как бы каждая из них ни отличалась от другой, являют собой сложное историческое единство.

Ибо процесс развития всемирной литературы, с точки зрения марксизма, не сводится к истории смены постоянно изменяющихся художественных и эстетических идеалов. Процесс этот является также процессом закономерной исторической преемственности эпох и поколений. В процессе социально-исторической и культурной преемственности каждая следующая историческая эпоха получает в наследство от предыдущей ее достижения и завоевания. Наследуемые ею производительные силы, культурно-исторические идеалы и традиции она усваивает, преобразует и трансформирует в соответствии со своими потребностями и интересами.

В известном фрагменте «Введения» к экономическим рукописям 1857- – 1858 годов Маркс охарактеризовал античность (и вообще древний мир) как «детство человеческого общества» 5. Если продолжить это сравнение, мы можем условно сопоставить другие общественно-экономические и соответствующие им культурно-исторические эпохи с последующими возрастными ступенями в развитии человеческого рода. Так же, как взрослый человек не только оставляет позади пережитые им в прошлом детство и юность, но и наследует то ценное и плодотворное, что он накопил на этих ступенях развития, так и человечество, проходя на пути своего исторического развития через различные социально-экономические формации, накапливает и наследует ценные прогрессивные достижения каждой из них.

Но это означает, что ни одно из подлинно выдающихся литературных явлений прошлого не может быть безразличным для современного человека. Ибо, отражая одну из частиц того исторического опыта поколений, который стал неотъемлемой частью духовной жизни современного человека, каждое из подобных литературных явлений отражает определенную сторону духовной жизни также и современного человека, а потому является для него важнейшим орудием социального, нравственного и эстетического самопознания.

Другими словами, гомеровский эпос, трагедии Шекспира, поэзия Пушкина или проза Льва Толстого и Достоевского в понимании марксистской науки – это не только художественные явления, запечатлевшие прошлые, уже неповторимые ныне характеры-типы и формы общественного развития. Серьезное, творческое, научное их исследование ведет нас не только к углубленному пониманию прошлого, но и способствует пониманию настоящего и будущего – в той мере, в какой наше настоящее и будущее подготовлены этим прошлым, исторически с ним связаны. Ибо во всех подобных классических произведениях русского и мирового искусства слова закреплены на века в классически ясной, законченной и совершенной форме определенные аспекты духовного мира также и современного человека, важные и необходимые для приобщения каждого строителя социалистического общества к тому вековому опыту жизни, социально-нравственных и эстетических исканий человечества, непосредственным, живым продолжением которого является наш сегодняшний день.

2

То, что Маркс видел во всемирной истории не только процесс закономерной смены ряда различных социально-экономических формаций, но и единый – при всем свойственном ему многообразии – диалектически сложный процесс становления и развития человеческого общества и человеческой культуры, без которого не было бы возможным также и рождение нового, бесклассового общества, не знающего социального неравенства и угнетения, обусловило особый характер отношения Маркса, Энгельса и Ленина к культурным ценностям прошлых эпох.

Роковой болезнью современной буржуазной культуры является тревожное ощущение постоянно растущего отчуждения между прошлым, настоящим и будущим искусства. Современный человек в мире империализма живет в условиях постоянной лихорадочной смены в литературе и искусстве бесчисленного числа художественных течений и направлений. Становясь на определенное время не просто модой, но своего рода общественной религией, сулящей людям новые, невиданные соблазны, каждое новое сменяющее друг друга модернистское направление без оглядки гонит человека вперед, отчуждая его от культурного наследия прошлых эпох и поколений.

Соответственно этому наиболее характерной чертой новейшей буржуазной науки об искусстве и литературе также является обострение исторического релятивизма. Каждая эпоха порождает свой набор литературных мифов, условностей и культурных стереотипов, которые в ходе истории последовательно сменяют друг друга, – утверждают буржуазные ученые. Описать тщательно эти культурные мифы и стереотипы, расслоив историю культуры и превратив ее из единого процесса, объединенного нитью исторической преемственности и идеей поступательного, восходящего развития, в ряд внутренне не соприкасающихся друг с другом отдельных синхронных «срезов», – таково наиболее популярное ныне на буржуазном Западе понимание задач исторического исследования культуры, в результате чего историческая взаимосвязь различных эпох и литературных произведений оказывается разорванной и каждая эпоха, и произведение могут служить предметом особого замкнутого, имманентного изучения. При этом представление об объективном месте, занимаемом данной эпохой, автором или произведением в истории культуры, оказывается утраченным, в результате чего теряется и какой бы то ни было реальный критерий для их объективной эстетической и социально-исторической оценки.

Безвозвратно отошли в прошлое те времена, когда «солидные» буржуазные ученые Запада считали своим главным профессиональным долгом избегать эстетической «метафизики», заменяя ее солидной филологической «акрибией». Современная буржуазная наука о литературе вся насквозь пропитана идеологическим началом. Подобно герою романа Томаса Манна «Доктор Фаустус», она вступила в дьявольскую сделку с различными школами модной идеалистической буржуазной философии, эстетики, социологии культуры, заговорила их языком. Умножение числа методологических направлений, литературоведческих школ и школок поставило в Англии, Франции, Федеративной Республике Германии, США под угрозу самое единство литературной науки: многообразие и пестрота литературоведческих «методов» здесь таковы, что ученые одного направления фактически зачастую перестали понимать язык другого, лишены возможности читать и оценивать труды своих же коллег. Вместо единой литературоведческой науки на деле образовалось несколько сугубо специальных дисциплин – традиционное и структуралистское литературоведение; психоаналитически, философски и лингвистически ориентированные «интерпретации текста»; социология чтения; семиотически ориентированная «типология культуры», причем каждое из этих направлений ревниво охраняет не только свою методологическую обособленность, но и стремится выработать свою особую терминологию, особый стиль изложения, мало понятный для «профана».

В этих условиях громадное значение приобретает дальнейшее обоснование и развитие философских и методологических основ марксистского литературоведения и теории социалистического реализма. Ибо современные идеалистические направления буржуазного литературоведения путем тщательно продуманной системы идеологических манипуляций стремятся изолировать текст литературно-художественного произведения от жизни. Они изучают его вне реальной истории, рассматривают как некий лишенный смысла набор условных знаков и шифров или как один из огромного ряда исторически сменяющихся «мифов», создаваемых данным типом культуры. Широко и всесторонне показать неразрывную связь литературы с жизнью, человеком, общественно-историческим развитием, тем реальным социально-историческим контекстом, вне связей с которыми литература и искусство неизбежно дегуманизируются, лишаются своего жизненного назначения и духовного смысла, – такова благородная задача марксистской науки о литературе.

Проблема соотношения текста литературного произведения и окружающего его бесконечно широкого жизненного «контекста», с которым всякое явление художественной литературы органически связано и вне которого оно теряет свой живой смысл для человека, приобретает, поэтому в сегодняшних условиях новое особое научное значение. И верно решить эту проблему можно только на основе учения Маркса и Ленина.

Ибо искусство и литература отнюдь не являются субъективным символическим кодом, условным шифром или простым средством массовой информации, как уверяют нас современные модернисты и адепты западного структурализма. Искусство – прежде всего изображение жизни, отблеск диалектики реального мира. Не случайно без глубокого и верного отражения жизни, ее революционного развития, основных движущих сил и тенденций нет ни искусства социалистического реализма, ни коммунистической партийности.

Как бы хороши ни были наши субъективные намерения и пожелания, они никогда не станут реальной общественной силой, если они основаны на лжи, а не на истине. Именно на этом зиждется в наше время сила коммунистических идей и литературы социалистического реализма, являющихся закономерным продолжением всех ценных достижений классической художественной культуры прошлого.

Субъективистскому тезису англо-американских «новых критиков» и французских структуралистов о «неограниченной множественности смыслов художественных творений», обоснованности любого их «прочтения» марксистская наука противопоставляет идею объективного характера художественного произведения и его смысла, без понимания которого невозможна и никакая подлинно верная, научная интерпретация литературного текста. Объективность содержания художественного произведения отнюдь не означает неспособности этого содержания к развитию или невозможности возникновения в критике двух разных, не во всем совпадающих – и притом иногда одинаково ценных – истолкований произведения. Ибо литература и жизнь не стоят на месте, а различные участники историко-литературного процесса могут с особой силой воспринять в произведении не одни и те же, а разные грани его содержания.

«Как писатель он владеет всем, кроме языка, как романисту ему все доступно, кроме дара повествования, как художник он обладает всем, кроме естественности», – об этих словах О. Уайльда не без иронии недавно справедливо напомнил Д. Урнов, характеризуя пользующийся ныне едва ли не наибольшим успехом во многих западных странах тип писателя, чтение и понимание произведений которого – нелегкая задача для обыкновенного смертного, хотя именно эта трудность восприятия, художественная неорганичность (вспомним модные ныне в западной критике термины «антилитература», «антироман», «антигерой», «антиутопия» и т. д.), головная, рационалистическая заданность содержания и формы и делают его продукцию чем-то особенно пикантным в глазах современной буржуазной читательской и критической «элиты» 6.

Лишь воспринятое в своей органической соотнесенности с жизнью, ее развитием от прошлого к будущему, со смежными явлениями материальной и духовной культуры, литературное произведение обретает свойственную ему глубину и полноту звучаний и смыслов, приобщается к тому диалогу столетий и тысячелетий, который составляет суть процесса развития культуры, является живым наглядным выражением сложного единства всего человечества.

Важно напомнить, что не всякий вид научного знания имеет прямое отношение к социальным и нравственным проблемам сегодняшнего дня. Но с литературоведением (и искусствознанием) дело обстоит именно так. Их человековедческий аспект включает необходимо этический, социально-нравственный момент. Изучая литературу определенной эпохи, мы не можем отвлечься от вопроса о том, каковы ее представления о сущем и должном, о мире и человеке и насколько эти представления по своим основным акцентам соответствуют (или противоречат) общей, основной линии развития социальных и этических идеалов человечества, тем наивысшим общественным и нравственным критериям, которыми руководствуется современный человек.

В этом важная грань, отделяющая литературоведение и литературоведческую поэтику не только от математики и естествознания, но и от чисто лингвистического изучения речи.

Маркс и Ленин были величайшими революционерами мировой культуры. Созданное ими революционное учение легло в основу современного творческого марксизма XX века, опирающегося на развитие и обобщение опыта живого, реального социализма.

И вместе с тем – и это постоянно вызывало и вызывает удивление буржуазных ученых – Маркс необычайно высоко ценил все культурные ценности, созданные человечеством на протяжении долгого и сложного пути его исторического развития. Ибо произведения великих писателей и художников прошлых эпох были для Маркса не мертвыми музейными ценностями, но важнейшим средством живого познания и преобразования жизни.

Предмет изучения литературной науки – специфическая часть духовной культуры. Вот почему никакое сколько-нибудь серьезное изучение литературы – прошлой и современной – невозможно без предварительного ответа на вопросы о взаимоотношении бытия и сознания, материальной и духовной культуры, без определенного понимания места литературы и искусства в общественно-исторической жизни. Хочет или не хочет литературовед учитывать эту связь между специальными вопросами литературной науки и общими вопросами философского и исторического мировоззрения, она существует объективно, в самой действительности, независимо от нашей воли и сознания, а, следовательно, и от нашего желания или нежелания с ней считаться. Вот почему литературная наука всегда опиралась и будет опираться на определенные научно-философские и социологические предпосылки, от глубины и верности которых зависят и успехи ее специальной научной методологии и методики.

Лишь после того, как Вольтер и другие просветители XVIII века включили картину развития литературы в общую универсальную картину прогресса человеческого «разума», а Вико и Гердер показали связь, существующую между различными, качественно разнородными ступенями истории «поэтического духа» и соответствующими им ступенями общей истории цивилизации, наука о литературе из дидактической, отвлеченно-рационалистической поэтики, какой она оставалась еще в XVII и XVIII веке, смогла превратиться в XIX столетии в широкую, подлинно научную отрасль знания. Обогащенная завоеваниями социально-исторической и философской науки, включившая в себя как свою необходимую составную часть идею развития, литературная наука лишь с этого времени обрела ту прочную, незыблемую основу, без которой не было бы возможным ни одно из ее последующих серьезных завоеваний.

Исторический материализм Маркса, Энгельса и Ленина, выявивший обусловленность развития литературы, как и всех остальных областей духовной культуры, процессом развития материальной жизни общества, создал новые незыблемые основания для глубокого творческого исследования теоретических и исторических проблем литературоведения.

В годы, предшествовавшие возникновению марксистской эстетики, наиболее влиятельным учением буржуазной философии искусства была эстетика Гегеля, который в своих «Лекциях по эстетике» широко обосновал мысль о том, что искусство и поэзия переживают высший расцвет лишь в эпоху младенчества и юности человечества. С наступлением же возраста его полного мужества и умственной зрелости пора искусства, по мнению немецкого философа-идеалиста, навсегда проходит и начинается время философского самоуглубления и суровой прозы жизни.

Большинство учеников Гегеля (которые были современниками Маркса) нашли, что взгляд их учителя на перспективы развития искусства в новое время являлся – вольной или невольной – данью той самой романтической традиции, с которой полемизировал их учитель. В противоположность Гегелю они утверждали, что их буржуазная современность обладает якобы своей, специфической поэзией, открывает новые, вполне благоприятные возможности для развития искусства. Тем самым они стремились преодолеть эстетический пессимизм Гегеля, но удавалось это им лишь ценой освобождения эстетики от того критического по отношению к духовной культуре капитализма элемента, который был свойствен философии искусства Гегеля.

В отличие от идеалистически настроенных учеников немецкого философа, стремившихся лишить гегелевскую эстетику ее «жесткости», но вместе с тем приспосабливавших ее для оправдания капитализма, наиболее глубокие и проницательные художники и мыслители XIX века не были удовлетворены модной в их эпоху либеральной идеей постепенного прогресса. «Искусство не брезгливо, – писал Герцен, – оно все может изобразить, ставя на всем неизгладимую печать дара духа изящного и бескорыстно поднимая в уровень мадонн и полубогов всякую случайность бытия, всякий звук и всякую форму – сонную лужу под деревом, вспорхнувшую птицу, лошадь на водопое, нищего мальчика, обожженного солнцем. От дикой, грозной фантазии ада и страшного суда до фламандской таверны с своим отвернувшимся мужиком, от Фауста до Фобласа, от Requiem’а до «Камаринской» – все подлежит искусству… Но и искусство имеет свой предел. Есть камень преткновения, который решительно не берет ни смычок, ни кисть, ни резец; искусство, чтоб скрыть свою немоготу, издевается над ним, делает карикатуры. Этот камень преткновения – мещанство… Художник, который превосходно набрасывает человека совершенно голого, покрытого лохмотьями или до того совершенно одетого, что ничего не видать, кроме железа или монашеской рясы, останавливается в отчаянии перед мещанином во фраке… Весь характер мещанства, с своим добром и злом, противен, тесен для искусства; искусство в нем вянет, как зеленый лист в хлоре, и только всему человеческому присущие страсти могут, изредка врываясь в мещанскую жизнь или, лучше, вырываясь из ее чинной среды, поднять ее до художественного значения» ## А. И. Герцен, Собр. соч. в 30-ти томах, т. XVI, М., Изд. АН СССР, 1959, с.

  1. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 19, с. 350 – 351[]
  2. Там же, т. 13, с. 7.[]
  3. Там же, т. 8, с. 119.[]
  4. Там же, т. 42, с. 126.[]
  5. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 12, с. 737.[]
  6. См.: Д. Урнов, Писательский профессионализм как проблема литературоведения. – В кн.: «Контекст – 1974», М., «Наука», 1975, с. 300 – 301; ср. его же новейшую книгу: «Литературное произведение в оценке англо-американской «новой критики», М., «Наука», 1982.[]

Цитировать

Фридлендер, Г. К. Маркс и вопросы современной литературной науки / Г. Фридлендер // Вопросы литературы. - 1983 - №3. - C. 3-28
Копировать